Беспорядки в Албании (1997)

Беспорядки в Албании происходили в январе-марте 1997 года. Важным следствием этих событий стало разграбление военных складов и расхищение стрелкового оружия, часть которого оказалась в руках албанских сепаратистов в Косово и Метохии.

Начало беспорядков

После краха в январе 1997 финансовых пирамид Албания столкнулась с самым серьёзным кризисом за посткоммунистический период. От действий банков пострадало свыше 300 тысяч человек. Население потеряло от 1,5 до 2 млрд $. Первые протесты начались в тот же день, когда было объявлено о банкротстве «финансовых пирамид». Начиная с 15 января в городах Тирана, Люшня и Влёра происходили выступления обманутых вкладчиков, требовавших от правительства вернуть свои сбережения. Однако правительство отказалось компенсировать потери населения, ограничившись запретом деятельности «пирамид».

Восстание

ЦИТАТА...повстанцы установили контроль над Бератом, городом в 75 километрах к югу от Тираны. Они без боя заняли расположенный близ него военный гарнизон. Части регулярной армии не оказали сопротивления, а некоторые присоединились к повстанцам. Но при этом пять человек убито и более десяти рянено. Гибель людей, скорее всего, была вызвана неосторожным обращением с оружием. В Берате, на здании городской больницы установлен громкоговоритель, через который непрерывно звучат призывы к населению отобрать оружие по крайней мере у детей.

Эхо планеты

В конце февраля началось восстание на юге страны, в городах Влёра и Саранда, где население захватило оружие с армейских складов. Отставка правительства, объявленная 1 марта, и введение в стране чрезвычайного положения не смогли остановить восстание. 2 марта парламент объявил в стране чрезвычайное положение. Сали Бериша отдал войскам приказ занять мятежные города, но те отказались открывать огонь и частично перешли на сторону народа. Восставшие стали беспрепятственно захватывать все южные города и к середине марта находились на подступах к Тиране. Началась эвакуация дипломатических представительств (операции «Стрекоза» и «Серебряная прорубь»). Новая волна беженцев хлынула в Грецию и Италию. Дальнейшее расширение восстания было приостановлено только после того, как власти взломали армейские склады в Тиране, Дурресе и Кавае и раздали оружие своим сторонникам в центре и на севере Албании.

Урегулирование конфликта

В конце марта правительство Албании обратилось к западноевропейским державам с просьбой о военной интервенции с целью предотвращения гражданской войны. 28 марта Совет Безопасности ООН принял решение о направлении в Албанию 7-тысячного контингента многонациональных сил ООН под руководством Италии для обеспечения охраны при проведении гуманитарных операций по распределению продовольствия. Иностранные военнослужащие размещались во всех крупных портовых городах и в международном аэропорту вблизи Тираны. Многонациональные силы оставались в Албании до 14 августа 1997. За три месяца противостояния в стране было убито 1,5 тыс. человек, ещё 3,5 тыс. получили ранения.

Последствия

В результате этих беспорядков были разграблены армейские склады, на которых хранилось огромные запасы оружия, накопленные за всё время существования коммунистического режима, и похищено до 610 тысяч единиц стрелкового оружия. Большая часть этого оружия оказалось в руках албанских сепаратистов в Косово и Метохии.

Причастность иностранных спецслужб

С самого начала беспорядков в Албании возникла версия о хорошо спланированной акции. Итальянское информационное агентство АПСА отмечало:«Совершенно очевидно, что за внешним хаосом, в который, казалось бы, погружена страна, вырисовываются контуры тайного сценария. Кто-то явно управляет мятежом, который с первого взгляда можно принять за стихийный бунт».

В пользу тайного сценария говорят многие факты. Переход под контроль мятежников всё новых городов происходил по одной и той же схеме: повстанцы практически без сопротивления овладевали военными объектами и складами с оружием и боеприпасами. Части регулярной армии без единого выстрела оставляли мятежный населённый пункт. После этого создавался местный комитет, во главе которого, как правило, становились бывшие офицеры албанской армии, уволенные из неё примерно полгода назад в ходе реформы вооружённых сил.

По версии информированной газеты деловых кругов Италии «Соле-24 оре» восстание не случайно произошло на юге страны. Проживающее здесь греческое этническое меньшинство всегда опасалось свою безопасность и искало защиты у соседней Греции. Кроме того, в Афинах нашёл убежище генерал Кичо Мустаки, занимавший пост министра обороны Албании до 1991 года. Так как Мустаки родом из южноалбанского клана Энвера Ходжи, потерявшего власть над Албанией после свержения коммунистического режима, «Соле-24 оре» предположила, что мятеж направлен против Сали Бериши, противника коммунистов.

Предположения итальянских СМИ впоследствии подтвердили официальные лица Албании.

23 марта 1997 года Сали Бериша на вопрос газеты La Repubblica о том, не предполагает ли он, что к событиям в Албании причастны какие-либо иностранные спецслужбы, ответил следующим образом:«Не могу умолчать и о том, что сценарий мятежа, который постепенно распространяется по стране, — это не албанский сценарий. В нашу политику всегда вмешивались. Я прекрасно знаю, кто всё это организовал».

Заявление президента страны подтвердил и бывший глава албанской секретной полиции Башким Газидеде, смещённый с этого поста после начала массовых беспорядков. В ходе встречи с группой депутатов албанского парламента от правящей Демократической партии Газидеде заявил, что к организации мятежа на юге Албании причастен Джордж Тенет, новый директор ЦРУ. Заявление Газидеде было растиражировано ведущими итальянскими газетами. По утверждениям экс-главы албанской спецслужбы, мятеж на юге Албании был организован «греко-православным лобби», пользующимся значительным влиянием в США. К организации мятежа, по версии Газидеде, причастен и Тенет, занимавший в последнее время пост заместителя директора ЦРУ. Тенет, сообщил Газидеде, сам является выходцем из южной Албании. Согласно данным бывшего начальника албанской спецслужбы, отец Тенета родился в городке Химара, примерно в 40 километрах к юго-востоку от Влёры, ставшего центром восстания, и в молодом возрасте эмигрировал в Грецию. По сведениям Газидеде, в последнее время Тенет, по крайней мере, четырежды побывал в Албании. Он заявил, что располагает документами, подтверждающими все его слова.

Косвенное подтверждение тому, что восстание на юге Албании имеет «греческий след», дал Андонис Самарас, назначенный министром культуры Греции в 2009 годуК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан). В интервью греческой радиостанции Самарас заявил, что «Македония скоро развалится и перестанет существовать как единый субъект международных отношений».. При этом Самарас считает, что Греции не нужно опасаться создания Великой Албании и Великой Болгарии. По оценке РИА «Новый Регион», Фактически министр культуры Греции, а, возможно, и всё нынешнее правительство Греции считает, что наличие Македонии представляет для Греции большую угрозу, чем зарождающаяся «Великая Албания».

См. также

• Волнения в Албании (2011)

Отрывок, характеризующий Беспорядки в Албании (1997)

«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…