Берёзов, Родион Михайлович

Родион Берёзов
Имя при рождении:	Родион Михайлович Акульшин
Дата рождения:	8 апреля (27 марта) 1896(1896-03-27)
Место рождения:	с. Виловатое, Самарская губерния, Российская империя ныне Самарская область
Дата смерти:	до 25.6.1988
Место смерти:	Ашфорд, штат Коннектикут, США
Род деятельности:	прозаик, поэт, драматург,
Годы творчества:	1911—1980-е годы
Направление:	социалистический реализм, духовная литература
Жанр:	стихотворение, проза, пьеса, мемуары
Язык произведений:	русский

Родион Михайлович Акульшин (псевдоним — Берёзов) (27 марта (8 апреля) 1896, с. Виловатое Самарской губернии (ныне Кинель-Черкасский район Самарской области) — до 25 июня 1988, Ашфорд, штат Коннектикут, США) — русский прозаик, поэт, детский и христианский писатель, драматург. Эмигрант второй волны, один из первых российских «деревенщиков».

Биография

Родился в бедной крестьянской семье. В 1915 окончил учительскую семинарию, работал педагогом. С конца 1923 жил в Москве. Учился в Высшем литературно-художественном институте им. В. Я. Брюсова. После организации Детской секции Госиздата стал её секретарём (председатель секции в то время - В. М. Инбер) и начал путь детского писателя. В 1920-30-е годы опубликовал около 40 небольших по объему книг, многие из которых были им созданы специально для детей и юношества. Эти книги пользовались огромной популярностью среди читающих. Тематика творчества Акульшина в те годы — пропаганда достижений СССР и коммунистической партии.

До 1932 года входил в литературную группу «Перевал», организованную при журнале «Красная новь» Александром Воронским.

С началом Великой Отечественной войны, в 1941, был мобилизован в народное ополчение. 5 октября 1941 года в бою под Ельней попал в плен и был отправлен в Германию, где был привлечен к работе в отделении немецкой пропаганды.

Освобождён из концлагеря в 1945 американскими войсками, оказался в лагере для перемещенных лиц. Понимая, что на родине его ждёт тюрьма или расстрел, не пожелал возвращаться в СССР и, назвавшись поляком, эмигрировал в США. При оформлении документов назвался (Дмитрием) Берёзовым (статьи эмигрантских лет подписаны им как "Дм. Берёзов" и как "Р. Берёзов"). Позднее был привлечён к суду за обман иммиграционных властей, но прощён с учётом обстоятельств, вызвавших необходимость подделки. Делом Акульшина в США занимался лично сенатор Джон Кеннеди.

Поселился в Лос-Анжелесе. Принял баптизм. Был активным прихожанином церкви «Славянский очаг благовестия». В эмиграции написал и опубликовал около десятка книг стихотворений, романов, повестей и очерков, не получивших распространение и известность на родине, в СССР. Книги Берёзова, в отличие от книг Акульшина, до сих пор отсутствуют в большинстве библиотек России.

Последние годы провёл в доме для престарелых, прикованный к постели.

Творчество

Литературная деятельность Акульшина началась в 1911 году. Впервые опубликовал в печати свои произведения в 1917. Начинал как крестьянский писатель. Первый сборник рассказов «О чём шепчет деревня» (1925) определил место Акульшина в послеоктябрьской литературе.

«Один из талантливых представителей литературного молодняка», который «в отличие от мужиковствующих попутчиков (Н. А. Клюева, С. А. Есенина и др.) с полным правом может быть назван крестьянским писателем» .

— Ф. Раскольников. На литературном посту. 1927. №2. с.39

.

Основная тема довоенного периода — русская деревня и природа, крестьянский быт, тяжесть хлеборобского труда. Крестьянскому быту посвящены несколько его пьес («Нечистая сила», 1925; «Опоздали», 1925; 2-е изд. 1929; «Четверговая зола», 1927; «Лампочка Ильича», 1930; «Пастух Егорка», 1935). Пьеса Акульшина «Окно в деревню» была поставлена В. Э. Мейерхольдом.

Известность ему принесли сборник «Любимый песенник» (1929) и, в особенности, «Частушки», выдержавшие 5 изданий (1926—1929). Автор рассказов и стихов, адресованных сельским детям. Рассказы были выпущены отдельно массовыми тиражами (последний — «Клоун», 1940). Стихи Акульшина для детей составили сборник «О девочке Маришке…» (1927).

Опубликовал в СССР более 30 книг.

В США издал 24 книги. Основное место в его творчестве 1950—1970-х годов занимала поэзия (поэтические сборники «Дождь и слезы» (1951), «Радость» (1953), «Русское сердце» (1954), «Песни души» (1955), «Иосиф Прекрасный» (1959), «Красота» (1963), «Раздумья» (1966)). Писал также прозу и воспоминания о С. А. Есенине, А. Т. Твардовском, Демьяне Бедном, В. Э. Мейерхольде, о литературно-театральной Москве 1920—1930-х годов, издал сборник автобиографических новелл.

«Воинствующий безбожник» в «советской жизни», Акульшин, став Берёзовым, проявил себя как христианский писатель, истовый баптист.

Избранная библиография

• Развязанные снопы, Сборник стихов. М. 1927
• Первые и последние, «Следы» (Сборники стихов, оба — 1929),
• Золотые работники, Сборник стихов. 1930,
• Весна, Сборник стихов. 1937
• Веруй, надейся и жди: Стихи. — Зальцбург: Утро, 1948. — 64 с.
• Далекое и близкое. — Сан-Франциско, 1952.
• Золотая Ракета: Рассказы. — 1956. — 110 с.
• Вечно живёт: В 2 томах. — Нью-Йорк: Rausen Publishers, 1965—1967.
• До заката: Стихи. — М.: Протестант, 1993. — 96 с.
• Лебединая песня: — М.: Протестант, 1991. — 314 с.
• Что было.
• Букет.
• Чудо.
• Пророк.
• Наше будущее.

Ссылки

• [zarubezhje.narod.ru/av/b_098.htm Березов (Акульшин) Родион Михайлович]

Отрывок, характеризующий Берёзов, Родион Михайлович

Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.


В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…