Берроуз, Уильям Сьюард (младший)

Об авторе романа «Голый завтрак», отце Уильяма Сьюарда Берроуза-младшего см. Берроуз, Уильям Сьюард.

Уильям Сьюард Берроуз-младший
William Seward Burroughs Jr.
Дата рождения:	21 июня 1947(1947-06-21)
Место рождения:	Конро, США
Дата смерти:	3 марта 1981(1981-03-03) (33 года)
Место смерти:	Де-Ланд, США
Гражданство:	США
Род деятельности:	Писатель
Годы творчества:	1968-1981
Направление:	Битничество
Жанр:	Проза
Язык произведений:	Английский
Дебют:	«На спидах» (англ. Speed) (1970)

Уи́льям Сью́ард Бе́рроуз-мла́дший (21 июня 1947, Конро, Техас, США — 3 марта 1981, Де-Ланд, Флорида, США) — американский писатель, сын известного представителя бит-поколения Уильяма Сьюарда Берроуза и его жены Джоан Воллмер. Судьба Берроуза-младшего сложилась трагично — в возрасте четырёх лет он потерял мать и был надолго разлучён с отцом (с которым на протяжении всей жизни пытался сблизиться, чего, однако, так не произошло), до своего четырнадцатилетия проживая с бабушкой и дедушкой. Уже в юношестве Берроуз-младший пристрастился к амфетамину, несколько раз побывал в тюрьме и в конечном итоге был отправлен на принудительное лечение.

Не прекращавший записывать всё происходящее на бумагу, Билли непродолжительное время был свободен от пагубных привычек, однако пристрастился к алкоголю, вскоре потеряв не только жену, но и остатки здоровья. Оставив в качестве литературного наследия два автобиографических романа, Берроуз-младший умер от цирроза печени в возрасте тридцати трёх лет.

Раннее детство

Уильям «Билли» Сьюард Берроуз-младший родился в семье Уильяма Сьюарда Берроуза и его гражданской жены Джоан Воллмер. Первые четыре года Билли жил с родителями и старшей сестрой — Джули Адамс (англ. Julie Adams), дочерью Воллмер от первого брака, в Техасе, Луизиане и Мехико: семья Берроузов часто переезжала, скрываясь от преследования властей из-за своих пагубных пристрастий. Примерно за три года до рождения сына Берроуз-старший впервые попробовал морфин, а вскоре пристрастился к героину; в это же время Джоан была зависима от бензедрина.

В письме близкому другу, поэту-битнику Аллену Гинзбергу, 16 апреля 1949 года Берроуз-старший писал, что ему предъявлено обвинение в хранении наркотиков и грозит тюремное заключение; 27 мая он первый раз упоминает, что собирается с семьёй перебраться на юг. 13 октября писатель уже отсылал письма из нового дома в Мексике. На новом месте Берроуз-старший пытался стать фермером; на обширных территориях, прилегающих к дому, он выращивал хлопок и марихуану. 13 октября 1949 года он писал Гинзбергу:

С хлопком вышло недурно, однако расходы на сбор урожая и технику почти съели доход. Месяца через два подоспеют осенние овощи. Мехико — сказочный город, цены тут — треть от штатовских. Жить бы здесь и не тужить, да и смогу ли обитать ещё где, не представляю…

Джоан в это время пыталась избавиться от пристрастия к бензедрину, который было попросту негде купить; она много пила. В разгар вечеринки 6 сентября 1951 года Берроуз сказал гостям, что будет стрелять из пистолета «в стиле Вильгельма Телля», — его жена поместила стакан на голову, и писатель, будучи в состоянии сильного алкогольного опьянения, убил её выстрелом, не попав в «мишень». Много лет спустя Берроуз-младший скажет, что был свидетелем произошедшего, однако свидетельства говорят в пользу той версии, что ребёнка в данный момент не было в комнате.

После трагического происшествия Билли был на неопределённое время отправлен в Сент-Луис к родителям Берроуза-старшего, Лоре и Мортимеру; из Мехико Берроуз писал Гинзбергу: «Мой мальчик уехал во Флориду к предкам, мы встретимся с ним где-то через месяц, уже в Эквадоре». В 1952 году Лора, Мортимер и Билли переехали в Палм-Бич в штате Флорида, где Мортимер открыл антикварную лавку, а внук был отправлен в частную школу. Они жили в доме 202 по Sanford Avenue; магазин Мортимера располагался в Cobblestone Gardens на Worth Avenue. Отец хотел воссоединиться с сыном и перебраться в Панаму, однако обстоятельства этому воспрепятствовали — Берроуза-старшего обвинили в непредумышленном убийстве, и ему пришлось скрываться на территории Мексики, где он начнёт работать над романом «Голый завтрак».

Юношество

Энн Чартерс, один из самых известных исследователей творчества бит-поколения, описывала юношу так: «…прогуливал уроки, катался автостопом в Майами, экспериментировал с наркотиками, доступными богатеньким флоридским подросткам в начале 60-х: парегориком, бензедрином, кислотой, марихуаной». С одним из своих школьных друзей, Чадом, Билли решил поехать на попутных машинах в Нью-Йорк, где они должны были встретиться с ещё несколькими приятелями по Палм-Бич. Добравшись до города, молодые люди нашли знакомого доктора, который согласился продать им метедрин; приняв дозу, компания направилась в Гринвич-Виллидж на поиски квартиры и в итоге остановилась у одной из подруг Билли. «Квартира её представляла настоящую дыру: толпы тараканов и груды мусора возле раковины. У них с парнем был триппер, а они даже не могли оторвать задницу и сходить к врачу», — писал Берроуз-младший впоследствии в романе «От винта» (англ. Kentucky Ham).

О пребывании в Нью-Йорке Билли рассказал в своей первой книге «На спидах» (англ. Speed, 1970), чередуя описания перемещений по городу и наркотических приключений — помимо метедрина молодые люди употребляли ЛСД, гашиш и некоторые другие наркотические вещества. В итоге часть компании арестовали, а сам Билли в первый раз попал в Бруклинскую тюрьму для несовершеннолетних. Залог внёс друг семьи, Аллен Гинзберг, в доме у которого Берроуз-младший жил последующие несколько дней, пока снова не отправился на улицы Нью-Йорка с намерением найти своих друзей; в ходе своих приключений Билли ещё несколько раз попадал за решётку, и неизменно Гинзберг помогал ему оттуда выбраться.

Живя в различных притонах, Билли пробыл в Нью-Йорке вплоть до осени 1962 года. В последней главе романа «На спидах» Берроуз-младший описывал своё возвращение в дом Мортимера и Лоры:

Я смотрел на этот домик, на свет в окнах и ждал некого заключительного откровения. Но последнего аккорда так и не услышал. Мне казалось странным, что это — мой дом. Дом опустившегося наркомана с исколотыми руками.

До своего четырнадцатилетия Билли практически не видел своего отца — «три раза с 1951 по 1961 год», напишет позже он сам. Летом 1961 года Берроуз-старший решил исправить пробел в общении с сыном и пригласил его в Танжер, где тогда проживал вместе со своим любовником Иэном. Здесь же Билли попробовал один из любимых препаратов отца — киф. Общение, впрочем, получилось непродуктивным, и отец с сыном так и не смогли узнать друг друга лучше. В статье «Деревья принимали форму ветра» (1984) Берроуз-старший писал: «Наше общение в Танжере получилось натянутым и пустым. <…> Напряжение и отсутствие понимания. <…> В Танжере мы так и не стали близки. Помню, как ложился спать и слушал, как Билли играет в соседней комнате на гитаре. И чувствовал, как накатывает грусть».

В 1964 году Билли был арестован во Флориде возле аптеки, где он пытался приобрести дезоксин (препарат из группы амфетаминов) по поддельному рецепту. Бабушка Лора дозвонилась Берроузу-старшему, тогда находившемуся в Лондоне, чтобы спасти внука. Вместо тюремного заключения Билли был отправлен на принудительное лечение в Федеральный лечебный центр в Лексингтоне, штат Кентукки, где он пробудет вплоть до 1965 года. Пребыванию в этом исправительном заведении посвящена бо́льшая часть его второго романа «От винта» (англ. Kentucky Ham, 1973).

Последние годы жизни

По выходе из лечебницы Билли Берроуз был направлен в Орандж-сити, где Джордж фон Хилсхаймер (англ. George Von Hilsheimer) основал «школу-общину по примеру Саммерхила», которая специализируется на подростках, страдающих наркотической зависимостью. Берроуз-младший продолжил там лечение, а затем был вместе с другими учениками направлен на лето на Аляску, в бухту Халибут-Коув на рыболовецкое судно. Тяжёлый физический труд и отсутствие наркотиков оказали положительное воздействие на юношу; Билли писал: «...когда я вернулся с Аляски, то чувствовал себя здоровым, ответственным и очень сексуальным».

В школе Берроуз-младший знакомится, а затем влюбляется в девушку по имени Карен Перри, с которой они вскоре женятся. Молодая пара начала жить вместе с семьёй жены в Саванне, штат Джорджия. К этому времени Билли начал получать первые авторские отчисления за роман «На спидах». Чета Берроузов переехала в съёмное жилище, Карен получила работу официантки, поскольку того, что зарабатывал Билли, было недостаточно. «У меня нет денег даже на хлеб. Нужно быть чертовски хорошим писателем, чтобы стоить больше куска хлеба», — писал Берроуз уже в «От винта», своём втором романе.

Берроуз-младший начал много пить, оставаясь безработным, и усиленно писал «От винта». Карен, однако, не смогла смириться с алкоголизмом мужа, и в 1974 году они развелись. С выходом второй книги в продажу, отмечает Энн Чартерс, Билли получил долгожданное признание как писатель. В этом же году состояние молодого человека начало стремительно ухудшаться, ему поставили диагноз «цирроз печени». Некоторое время после этого он пребывал неподалёку от Университета Наропы и одновременно находился близ Colorado General Hospital в Денвере — на тот момент одного из двух мест в США, где он мог рассчитывать на пересадку печени. Включённый в список кандидатов на операцию, к 1977 году он всё-таки получил новый орган. В статье, опубликованной в августовском номере издания American Journal of Psychiatry за 1979 год, значилось:

Когда началось восстановление после хирургической операции, пациент пытался смириться с наличием у себя новой печени. Поначалу он чувствовал, как будто это «инопланетный кусок мяса», но вскоре состояние сменилось, как будто он был «женат» на ней <…> он описывал своё состояние как «синдром Франкенштейна». Говорил, что его будто «сшили из кусочков» <…>. В последующие два года после операции пациент и его печень «стали очень близки», но он не чувствовал себя как единое целое. Пациент говорил, что ему стыдно за безобразный шрам, оставшийся после операции, и из-за того, что он не может наслаждаться нормальными сексуальными отношениями с женщинами. Он метался между употреблением алкоголя и попытками держать себя в руках.

Смерть

Между 1977 и 1978 годом Билли начал писать третью книгу — «Слияние пракрити» (англ. Prakriti Junction), посвящённую своей тяжёлой болезни. «Он работал над книгой до самой смерти. Писал на спичечных коробках, салфетках, конвертах — на всём, что оказывалось под рукой, пытаясь выразить свои страдания и найти в них смысл», — писала Энн Чартерс. В январе 1981 года, испытывая опасения за своё здоровье, Берроуз-младший вернулся во Флориду, надеясь, что солнце ему поможет.

Последние дни своей жизни Берроуз-младший провёл в гостиничном номере под присмотром Гинзберга. Молодой человек прекратил приём выписанных ему иммунодепрессантов; каждый день Билли должен был посещать больницу для проведения анализов и различных процедур. 2 марта пьяного и истощённого Билли обнаружили без сознания в канаве у городского шоссе Де-Ланда, откуда срочно доставили в больницу. На следующий день, 3 марта 1981 года, в 6:30 утра, 33-летний Уильям Сьюард Берроуз-младший скончался. Тело писателя было кремировано в городе Боулдер, штат Колорадо. Там же похоронен его прах.

Оценка творчества

Энн Чартерс относит художественное наследие Билли ко второму поколению писателей-битников. Описывая стиль автора, Чартерс отмечала: «Языку Берроуза-младшего присуща скорее яркая бравада молодости, а не лаконичная взрослая ирония его отца <…> Берроуз-младший пишет так, словно он — Холден Колфилд Д. Сэлинджера, только двадцать лет спустя. Несчастье Билли в том, что он родился не в своё время: он вступил в мятежную пору юности во времена бума наркотических экспериментов и социальных пертурбаций 60-х вместо относительно спокойных 40-х».

Творчество писателя литературные критики часто сравнивали со «старшими коллегами» — Джеком Керуаком и упоминавшимся выше Алленом Гинзбергом, отмечая, что первый же роман писателя продемонстрировал не только его талант, но и непоколебимый порыв к писательству. Литературную карьеру Билли профессор Университета Нового Южного Уэльса Николас Расмуссен (англ. Nicolas Rasmussen) назвал «великолепной». С ним солидарен Джеймс Грауэрхольц — биограф, редактор и литературный душеприказчик Берроуза-старшего. Он говорил:

У него был подлинный литературный талант <…> Билли имел собственный голос: ироничный, саркастичный, комичный. <…> В отличие от своего отца (за исключением «Джанки»), Билли взял за основу историю своей собственной жизни. Все законченные произведения Билли основаны строго на его воспоминаниях, его мыслях и размышлениях, а также впечатлениях от реальных людей из его жизни — и от себя самого.

Оригинальный текст (англ.)  

Billy had an authentic literary gift <...> But Billy had his own voice: ironic, sardonic, comic <...> Unlike his father (except in "Junky"), Billy took as his subject matter his own life story. All of Billy's finished work is based directly on his recollections, his thoughts and reflections, and his impressions of real people in his life - and of himself.

Обозреватели также отмечали ту красочность и реалистичность, с которой Билли Берроуз описывал опасности наркозависимости. Творчество Уильяма Берроуза-младшего, отмечает другой критик, отображает подчёркнуто неискуплённый взгляд на американское общество в беспорядке его разобщённости и упадка.

Библиография

Первая книга писателя была выпущена парижским издательством Мориса Жиродиа «Olympia Press» (оно же занималось изданием «Голого завтрака»); после неприятной ситуации, когда Берроуз-старший потерял несколько тысяч долларов из-за посредничества между Olympia Press и Grove Press, американским издателем романа, в чём заслуженно винил Жиродиа, он посоветовал сыну сменить издателя. Второй роман Билли был выпущен бостонской компанией E. P. Dutton. Из ряда ранее не публиковавшихся прозаических текстов, писем Билли к отцу и интервью с людьми, лично знавшими Берроуза-младшего, в 2006 году была составлена книга «Cursed from Birth» (рус. Проклятый с рождения).

Первые издания на английском языке:

• Burroughs, William S. JR. Speed. — Olympia Press, 1970. — 160 p. — ISBN 0-7004-0050-8.
• Burroughs, William S. JR. Kentucky Ham. — E. P. Dutton, 1973. — 194 p. — ISBN 0-525-13850-1.
• Burroughs, William Seward Jr.; Ohle, David. Cursed From Birth: The Short, Unhappy Life of William S. Burroughs JR. — Grove Press, 2006. — 210 с. — ISBN 1-933368-38-1.

На русский язык книги Берроуза-младшего были переведены Ольгой Шидловской и выпущены в 2006 году издательством «Эксмо» в виде единого издания по названию второго романа, «От винта»; дилогия также снабжена вступительной статьёй Энн Чартерс (в то время как оригинальное издание «Speed» сопровождалось предисловием Гинзберга) и послесловием Уильяма Сьюарда Берроуза-старшего.

Литература

• Берроуз, Уильям С.-мл. От винта: Роман. — М.: Эксмо, 2006. — 320 с. — ISBN 5-699-19560-2.
• Харрис, Оливер. Письма Уильяма Берроуза. — М.: АСТ, Астрель, 2011. — 572 с. — 2500 экз. — ISBN 978-5-17-071233-5.
• Burroughs, William Seward Jr.; Ohle, David. Cursed From Birth: The Short, Unhappy Life of William S. Burroughs JR. — Grove Press, 2006. — 210 с. — ISBN 1-933368-38-1.

Отрывок, характеризующий Берроуз, Уильям Сьюард (младший)

Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.
Он не имеет никакого плана; он всего боится; но партии ухватываются за него и требуют его участия.
Он один, с своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и величия, с своим безумием самообожания, с своею дерзостью преступлений, с своею искренностью лжи, – он один может оправдать то, что имеет совершиться.
Он нужен для того места, которое ожидает его, и потому, почти независимо от его воли и несмотря на его нерешительность, на отсутствие плана, на все ошибки, которые он делает, он втягивается в заговор, имеющий целью овладение властью, и заговор увенчивается успехом.
Его вталкивают в заседание правителей. Испуганный, он хочет бежать, считая себя погибшим; притворяется, что падает в обморок; говорит бессмысленные вещи, которые должны бы погубить его. Но правители Франции, прежде сметливые и гордые, теперь, чувствуя, что роль их сыграна, смущены еще более, чем он, говорят не те слова, которые им нужно бы было говорить, для того чтоб удержать власть и погубить его.
Случайность, миллионы случайностей дают ему власть, и все люди, как бы сговорившись, содействуют утверждению этой власти. Случайности делают характеры тогдашних правителей Франции, подчиняющимися ему; случайности делают характер Павла I, признающего его власть; случайность делает против него заговор, не только не вредящий ему, но утверждающий его власть. Случайность посылает ему в руки Энгиенского и нечаянно заставляет его убить, тем самым, сильнее всех других средств, убеждая толпу, что он имеет право, так как он имеет силу. Случайность делает то, что он напрягает все силы на экспедицию в Англию, которая, очевидно, погубила бы его, и никогда не исполняет этого намерения, а нечаянно нападает на Мака с австрийцами, которые сдаются без сражения. Случайность и гениальность дают ему победу под Аустерлицем, и случайно все люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем то прекрасным и разумным.
Как бы примериваясь и приготовляясь к предстоящему движению, силы запада несколько раз в 1805 м, 6 м, 7 м, 9 м году стремятся на восток, крепчая и нарастая. В 1811 м году группа людей, сложившаяся во Франции, сливается в одну огромную группу с серединными народами. Вместе с увеличивающейся группой людей дальше развивается сила оправдания человека, стоящего во главе движения. В десятилетний приготовительный период времени, предшествующий большому движению, человек этот сводится со всеми коронованными лицами Европы. Разоблаченные владыки мира не могут противопоставить наполеоновскому идеалу славы и величия, не имеющего смысла, никакого разумного идеала. Один перед другим, они стремятся показать ему свое ничтожество. Король прусский посылает свою жену заискивать милости великого человека; император Австрии считает за милость то, что человек этот принимает в свое ложе дочь кесарей; папа, блюститель святыни народов, служит своей религией возвышению великого человека. Не столько сам Наполеон приготовляет себя для исполнения своей роли, сколько все окружающее готовит его к принятию на себя всей ответственности того, что совершается и имеет совершиться. Нет поступка, нет злодеяния или мелочного обмана, который бы он совершил и который тотчас же в устах его окружающих не отразился бы в форме великого деяния. Лучший праздник, который могут придумать для него германцы, – это празднование Иены и Ауерштета. Не только он велик, но велики его предки, его братья, его пасынки, зятья. Все совершается для того, чтобы лишить его последней силы разума и приготовить к его страшной роли. И когда он готов, готовы и силы.
Нашествие стремится на восток, достигает конечной цели – Москвы. Столица взята; русское войско более уничтожено, чем когда нибудь были уничтожены неприятельские войска в прежних войнах от Аустерлица до Ваграма. Но вдруг вместо тех случайностей и гениальности, которые так последовательно вели его до сих пор непрерывным рядом успехов к предназначенной цели, является бесчисленное количество обратных случайностей, от насморка в Бородине до морозов и искры, зажегшей Москву; и вместо гениальности являются глупость и подлость, не имеющие примеров.
Нашествие бежит, возвращается назад, опять бежит, и все случайности постоянно теперь уже не за, а против него.
Совершается противодвижение с востока на запад с замечательным сходством с предшествовавшим движением с запада на восток. Те же попытки движения с востока на запад в 1805 – 1807 – 1809 годах предшествуют большому движению; то же сцепление и группу огромных размеров; то же приставание серединных народов к движению; то же колебание в середине пути и та же быстрота по мере приближения к цели.
Париж – крайняя цель достигнута. Наполеоновское правительство и войска разрушены. Сам Наполеон не имеет больше смысла; все действия его очевидно жалки и гадки; но опять совершается необъяснимая случайность: союзники ненавидят Наполеона, в котором они видят причину своих бедствий; лишенный силы и власти, изобличенный в злодействах и коварствах, он бы должен был представляться им таким, каким он представлялся им десять лет тому назад и год после, – разбойником вне закона. Но по какой то странной случайности никто не видит этого. Роль его еще не кончена. Человека, которого десять лет тому назад и год после считали разбойником вне закона, посылают в два дня переезда от Франции на остров, отдаваемый ему во владение с гвардией и миллионами, которые платят ему за что то.


Движение народов начинает укладываться в свои берега. Волны большого движения отхлынули, и на затихшем море образуются круги, по которым носятся дипломаты, воображая, что именно они производят затишье движения.
Но затихшее море вдруг поднимается. Дипломатам кажется, что они, их несогласия, причиной этого нового напора сил; они ждут войны между своими государями; положение им кажется неразрешимым. Но волна, подъем которой они чувствуют, несется не оттуда, откуда они ждут ее. Поднимается та же волна, с той же исходной точки движения – Парижа. Совершается последний отплеск движения с запада; отплеск, который должен разрешить кажущиеся неразрешимыми дипломатические затруднения и положить конец воинственному движению этого периода.
Человек, опустошивший Францию, один, без заговора, без солдат, приходит во Францию. Каждый сторож может взять его; но, по странной случайности, никто не только не берет, но все с восторгом встречают того человека, которого проклинали день тому назад и будут проклинать через месяц.
Человек этот нужен еще для оправдания последнего совокупного действия.
Действие совершено. Последняя роль сыграна. Актеру велено раздеться и смыть сурьму и румяны: он больше не понадобится.
И проходят несколько лет в том, что этот человек, в одиночестве на своем острове, играет сам перед собой жалкую комедию, мелочно интригует и лжет, оправдывая свои деяния, когда оправдание это уже не нужно, и показывает всему миру, что такое было то, что люди принимали за силу, когда невидимая рука водила им.
Распорядитель, окончив драму и раздев актера, показал его нам.
– Смотрите, чему вы верили! Вот он! Видите ли вы теперь, что не он, а Я двигал вас?
Но, ослепленные силой движения, люди долго не понимали этого.
Еще большую последовательность и необходимость представляет жизнь Александра I, того лица, которое стояло во главе противодвижения с востока на запад.
Что нужно для того человека, который бы, заслоняя других, стоял во главе этого движения с востока на запад?
Нужно чувство справедливости, участие к делам Европы, но отдаленное, не затемненное мелочными интересами; нужно преобладание высоты нравственной над сотоварищами – государями того времени; нужна кроткая и привлекательная личность; нужно личное оскорбление против Наполеона. И все это есть в Александре I; все это подготовлено бесчисленными так называемыми случайностями всей его прошедшей жизни: и воспитанием, и либеральными начинаниями, и окружающими советниками, и Аустерлицем, и Тильзитом, и Эрфуртом.
Во время народной войны лицо это бездействует, так как оно не нужно. Но как скоро является необходимость общей европейской войны, лицо это в данный момент является на свое место и, соединяя европейские народы, ведет их к цели.
Цель достигнута. После последней войны 1815 года Александр находится на вершине возможной человеческой власти. Как же он употребляет ее?
Александр I, умиротворитель Европы, человек, с молодых лет стремившийся только к благу своих народов, первый зачинщик либеральных нововведений в своем отечестве, теперь, когда, кажется, он владеет наибольшей властью и потому возможностью сделать благо своих народов, в то время как Наполеон в изгнании делает детские и лживые планы о том, как бы он осчастливил человечество, если бы имел власть, Александр I, исполнив свое призвание и почуяв на себе руку божию, вдруг признает ничтожность этой мнимой власти, отворачивается от нее, передает ее в руки презираемых им и презренных людей и говорит только:
– «Не нам, не нам, а имени твоему!» Я человек тоже, как и вы; оставьте меня жить, как человека, и думать о своей душе и о боге.

Как солнце и каждый атом эфира есть шар, законченный в самом себе и вместе с тем только атом недоступного человеку по огромности целого, – так и каждая личность носит в самой себе свои цели и между тем носит их для того, чтобы служить недоступным человеку целям общим.
Пчела, сидевшая на цветке, ужалила ребенка. И ребенок боится пчел и говорит, что цель пчелы состоит в том, чтобы жалить людей. Поэт любуется пчелой, впивающейся в чашечку цветка, и говорит, цель пчелы состоит во впивании в себя аромата цветов. Пчеловод, замечая, что пчела собирает цветочную пыль к приносит ее в улей, говорит, что цель пчелы состоит в собирании меда. Другой пчеловод, ближе изучив жизнь роя, говорит, что пчела собирает пыль для выкармливанья молодых пчел и выведения матки, что цель ее состоит в продолжении рода. Ботаник замечает, что, перелетая с пылью двудомного цветка на пестик, пчела оплодотворяет его, и ботаник в этом видит цель пчелы. Другой, наблюдая переселение растений, видит, что пчела содействует этому переселению, и этот новый наблюдатель может сказать, что в этом состоит цель пчелы. Но конечная цель пчелы не исчерпывается ни тою, ни другой, ни третьей целью, которые в состоянии открыть ум человеческий. Чем выше поднимается ум человеческий в открытии этих целей, тем очевиднее для него недоступность конечной цели.
Человеку доступно только наблюдение над соответственностью жизни пчелы с другими явлениями жизни. То же с целями исторических лиц и народов.


Свадьба Наташи, вышедшей в 13 м году за Безухова, было последнее радостное событие в старой семье Ростовых. В тот же год граф Илья Андреевич умер, и, как это всегда бывает, со смертью его распалась старая семья.
События последнего года: пожар Москвы и бегство из нее, смерть князя Андрея и отчаяние Наташи, смерть Пети, горе графини – все это, как удар за ударом, падало на голову старого графа. Он, казалось, не понимал и чувствовал себя не в силах понять значение всех этих событий и, нравственно согнув свою старую голову, как будто ожидал и просил новых ударов, которые бы его покончили. Он казался то испуганным и растерянным, то неестественно оживленным и предприимчивым.
Свадьба Наташи на время заняла его своей внешней стороной. Он заказывал обеды, ужины и, видимо, хотел казаться веселым; но веселье его не сообщалось, как прежде, а, напротив, возбуждало сострадание в людях, знавших и любивших его.
После отъезда Пьера с женой он затих и стал жаловаться на тоску. Через несколько дней он заболел и слег в постель. С первых дней его болезни, несмотря на утешения докторов, он понял, что ему не вставать. Графиня, не раздеваясь, две недели провела в кресле у его изголовья. Всякий раз, как она давала ему лекарство, он, всхлипывая, молча целовал ее руку. В последний день он, рыдая, просил прощения у жены и заочно у сына за разорение именья – главную вину, которую он за собой чувствовал. Причастившись и особоровавшись, он тихо умер, и на другой день толпа знакомых, приехавших отдать последний долг покойнику, наполняла наемную квартиру Ростовых. Все эти знакомые, столько раз обедавшие и танцевавшие у него, столько раз смеявшиеся над ним, теперь все с одинаковым чувством внутреннего упрека и умиления, как бы оправдываясь перед кем то, говорили: «Да, там как бы то ни было, а прекрасжейший был человек. Таких людей нынче уж не встретишь… А у кого ж нет своих слабостей?..»
Именно в то время, когда дела графа так запутались, что нельзя было себе представить, чем это все кончится, если продолжится еще год, он неожиданно умер.
Николай был с русскими войсками в Париже, когда к нему пришло известие о смерти отца. Он тотчас же подал в отставку и, не дожидаясь ее, взял отпуск и приехал в Москву. Положение денежных дел через месяц после смерти графа совершенно обозначилось, удивив всех громадностию суммы разных мелких долгов, существования которых никто и не подозревал. Долгов было вдвое больше, чем имения.
Родные и друзья советовали Николаю отказаться от наследства. Но Николай в отказе от наследства видел выражение укора священной для него памяти отца и потому не хотел слышать об отказе и принял наследство с обязательством уплаты долгов.
Кредиторы, так долго молчавшие, будучи связаны при жизни графа тем неопределенным, но могучим влиянием, которое имела на них его распущенная доброта, вдруг все подали ко взысканию. Явилось, как это всегда бывает, соревнование – кто прежде получит, – и те самые люди, которые, как Митенька и другие, имели безденежные векселя – подарки, явились теперь самыми требовательными кредиторами. Николаю не давали ни срока, ни отдыха, и те, которые, по видимому, жалели старика, бывшего виновником их потери (если были потери), теперь безжалостно накинулись на очевидно невинного перед ними молодого наследника, добровольно взявшего на себя уплату.