Бескидники

Бескидники (укр. Бескидник, польск. Tołhaj, (венг. tolvaj)) — карпатские разбойники.

Первоначально в леса уходили местные жители, спасаясь от нестабильности общества, нужды, суровости местных обычаев и опасностей жизни в приграничных областях на стыке Польши и Венгрии (по аналогии с уходом на Запорожье и Дон — в казаки). Со временем люди, искавшие спасения и пристанища в карпатских лесах от преследований власти, полюбили легкую, разгульную жизнь и становились настоящими разбойниками — жили с добычи от нападений и грабежей.

В Восточных Карпатах (за которыми исторически закрепилось название «Бескиды» и польской части Карпат, так называемых, «Бещадах») этих «лесных братьев» называли бескидниками, «опришками», «гультяями», в Венгрии — «толхаями». Сюда в Карпаты собирались представители разных народов и социальных групп Европы, но, в основном, представители валахов, русинов, поляков и мадьяр.

Бескидники собирались в многочисленные группы (шайки), вооружённые мушкетами, пистолями, луками, пиками, шестопёрами, топорами и пр. Создавали целые отряды, имевшие барабаны и литавры. В истории сохранилось упоминание о некоем Стадницком, который, собрав в Венгрии около 700 человек разного рода проходимцев и организовав из них настоящее войско, двинулся с ним на тогдашнюю польскую территорию и ограбил окрестности г.Турки.

Бескидники терроризировали и нагоняли ужас на все южные и восточные Карпаты и Прикарпатье, знать и местных жителей, купцов и путешественников. Разбойный промысел продолжался более 450-ти лет (с начала XIV до середины XIX в.). Объектами их нападений были также сёла, дворцы, церкви и костёлы и даже города.

Среди «бескидников» попадались довольно экзотические личности. Так, главарями венгерских (закарпатских) «бескидников» в 1629 году были, например, «хлоп из Лопушанки» или «поп из Быстрой». Эта шайка трижды нападала на владение Казимира Турского (тогдашнего владельца Турки). Надеясь на богатую добычу, самого Турского и членов его семьи жестоко пытали, чтобы выведать места тайников золота и денег. Однако, ничего не узнав, разбойники перед бегством ограбили местную церковь.

В 1648 году стало известно о таком же нападении на поместье одного из самых богатых помещиков здешних мест из рода Высочанских. Во время грабежа все члены его семьи, включая малолетних детей, погибли, а поместье было сожжено.

Местная шляхта игнорировала свои обязанности по защите приграничных земель. Такая беспомощность и бессилие поощряли любителей лёгкой наживы из соседней Венгрии к ещё более массовым акциям. Так, зимой 1657 года через перевал перешли отряды венгра Ракоци. Не встретив серьёзного отпора, они спустились с гор и дошли даже до г. Самбора, взяв его в осаду. Местный гарнизон, состоящий из 2-х тысяч жолнёров, при активной поддержке мещан с трудом отразил нападение бандитов. Тогда, разъярённый неудачей, Ракоци пошёл через Перемышль на Краков, грабя и сжигая по дороге сёла и богатые хозяйства.

Разбойный промысел находился под протекцией некоторых представителей местных властей, с которыми бескидники делились частью добычи, в обмен на помощь в случае возможных неприятностей и угроз. Среди таких покровителей самой представительной была группа венгерских феодалов — магнатов из родов Другетов, Аспермонтов, Нагитучей, Петейличей, Ракоци, Весселей и Рекеличей, которые владели поместьями в Ужгороде, Мукачеве, Тренчине и Хыровe.

На территории современной Словакии (прежде это были венгерские земли), над рекой Лаборец стоит небольшой городок Гуменне. «Прославился» он тем, что тамошний замок, который часто переходил из рук в руки, и которым на протяжении 1619—1644 гг владел известный род Другетов, был превращён ими в настоящее разбойничьи гнездо, из которого почти 25 лет осуществлялись систематические опустошительные набеги на Сяноцкую, Перемышльскую и Турковскую земли.

Польские и венгерские монархи сотрудничали в борьбе против этих изгоев общества, опираясь на военную силу. Во второй половине XVII столетия на приграничных с Венгрией территориях был введён институт так называемой «смоляцкой службы». «Смоляками» (или пандурами) называли профессиональных военных, которые ставились во главе отрядов самообороны местной шляхты. Со временем «смоляками» стали называть всех участников таких иррегулярных пеших наёмных отрядов (войск). Количество бойцов в них колебалось от 20 до 100 человек — в зависимости от ситуации. Командир отряда получал ежемесячную оплату 100 злотых, его подчиненные — дифференцировано: за несения гарнизонной службы в селе или в местечке — 10 злотых в месяц, за службу непосредственно на кордоне, в полевых условиях — 12. «Смоляки» несли непрерывную службу приблизительно 5 месяцев в году.

С включением Галичины в состав Австро-Венгрии в 1772 году и укреплением государственных органов власти ситуация несколько стабилизировалась и разбой бескидников пошёл на спад.

В советский период деятельность шаек бескидников (отрядов опришков) почти всегда подавалась как повстанческое, народно-освободительное движение против угнетателей.

Ссылка

• [www.ji.lviv.ua/n44texts/velykyj2.htm Іван Великий Сіль, «бескидники» і «смоляки»] (укр.)
• Stanisław Orłowski. Tołhaje czyli zbóje w Bieszczadach. (польск.)

Смотрите также

• Довбуш, Олекса Васильевич
• Опришки

Отрывок, характеризующий Бескидники

– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.