Бер, Николай Дмитриевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Николай Дмитриевич Бер

Фотопортрет Николая Дмитриевича Бера
Род деятельности:

концертмейстер Большого театра, фольклорист, основатель первой в России народной консерватории.

Место смерти:

Ельня, Смоленская область

Отец:

Дмитрий Борисович Бер

Мать:

Юлия Дмитриевна Стунеева

Супруга:

Антонина Петровна Межуева (1881-1943).

Дети:

Бер, Дмитрий Николаевич (1902—1957), дирижер, пианист;
Бер-Глинка, Юлия Николаевна (1908—1990), певица оперетты, хореограф.

Николай Дмитриевич Бер (27 декабря 1860 [8 января 1861] — 17 марта 1926) — внучатый племянник М. И. Глинки, концертмейстер Большого театра (1892—1916), композитор, дирижер, собиратель русского песенного фольклора (1880—1890-е), друг и коллега В. Н. Добровольского; основатель одной из первых российских народных консерваторий (1918).





Биография

Николай родился в семье сенатора Дмитрия Борисовича Бера и Юлии Дмитриевны Стунеевой-Глинки, племянницы М. И. Глинки 8 января 1861 (27 декабря 1860) в родовом имении Починок Смоленской губернии.

Летом 1875 г. учителем 15-летнего Николая и его братьев стал 19-летний М. А. Врубель, гостивший на Смоленщине[1].

В 1881 г., по окончании Петербургской гимназии Ларина, отец отдал Николая на Юридический факультет Петербургского университета. Однако юриспруденция совсем не привлекала его, и, проучившись 2 года на юрфаке, Николай перешёл на историко-филологический факультет (1883), а в 1885 г. и вовсе оставил университетские стены и поступил в Петербургскую консерваторию[2].

Двоюродный брат вспоминал о Николае:

Он кончил не очень блестяще гимназию и поступил в университет. Он недурно играл на рояле и у него был отличный слух. Он сочинил и напечатал, имевшую некоторый успех польку «Тра-ла-ла». Родители его, в особенности мать, стали считать его чуть ли не музыкальным гением, предполагая, что он унаследовал свои способности от Глинки. Университет был оставлен и он поступил в консерваторию[3].

В 1889 г. окончил Петербургскую консерваторию по классам профессора А. Л. Гензельта (фортепиано) и Ю. И. Иогансона (теория композиции). Некоторое время его учителем был А. Г. Рубинштейн.

Служба в Императорском Большом театре

19 октября 1892 г. прикомандирован к режиссёрскому управлению Московского Большого Императорского театра[4].

С 19.10.1892 по 1.5.1916 гг. — хормейстер Московского Большого Императорского театра, иногда выполнял функции дирижёра[5].

1894 г. Участвовал в постановке Итальянской оперы в Большом Театре[6]. 1898 г. Награждён за концерт в Кремле[7]. 3.10.1901 — премьера оперы «Риголетто» (участвует как хормейстер и дирижер) 3.2.1902 — премьера оперы «Трубадур» (участвует как хормейстер и дирижер) 21.4.1902 — премьера оперы «Галька» (участвует как хормейстер и дирижер).

Талант его высоко ценили Ф. И. Шаляпин, Л. В. Собинов, А. В. Нежданова, с которыми Николая Дмитриевича связывала многолетняя работа в театре. Об этом времени напоминает подаренный ему Шаляпиным портрет с надписью: «Дорогому другу Николаю Дмитриевичу Бер от Шаляпина»[8].

Вклад в этномузыкологию

В 1880—1890-е гг. Николай Дмитриевич записал около 500 напевов к текстам народных песен, собранных В. Н. Добровольским. Записи эти хранятся ныне в фондах Государственного литературного музея в Москве, куда они после смерти Н. Д. Бера были переданы его сыном Дмитрием Николаевичем Бером. Остальные записи погибли во время пожара в имении Беров Починок Смоленской губернии в начале 1900-х годов. Тогда же в огне погибли многие обработки народных песен, сделанные Бером для голоса в сопровождении рояля. Несколько мелодий цыганских песен опубликованы в приложении к работе В. Н. Добровольского «Киселевские цыгане» (СПб, 1908)[9].

Николай Дмитриевич дружил с выдающимся этнографом Смоленщины В. Н. Добровольским. Часто ездил в усадьбу Добровольского Даньково, где также бывали языковед академик Л. В. Щерба, историк академик А. А. Шахматов.

Жил в Починке, доставшемся в наследство после смерти матери (1909), вместе с братом Борисом. Живя в имении, путешествовал по окрестным селам, записывал песни крестьян, организовал в соседнем селе Лучеса хороший хор[10].

Деятельность с 1917 г.

В 1917 г. вернулся в Ельню. Живя в г. Ельне, он занимался активной общественно-музыкальной деятельностью (организация музыкальной школы, основание мемориального зала М. И. Глинки в Смоленском музее, реорганизация Ельнинского любительского хора, работавшего под управлением регента Марьянского и создание на его базе капеллы с обширным репертуаром из произведений русской и иностранной классики, произведений М. И. Глинки и собственных обработок песен Смоленщины).

Николай Дмитриевич Бер принимает новую власть, с которой активно сотрудничает. В 1918 г. он создает на базе Ельнинской музыкальной школы Ельнинское музыкальное училище имени М. И. Глинки, которое вскоре было переименовано в «народную консерваторию»[11].

С июля по август 1919 г. он состоял в культпросвете расквартированного в Ельне 13-го Запасного Стрелкового полка Западного фронта Красной Армии и принимал активное участие в постановке еженедельных концертов при Красноармейском клубе и полковом театре.

В октябре 1921 г. Николая Дмитриевич Бер стал председателем созданного им Ельнинского музыкального училища, и оставался ешо директором до своей смерти в 1926 г. Будучи директором и председателем совета училища, он сам вел в нем преподавание фортепиано, пения и теоретических дисциплин[12].

В 1924 году, после смерти В. И. Ленина, пишет симфонию «На смерть Ленина»[13].

Умер от разрыва сердца 17.3.1926 в Ельне Смоленской области, где служил. Похоронен на Ельнинском кладбище[14].

Напишите отзыв о статье "Бер, Николай Дмитриевич"

Примечания

  1. Письмо 19-летнего М. А. Врубеля матери Н. Д. Бера, Юлии Дмтриевне Бер (26.7.1875), из Починка, в СПб, с описанием происходящего на даче, хранится в Архивно-Рукописном фонде ГЦТМ им Бахрушина, в Москве, фонд № 28, опубликовано: Врубель. Переписка. Воспоминания о художнике. — М.; Л., 1963.
  2. Яковлев С. М. Смоляне в искусстве. — М., 1968. — С. 88.
    Личное дело студента с 1881 г. — ЦГИА СПб., оп. 3, д. 21618.
  3. Мемуары Михаила Алексеевича Бера. Семейный архив Бер. Великобритания.
  4. Ежегодник императорских театров. — СПб., 1894. — С. 330.
  5. Справка, выданная делопроизводителем Большого театра. Источники: Дело Н. Д. Бер № 41 за 1892 г. и Счетная книга оперы за 1916 г.
  6. Расписка в получении денег за это участие хранится в фондах архива ГЦМТ им. Бахрушина.
  7. РГАЛИ, ф. 2430 (Большой Театр), оп.1, е. 1340. Награждение, выданное Камеральным отделением Имп. двора
  8. В 1950-е гг. хранился в музее Большого театра, однако уже в 2000 г. исчез из музейной коллекции
  9. Яковлев С. М. Смоляне в искусстве. М. 1968, с. 88.
  10. Пение Починковского женского хора, начало которому было положено Лучесским хором, организованным Н. Д. Бером, было впоследствии записано и опубликовано на грампластинке: «Песни Смоленщины: Починковский народный женский хор» /Идея диска И. А. Богданова. Фонозаписи, состав. и предисл. (на конверте) И. А. Богданова с участием С. В. Пьянковой. Звукорежиссёр Р. Д. Рагимов, М., 1981, С20-13807-08, 21## (Серия: Поющая Душа России, вып.17).
  11. Бер-Глинка Л., Бугаева О. «Н. Д. Бер-Глинка» //Рабочий путь за 6.7.1966. Смоленск; Яковлев С. М. Смоляне в искусстве. М. 1968. Яковлев называет открытую Н. Д. Бером народную консерваторию — Первой в России. Однако народные консерватории существовали в России и прежде
  12. Яковлев С. М. Смоляне в искусстве. М. 1968.
  13. Яковлев С. М. Смоляне в искусстве. М. 1968
  14. Выпись о смерти из отдела ЗАГС Ельнинской Умилиции


Отрывок, характеризующий Бер, Николай Дмитриевич

– Vous savez, que je ne suis pas bonapartiste, mon prince. [Вы знаете, князь, что я не бонапартистка.]
– «Dieu sait quand reviendra»… [Бог знает, вернется когда!] – пропел князь фальшиво, еще фальшивее засмеялся и вышел из за стола.
Маленькая княгиня во всё время спора и остального обеда молчала и испуганно поглядывала то на княжну Марью, то на свекра. Когда они вышли из за стола, она взяла за руку золовку и отозвала ее в другую комнату.
– Сomme c'est un homme d'esprit votre pere, – сказала она, – c'est a cause de cela peut etre qu'il me fait peur. [Какой умный человек ваш батюшка. Может быть, от этого то я и боюсь его.]
– Ax, он так добр! – сказала княжна.


Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.
– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, [Ax, Андрей! Какое сокровище твоя жена,] – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c'est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…