Бернхардт, Кёртис

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Кёртис Бернхардт
Curtis Bernhardt
Имя при рождении:

Kurt Bernhardt

Дата рождения:

15 апреля 1899(1899-04-15)

Место рождения:

Вормс
Германия

Дата смерти:

22 февраля 1981(1981-02-22) (81 год)

Место смерти:

Пасифик Пэлисейдс
Калифорния
США

Профессия:

Кинорежиссёр

Карьера:

1926-1964

IMDb:

0076779

Кёртис Бернхардт (англ. Curtis Bernhardt, имя при рождении — нем. Kurt Bernhardt) (15 апреля 1899 года — 22 февраля 1981 года) — немецкий кинорежиссёр, с 1940 года работавший в Голливуде, «где создал себе репутацию „женского режиссёра“ с редкими забегами в жанр саспенса»[1].

Бернхардт начал режиссёрскую карьеру в Германии, после 1933 года ставил фильмы во Франции и Англии, а затем переехал в Голливуд, где с 1940 года стал работать на студии «Уорнер бразерс». «То, что Кёртис Бернхардт сравнительно мало известен, связано с тем, что он поставил свой первый голливудский фильм только в 1940 году, когда ему был 41 год»[1]. Кинокритик Хэл Эриксон отмечает, что "некоторые восхваляли американские фильмы немецкого режиссёра Кёртиса Бернхардта как «женские фильмы»; другие высмеивали их как «плаксивые»[2].

К числу лучших голливудских фильмов Бернхардта относятся мелодрамы «Украденная жизнь» (1946) и «Оплата по требованию» (1951) с Бетт Дэвис, «Моя репутация» (1946) с Барбарой Стэнвик, «Голубая вуаль» (1951) с Джейн Уаймен, а также фильмы нуар «Конфликт» (1945) с Хамфри Богартом, «Одержимая» (1947) с Джоан Кроуфорд и «Высокая стена» (1947) с Робертом Тейлором[3].

Бернхард снял четырёх актрис в ролях, за которые они были удостоены номинаций на Оскар: Джоан Кроуфорд — в фильме «Одержимая» (1947), Джейн Уаймен — в фильме «Голубая вуаль» (1951), Джоан Блонделл — роль второго плана в фильме «Голубая вуаль» (1951) и Элинор Паркер — в фильме «Прерванная мелодия» (1955)[4].





Жизнь и карьера в Европе

Кёртис Бернхардт (имя при рождении — Курт Бернхардт) родился 15 апреля 1899 года в городе Вормс, Германия, в еврейской семье. Получив актёрское образование в Государственной школе драматических искусств во Франкфурте-на-Майне, Бернхардт работал театральным актёром и продюсером в Берлине, а в 1926 году обратился к кинорежиссуре с фильмом «Сирота из Ловуда» (1926), которая представляла собой немецкую киноверсию романа Шарлотты Бронте «Джейн Эйр»[2]. В 1929 году Бернхардт поставил первый звуковой фильм студии «УФА», драму «Последняя рота», действие которой происходит во время Первой мировой войны[2].

В течение многих лет Бернхардт работал в Германии, «однако его еврейское происхождение к 1933 году сделало его жизнь там невозможной — он был арестован Гестапо, и совершил отчаянный подпольный побег во Францию»[1].

Уехав из Германии после прихода Гитлера к власти, Берхнардт ставил фильмы во Франции и Англии[2]. Одной из лучших его европейских картин стала криминальная драма «Перекрёсток» (1938), герой которой потерял память после контузии во время Первой мировой войны. Получив новое имя, он вырос в крупного предпринимателя и уважаемого члена общества, однако двадцать лет спустя его обвинили в том, что в прошлом он был гангстер, которого разыскивает полиция. Фильм произвёл настолько сильное впечатление, что на него было сделано два ремейка: «Ботинки мертвеца» (1940) — в Великобритании и «Перекрёсток» (1942) — в США на студии «Метро-Голдвин-Майер»[1]. Когда Европа стала погружаться в войну, в 1939 году Бернхардт уехал в Америку[1][2].

Работа в Голливуде в 1940-е годы

Несмотря на недостаточно хорошее знание английского языка, в 1940 году Бернхардту предложили семилетние контракты как студия «Уорнер бразерс», так и «Метро-Голдвин-Майер»[1]. Большинство эмигрантов выбрали бы предложение «MGM», которая считалась самой утончённой среди киностудий, но Бернхардт пошёл на «Уорнер», студию, известную своим крутым реализмом[1].

Голливудская карьера Бернхардта началась с музыкальной комедии «Любовь вернулась ко мне» (1940) с Оливией де Хэвиллэнд, которая привлекла к нему позитивный интерес[1]. На студии «Уорнер» Бернхардт работал со многими знаменитыми актрисами, в частности, он снял Мириам Хопкинс в мелодраме «Дама с рыжими волосами» (1940), Оливию де Хэвиллэнд и Айду Лупино — в исторической драме «Преданность» (1946) о сёстрах Бронте, Барбару Стэнвик — в мелодраме «Моя репутация» (1946), Бетт Дэвис — в мелодраме «Украденная жизнь» (1946)[2][1]. В 1945 году Бернхардт поставил свой первый фильм нуар «Конфликт» (1945) с Хамфри Богартом в главной роли, за ним последовала нуаровая психиатрическая мелодрама «Одержимая» (1947) с Джоан Кроуфорд[1].

В 1947 году контракт Бернхардта со студией «Уорнер» истёк, после чего он ненадолго перебрался на студию «Метро-Голдвин-Майер»[1]. «По иронии судьбы, он затем с удовольствием вспоминал производственные методы сборочного конвейера на „Уорнер“ по сравнению с днями на „MGM“, где он чувствовал себя вынужденным подчиняться прихотям звёзд и служить под диктовку шефа студии Луиса Б. Майера»[1]. Бернхардту удалось поставить два более или менее приличных фильма за время короткого пребывания на «MGM»: нуаровую «саспенс-драмуВысокая стена“ (1947), один из лучших фильмов Роберта Тейлора средней части его карьеры, и мелодраму „Доктор и девушка“ (1949) с участием привлекательного Гленна Форда»[1].

Работа в Голливуде в 1950-е годы

В 1950 году на один фильм Бернхардт перебрался на студию «Коламбиа», сняв во второй раз Богарта в «безнадёжном» романтическом боевике «Сирокко» (1951), действие которого происходит в 1925 году в Дамаске[1].

Вскоре Бернхардт ненадолго перешёл на студию «РКО Радио Пикчерс», «которая вступила в своё последнее хаотичное десятилетие». Там он снял Джейн Уаймен в достаточно успешной мелодраме «Голубая вуаль» (1951), ремейке одноимённого французского фильма 1942 года[1]. В 1952 году на студии «Метро-Голдвин-Майер» он снял Лану Тёрнер мюзикле «Весёлая вдова» (1952), в основу которого была положена одноимённая оперетта Легара. Затем, в 1953 году на студии «Коламбиа» он снял Риту Хейворт и Хосе Феррера в музыкальной мелодраме «Мисс Сэди Томпсон» (1953)[2].

После непродолжительной режиссёрской работы в Европе в начале 1960-х годов, Бернхардт выступил продюсером и режиссёром своей последней голливудской картины «Поцелуй для моего президента» (1964) о первой женщине-руководителе крупной корпорации с участием Полли Берген и Фреда МакМюррея[2][1].

В середине 1960-х годов Бернхардт ушёл на пенсию по состоянию здоровья[1]. Кёртис Бернхардт умер в 1981 году в своём доме в Пасифик Пэлисейдс, штат Калифорния[1].

Фильмография

Напишите отзыв о статье "Бернхардт, Кёртис"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 Jack Backstreet. Mini Biography. www.imdb.com/name/nm0076779/bio
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 Hal Erickson. Biography. www.allmovie.com/artist/curtis-bernhardt-p81636
  3. IMDB. www.imdb.com/filmosearch?sort=user_rating&explore=title_type&role=nm0076779&ref_=nm_flmg_shw_3
  4. IMDB. www.imdb.com/name/nm0076779/bio

Ссылки

  • [www.allmovie.com/artist/curtis-bernhardt-p81636 Кёртис Бернхардт] на сайте Allmovie
  • [www.tcm.com/tcmdb/person/15018%7C34468/Curtis-Bernhardt/ Кёртис Бернхардт] на сайте Turner Classic Movies

Отрывок, характеризующий Бернхардт, Кёртис

К Кутузову подскакал австрийский офицер с зеленым плюмажем на шляпе, в белом мундире, и спросил от имени императора: выступила ли в дело четвертая колонна?
Кутузов, не отвечая ему, отвернулся, и взгляд его нечаянно попал на князя Андрея, стоявшего подле него. Увидав Болконского, Кутузов смягчил злое и едкое выражение взгляда, как бы сознавая, что его адъютант не был виноват в том, что делалось. И, не отвечая австрийскому адъютанту, он обратился к Болконскому:
– Allez voir, mon cher, si la troisieme division a depasse le village. Dites lui de s'arreter et d'attendre mes ordres. [Ступайте, мой милый, посмотрите, прошла ли через деревню третья дивизия. Велите ей остановиться и ждать моего приказа.]
Только что князь Андрей отъехал, он остановил его.
– Et demandez lui, si les tirailleurs sont postes, – прибавил он. – Ce qu'ils font, ce qu'ils font! [И спросите, размещены ли стрелки. – Что они делают, что они делают!] – проговорил он про себя, все не отвечая австрийцу.
Князь Андрей поскакал исполнять поручение.
Обогнав всё шедшие впереди батальоны, он остановил 3 ю дивизию и убедился, что, действительно, впереди наших колонн не было стрелковой цепи. Полковой командир бывшего впереди полка был очень удивлен переданным ему от главнокомандующего приказанием рассыпать стрелков. Полковой командир стоял тут в полной уверенности, что впереди его есть еще войска, и что неприятель не может быть ближе 10 ти верст. Действительно, впереди ничего не было видно, кроме пустынной местности, склоняющейся вперед и застланной густым туманом. Приказав от имени главнокомандующего исполнить упущенное, князь Андрей поскакал назад. Кутузов стоял всё на том же месте и, старчески опустившись на седле своим тучным телом, тяжело зевал, закрывши глаза. Войска уже не двигались, а стояли ружья к ноге.
– Хорошо, хорошо, – сказал он князю Андрею и обратился к генералу, который с часами в руках говорил, что пора бы двигаться, так как все колонны с левого фланга уже спустились.
– Еще успеем, ваше превосходительство, – сквозь зевоту проговорил Кутузов. – Успеем! – повторил он.
В это время позади Кутузова послышались вдали звуки здоровающихся полков, и голоса эти стали быстро приближаться по всему протяжению растянувшейся линии наступавших русских колонн. Видно было, что тот, с кем здоровались, ехал скоро. Когда закричали солдаты того полка, перед которым стоял Кутузов, он отъехал несколько в сторону и сморщившись оглянулся. По дороге из Працена скакал как бы эскадрон разноцветных всадников. Два из них крупным галопом скакали рядом впереди остальных. Один был в черном мундире с белым султаном на рыжей энглизированной лошади, другой в белом мундире на вороной лошади. Это были два императора со свитой. Кутузов, с аффектацией служаки, находящегося во фронте, скомандовал «смирно» стоявшим войскам и, салютуя, подъехал к императору. Вся его фигура и манера вдруг изменились. Он принял вид подначальственного, нерассуждающего человека. Он с аффектацией почтительности, которая, очевидно, неприятно поразила императора Александра, подъехал и салютовал ему.
Неприятное впечатление, только как остатки тумана на ясном небе, пробежало по молодому и счастливому лицу императора и исчезло. Он был, после нездоровья, несколько худее в этот день, чем на ольмюцком поле, где его в первый раз за границей видел Болконский; но то же обворожительное соединение величавости и кротости было в его прекрасных, серых глазах, и на тонких губах та же возможность разнообразных выражений и преобладающее выражение благодушной, невинной молодости.
На ольмюцком смотру он был величавее, здесь он был веселее и энергичнее. Он несколько разрумянился, прогалопировав эти три версты, и, остановив лошадь, отдохновенно вздохнул и оглянулся на такие же молодые, такие же оживленные, как и его, лица своей свиты. Чарторижский и Новосильцев, и князь Болконский, и Строганов, и другие, все богато одетые, веселые, молодые люди, на прекрасных, выхоленных, свежих, только что слегка вспотевших лошадях, переговариваясь и улыбаясь, остановились позади государя. Император Франц, румяный длиннолицый молодой человек, чрезвычайно прямо сидел на красивом вороном жеребце и озабоченно и неторопливо оглядывался вокруг себя. Он подозвал одного из своих белых адъютантов и спросил что то. «Верно, в котором часу они выехали», подумал князь Андрей, наблюдая своего старого знакомого, с улыбкой, которую он не мог удержать, вспоминая свою аудиенцию. В свите императоров были отобранные молодцы ординарцы, русские и австрийские, гвардейских и армейских полков. Между ними велись берейторами в расшитых попонах красивые запасные царские лошади.
Как будто через растворенное окно вдруг пахнуло свежим полевым воздухом в душную комнату, так пахнуло на невеселый Кутузовский штаб молодостью, энергией и уверенностью в успехе от этой прискакавшей блестящей молодежи.
– Что ж вы не начинаете, Михаил Ларионович? – поспешно обратился император Александр к Кутузову, в то же время учтиво взглянув на императора Франца.
– Я поджидаю, ваше величество, – отвечал Кутузов, почтительно наклоняясь вперед.
Император пригнул ухо, слегка нахмурясь и показывая, что он не расслышал.
– Поджидаю, ваше величество, – повторил Кутузов (князь Андрей заметил, что у Кутузова неестественно дрогнула верхняя губа, в то время как он говорил это поджидаю ). – Не все колонны еще собрались, ваше величество.
Государь расслышал, но ответ этот, видимо, не понравился ему; он пожал сутуловатыми плечами, взглянул на Новосильцева, стоявшего подле, как будто взглядом этим жалуясь на Кутузова.
– Ведь мы не на Царицыном лугу, Михаил Ларионович, где не начинают парада, пока не придут все полки, – сказал государь, снова взглянув в глаза императору Францу, как бы приглашая его, если не принять участие, то прислушаться к тому, что он говорит; но император Франц, продолжая оглядываться, не слушал.
– Потому и не начинаю, государь, – сказал звучным голосом Кутузов, как бы предупреждая возможность не быть расслышанным, и в лице его еще раз что то дрогнуло. – Потому и не начинаю, государь, что мы не на параде и не на Царицыном лугу, – выговорил он ясно и отчетливо.
В свите государя на всех лицах, мгновенно переглянувшихся друг с другом, выразился ропот и упрек. «Как он ни стар, он не должен бы, никак не должен бы говорить этак», выразили эти лица.
Государь пристально и внимательно посмотрел в глаза Кутузову, ожидая, не скажет ли он еще чего. Но Кутузов, с своей стороны, почтительно нагнув голову, тоже, казалось, ожидал. Молчание продолжалось около минуты.
– Впрочем, если прикажете, ваше величество, – сказал Кутузов, поднимая голову и снова изменяя тон на прежний тон тупого, нерассуждающего, но повинующегося генерала.
Он тронул лошадь и, подозвав к себе начальника колонны Милорадовича, передал ему приказание к наступлению.
Войско опять зашевелилось, и два батальона Новгородского полка и батальон Апшеронского полка тронулись вперед мимо государя.
В то время как проходил этот Апшеронский батальон, румяный Милорадович, без шинели, в мундире и орденах и со шляпой с огромным султаном, надетой набекрень и с поля, марш марш выскакал вперед и, молодецки салютуя, осадил лошадь перед государем.
– С Богом, генерал, – сказал ему государь.
– Ma foi, sire, nous ferons ce que qui sera dans notre possibilite, sire, [Право, ваше величество, мы сделаем, что будет нам возможно сделать, ваше величество,] – отвечал он весело, тем не менее вызывая насмешливую улыбку у господ свиты государя своим дурным французским выговором.
Милорадович круто повернул свою лошадь и стал несколько позади государя. Апшеронцы, возбуждаемые присутствием государя, молодецким, бойким шагом отбивая ногу, проходили мимо императоров и их свиты.
– Ребята! – крикнул громким, самоуверенным и веселым голосом Милорадович, видимо, до такой степени возбужденный звуками стрельбы, ожиданием сражения и видом молодцов апшеронцев, еще своих суворовских товарищей, бойко проходивших мимо императоров, что забыл о присутствии государя. – Ребята, вам не первую деревню брать! – крикнул он.
– Рады стараться! – прокричали солдаты.
Лошадь государя шарахнулась от неожиданного крика. Лошадь эта, носившая государя еще на смотрах в России, здесь, на Аустерлицком поле, несла своего седока, выдерживая его рассеянные удары левой ногой, настораживала уши от звуков выстрелов, точно так же, как она делала это на Марсовом поле, не понимая значения ни этих слышавшихся выстрелов, ни соседства вороного жеребца императора Франца, ни всего того, что говорил, думал, чувствовал в этот день тот, кто ехал на ней.
Государь с улыбкой обратился к одному из своих приближенных, указывая на молодцов апшеронцев, и что то сказал ему.


Кутузов, сопутствуемый своими адъютантами, поехал шагом за карабинерами.
Проехав с полверсты в хвосте колонны, он остановился у одинокого заброшенного дома (вероятно, бывшего трактира) подле разветвления двух дорог. Обе дороги спускались под гору, и по обеим шли войска.
Туман начинал расходиться, и неопределенно, верстах в двух расстояния, виднелись уже неприятельские войска на противоположных возвышенностях. Налево внизу стрельба становилась слышнее. Кутузов остановился, разговаривая с австрийским генералом. Князь Андрей, стоя несколько позади, вглядывался в них и, желая попросить зрительную трубу у адъютанта, обратился к нему.