Бернер, Яков Николаевич

Яков Николаевич Бернер
Дата рождения:	1837(1837)
Дата смерти:	11 (24) июля 1914(1914-07-24)
Место смерти:	Киев
Гражданство:	Российская империя Российская империя

Я́ков Никола́евич Бе́рнер (1837 — 1914) — киевский купец, домовладелец и общественный деятель, гласный городской думы.

Биография

Потомственный почетный гражданин. Сын киевского купца 2-й гильдии Николая Бернера, крещеного еврея. Землевладелец Таращанского уезда (более 1800 десятин при местечке Тетиеве).

Получив среднее образование в Киевской 2-й гимназии, занялся коммерческой деятельностью. Владел несколькими кирпичными заводами: на Большой Васильковской и на Кирилловской улицах, на Корчеватом, а также в своем тетиевском имении. Также имел сахарный завод в селе Бочечки Путивльского уезда Курской губернии, купленный у Константина Семеновича Терещенка.

В Киеве владел несколькими особняками и доходными домами, среди которых: усадьба на углу Фундуклеевской и Владимирской улиц, особняк по Бибиковскому бульвару, 1 (архитектор Владимир Николаев), в котором и жил сам Бернер, пятиэтажный дом в стиле киевского ренессанса по Фундуклеевской, 26 (архитектор Андрей Краусс), в котором располагалась гостиница «Эрмитаж», а также усадьба на углу Крещатика и Фундуклеевской улицы, на месте которой в советское время был построен ЦУМ.

Был старшиной и кандидатом в председатели Киевского Русского купеческого собрания, членом попечительного совета Киевского 1-го коммерческого училища и членом комитета Общества распространения коммерческого образования в г. Киеве.

В 1883—1906 годах избирался гласным Киевской городской думы, участвовал в различных её комиссиях. Входил в состав комитета по учреждению Киевского политехнического института императора Александра II. По некоторым данным, именно Бернер первым указал на Шулявку как на возможное место для строительства института. Кроме того, в разные годы состоял: председателем Совета старшин собрания домовладельцев г. Киева, членом комитета торговли и мануфактур, участковым попечителем по г. Киеву, членом особого постоянного совета по заведыванию и управлению благотворительными учреждениями Дегтеревых, председателем сиротского суда.

Состоял членом Киевского Свято-Владимирского братства ревнителей православия, а также действительным членом Киевского клуба русских националистов с момента его основания в 1908 году.

Был известным благотворителем. Руководил сбором средств на строительство Покровской церкви на Соломенке, жертвовал на строительство Александро-Невской церкви на Печерске, Троицкой, Владимиро-Лыбедской и других киевских церквей. Завещал городу 100 тысяч рублей для постройки «особого капитального здания» для хронических больных из беднейших жителей Киева.

Умер в 1914 году от болезни легких. Похоронен на Байковом кладбище. Был вдовцом, имел сына Алексея.

Источники

• В. В. Ковалинский [elib.nplu.org/object.html?id=2559 Меценаты Киева.] — 2-е изд., испр. и доп. — К.: Кий, 1998. — С. 453.
• Кальченко, Т. В. Киевский клуб русских националистов: историческая энциклопедия. — К.: Киевские ведомости, 2008. — С. 63.
• [archive.kontrakty.ua/gc/2005/48/39-kupi-kirpich.html?lang=ru Купи кирпич] // «Контракты» №48. Декабрь 2005 г.

Отрывок, характеризующий Бернер, Яков Николаевич

В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.