Берхман, Александр Петрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Александр Петрович Берхман
Дата рождения

17 февраля 1785(1785-02-17)

Дата смерти

11 января 1849(1849-01-11) (63 года)

Место смерти

Санкт-Петербург

Принадлежность

Российская империя Российская империя

Род войск

пехота

Звание

генерал-лейтенант

Командовал

Пехотный короля Прусского полк, бригада 12-й пехотной дивизии, 2-я гвардейская пехотная бригада, 5-я гвардейская пехотная бригада, 1-я гренадерская дивизия

Сражения/войны

Война Третьей коалиции,
Война Четвёртой коалиции,
Отечественная война 1812 года,
Заграничные походы 1813 и 1814 годов,
Русско-турецкая война годов,
Польская кампания 1831 года

Награды и премии

Александр Петрович Берхман (17851849) — генерал-лейтенант, участник войн против Наполеона и подавления Польского восстания 1830—1831 годов.



Биография

Родился 17 февраля 1785 года, происходил из дворян Санкт-Петербургской губернии.

Получив домашнее образование, в 1802 году поступил на службу подпрапорщиком в лейб-гвардии Преображенский полк, с которым в 1805 году участвовал в походе в Австрию и сражался под Аустерлицем. 26 апреля 1806 года произведён в прапорщики.

В 1806—1807 годах Берхман сражался с французами в Восточной Пруссии, участвовал в сражении под Гейльсбергом.

В Отечественную войну 1812 года, в чине штабс-капитана, будучи полковым адъютантом, Берхман состоял при князе Багратионе и за отличие в сражении при Бородине был награждён орденом св. Владимира 4-й степени с бантом. В этом же сражении он был ранен ружейною пулею в левую ляжку. После смерти Багратиона, он был назначен состоять по особым поручениям при Кутузове и участвовал в сражениях при Тарутине, Малоярославце и Красном, причём за отличие, оказанное в этих сражениях, был награждён орденом св. Анны 2-й степени с алмазными знаками. Вскоре после сражения под Красным, Берхман был прикомандирован к корпусу графа Платова и получил в свою команду отдельный отряд, с которым участвовал во всех делах последнего периода Отечественной войны. В сражении под Вильно он стремительно атаковал неприятельскую колонну и, почти уничтожив её, отбил у французов две пушки. За этот подвиг он был произведён в капитаны.

С открытием кампании 1813 года Берхман состоял в распоряжении начальника Главного штаба князя Волконского и участвовал в сражениях при Люцене, Бауцене, Дрездене и Кульме. За Люцен он 14 мая был награждён золотой шпагой с надписью «За храбрость», а за Кульм — особым прусским знаком Железного креста. Затем он был командирован в корпус Платова и участвовал в сражениях под Альтенбургом и под Лейпцигом.

Вместе с тем ему, как опытному партизану, давались поручения вполне самостоятельные, сопряженные с большой ответственностью и опасностью. Так, он открыл сообщение между русской главной армией и армией наследного принца шведского, за что был награждён шведским орденом Меча. После этого он восстановил связь корпуса Платова с баварской армиею (был награждён баварским орденом св. Макса), а на обратном пути заставил сдаться на капитуляцию крепость Кенигсгофен, за что был награждён орденом св. Георгия 4-го класса[1] (№ 2756 по кавалерскому списку Григоровича — Степанова).

В 1814 году в составе корпуса Платова, Берхман участвовал в сражениях при Сезанне, Фер-Шампенуазе, Лаоне и Арси-сюр-Об, причём в последнем сражении отбил у французов одну пушку. Последним его подвигом в войну 1814 года было отбитие у неприятеля 405 пленных офицеров испанской службы по дороге от Парижа к Лаону, между Немуром и Монтажи, причём конвоировавшие испанцев 150 французов принуждены были сдаться ему в плен.

Помимо крупных дел, Берхман часто беспокоил французов своими лихими партизанскими налетами, отбивал у них всевозможные военные припасы и все время войны не терял противника из вида и доставлял в главную квартиру армии самые точные сведения о расположении и силах неприятеля.

За выдающуюся боевую службу в кампании 1814 года он был произведён в полковники и награждён орденами св. Владимира 3-й степени, прусским Pour le Mérite и австрийским св. Леопольда.

1 января 1816 года Берхман был назначен командиром пехотного короля прусского полка и командовал этим полком семь лет, причём довёл его до блестящего состояния. Произведённый 30 августа 1823 года в генерал-майоры, он 23 января следующего года был назначен командиром бригады, сначала в 12-й пехотной дивизии, а затем во 2-м пехотном корпусе.

Русско-турецкая война 1828—1829 годов снова вызвала Берхмана на боевое поприще. Назначенный командиром 2-й гвардейской пехотной бригады (Семёновский и Гренадерский полки), он прибыл к Варне и принял деятельное участие в осаде и покорении этой крепости, за что был награждён орденом св. Анны 1-й степени.

В польской войне 1831 года на долю бригады Берхмана выпала самая ответственная задача в деле 9 мая, при Жолтках, где российские войска с трудом удержали за собою переправу через Нарев. За это сражение Берхман был награждён императорской короной к ордену св. Анны 1-й степени. Затем, 25 и 26 августа Берхман участвовал в штурме передовых укреплений Варшавы и за отличие, оказанное им при этом, 18 октября был награждён золотой шпагой, украшенной бриллиантами, с надписью «За храбрость». Также он получил польский знак отличия за военное достоинство (Virtuti Militari) 2-й степени.

4 октября 1831 года Берхман был назначен командиром 5-й гвардейской пехотной бригады, а 6 декабря 1833 года был произведён в генерал-лейтенанты. В 1834 году он был назначен начальником 1-й гренадерской дивизии, а в 1836 года членом генерал-аудиториата военного министерства и в этой должности пробыл до смерти.

Кроме перечисленных выше, Берхман имел еще ордена св. Владимира 2-й степени (награждён в 1826 году), Белого Орла и прусский — Красного Орла (1818 год).

Скончался 11 января 1849 года в Санкт-Петербурге, похоронен на Волковом лютеранском кладбище.

Источники

Напишите отзыв о статье "Берхман, Александр Петрович"

Примечания

  1. по другим данным он этот орден получил за отличие в Битве народов под Лейпцигом

Отрывок, характеризующий Берхман, Александр Петрович

– Батюшки! Михаил Кирилыч то еще потолстел, – говорил старый граф.
– Смотрите! Анна Михайловна наша в токе какой!
– Карагины, Жюли и Борис с ними. Сейчас видно жениха с невестой. – Друбецкой сделал предложение!
– Как же, нынче узнал, – сказал Шиншин, входивший в ложу Ростовых.
Наташа посмотрела по тому направлению, по которому смотрел отец, и увидала, Жюли, которая с жемчугами на толстой красной шее (Наташа знала, обсыпанной пудрой) сидела с счастливым видом, рядом с матерью.
Позади их с улыбкой, наклоненная ухом ко рту Жюли, виднелась гладко причесанная, красивая голова Бориса. Он исподлобья смотрел на Ростовых и улыбаясь говорил что то своей невесте.
«Они говорят про нас, про меня с ним!» подумала Наташа. «И он верно успокоивает ревность ко мне своей невесты: напрасно беспокоятся! Ежели бы они знали, как мне ни до кого из них нет дела».
Сзади сидела в зеленой токе, с преданным воле Божией и счастливым, праздничным лицом, Анна Михайловна. В ложе их стояла та атмосфера – жениха с невестой, которую так знала и любила Наташа. Она отвернулась и вдруг всё, что было унизительного в ее утреннем посещении, вспомнилось ей.
«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама с огромной косой и очень оголенными, белыми, полными плечами и шеей, на которой была двойная нитка больших жемчугов, и долго усаживалась, шумя своим толстым шелковым платьем.
Наташа невольно вглядывалась в эту шею, плечи, жемчуги, прическу и любовалась красотой плеч и жемчугов. В то время как Наташа уже второй раз вглядывалась в нее, дама оглянулась и, встретившись глазами с графом Ильей Андреичем, кивнула ему головой и улыбнулась. Это была графиня Безухова, жена Пьера. Илья Андреич, знавший всех на свете, перегнувшись, заговорил с ней.
– Давно пожаловали, графиня? – заговорил он. – Приду, приду, ручку поцелую. А я вот приехал по делам и девочек своих с собой привез. Бесподобно, говорят, Семенова играет, – говорил Илья Андреич. – Граф Петр Кириллович нас никогда не забывал. Он здесь?
– Да, он хотел зайти, – сказала Элен и внимательно посмотрела на Наташу.
Граф Илья Андреич опять сел на свое место.
– Ведь хороша? – шопотом сказал он Наташе.
– Чудо! – сказала Наташа, – вот влюбиться можно! В это время зазвучали последние аккорды увертюры и застучала палочка капельмейстера. В партере прошли на места запоздавшие мужчины и поднялась занавесь.
Как только поднялась занавесь, в ложах и партере всё замолкло, и все мужчины, старые и молодые, в мундирах и фраках, все женщины в драгоценных каменьях на голом теле, с жадным любопытством устремили всё внимание на сцену. Наташа тоже стала смотреть.


На сцене были ровные доски по средине, с боков стояли крашеные картины, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых, в обтяжку, панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками.
Мужчина в обтянутых панталонах пропел один, потом пропела она. Потом оба замолкли, заиграла музыка, и мужчина стал перебирать пальцами руку девицы в белом платье, очевидно выжидая опять такта, чтобы начать свою партию вместе с нею. Они пропели вдвоем, и все в театре стали хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене, которые изображали влюбленных, стали, улыбаясь и разводя руками, кланяться.
После деревни и в том серьезном настроении, в котором находилась Наташа, всё это было дико и удивительно ей. Она не могла следить за ходом оперы, не могла даже слышать музыку: она видела только крашеные картоны и странно наряженных мужчин и женщин, при ярком свете странно двигавшихся, говоривших и певших; она знала, что всё это должно было представлять, но всё это было так вычурно фальшиво и ненатурально, что ей становилось то совестно за актеров, то смешно на них. Она оглядывалась вокруг себя, на лица зрителей, отыскивая в них то же чувство насмешки и недоумения, которое было в ней; но все лица были внимательны к тому, что происходило на сцене и выражали притворное, как казалось Наташе, восхищение. «Должно быть это так надобно!» думала Наташа. Она попеременно оглядывалась то на эти ряды припомаженных голов в партере, то на оголенных женщин в ложах, в особенности на свою соседку Элен, которая, совершенно раздетая, с тихой и спокойной улыбкой, не спуская глаз, смотрела на сцену, ощущая яркий свет, разлитый по всей зале и теплый, толпою согретый воздух. Наташа мало по малу начинала приходить в давно не испытанное ею состояние опьянения. Она не помнила, что она и где она и что перед ней делается. Она смотрела и думала, и самые странные мысли неожиданно, без связи, мелькали в ее голове. То ей приходила мысль вскочить на рампу и пропеть ту арию, которую пела актриса, то ей хотелось зацепить веером недалеко от нее сидевшего старичка, то перегнуться к Элен и защекотать ее.
В одну из минут, когда на сцене всё затихло, ожидая начала арии, скрипнула входная дверь партера, на той стороне где была ложа Ростовых, и зазвучали шаги запоздавшего мужчины. «Вот он Курагин!» прошептал Шиншин. Графиня Безухова улыбаясь обернулась к входящему. Наташа посмотрела по направлению глаз графини Безуховой и увидала необыкновенно красивого адъютанта, с самоуверенным и вместе учтивым видом подходящего к их ложе. Это был Анатоль Курагин, которого она давно видела и заметила на петербургском бале. Он был теперь в адъютантском мундире с одной эполетой и эксельбантом. Он шел сдержанной, молодецкой походкой, которая была бы смешна, ежели бы он не был так хорош собой и ежели бы на прекрасном лице не было бы такого выражения добродушного довольства и веселия. Несмотря на то, что действие шло, он, не торопясь, слегка побрякивая шпорами и саблей, плавно и высоко неся свою надушенную красивую голову, шел по ковру коридора. Взглянув на Наташу, он подошел к сестре, положил руку в облитой перчатке на край ее ложи, тряхнул ей головой и наклонясь спросил что то, указывая на Наташу.
– Mais charmante! [Очень мила!] – сказал он, очевидно про Наташу, как не столько слышала она, сколько поняла по движению его губ. Потом он прошел в первый ряд и сел подле Долохова, дружески и небрежно толкнув локтем того Долохова, с которым так заискивающе обращались другие. Он, весело подмигнув, улыбнулся ему и уперся ногой в рампу.
– Как похожи брат с сестрой! – сказал граф. – И как хороши оба!
Шиншин вполголоса начал рассказывать графу какую то историю интриги Курагина в Москве, к которой Наташа прислушалась именно потому, что он сказал про нее charmante.
Первый акт кончился, в партере все встали, перепутались и стали ходить и выходить.
Борис пришел в ложу Ростовых, очень просто принял поздравления и, приподняв брови, с рассеянной улыбкой, передал Наташе и Соне просьбу его невесты, чтобы они были на ее свадьбе, и вышел. Наташа с веселой и кокетливой улыбкой разговаривала с ним и поздравляла с женитьбой того самого Бориса, в которого она была влюблена прежде. В том состоянии опьянения, в котором она находилась, всё казалось просто и естественно.
Голая Элен сидела подле нее и одинаково всем улыбалась; и точно так же улыбнулась Наташа Борису.