Бесселер, Генрих

Генрих Бесселер

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Ге́нрих Бе́сселер (нем. Heinrich Besseler, 2 апреля 1900, Дортмунд — 25 июля 1969, Лейпциг) — немецкий музыковед, один из крупнейших в XX веке.

Биография

Изучал во Фрайбургском университете музыковедение (В. Гурлитт), философию (М. Хайдеггер) и германистику (Г. Мюллер). Стажировался в Венском университете у музыковедов Г. Адлера и В. Фишера.

Защитил докторскую диссертацию (1923, Фрайбургский университет) о немецких сюитах XVII века (научный руководитель В. Гурлитт). Два года спустя защитил профессорскую диссертацию (Habilitation, также во Фрайбургском университете) о мотете конца XIII — начала XIV веков, от Пьера де ла Круа до Филиппа де Витри (научный консультант — Ф. Людвиг, Гёттинген). C 1928 г. профессор, преподаватель музыковедческих дисциплин в Гейдельбергском университете. В 1949-56 гг. — профессор музыковедения (в начале 1950-х также зав. кафедрой музыкознания) в университете Йены, в 1956-65 — профессор (и директор «Института музыкознания») в Лейпцигском университете. Гос. премия ГДР (1960). Доктор honoris causa Чикагского университета (1967). Член Саксонской академии наук (1955).

В течение десятилетий Бесселер успешно преподавал музыковедческие дисциплины, стяжав себе славу талантливого педагога. Среди его учеников Манфред Букофцер (Bukofzer), Эдвард Ловинский, Зигфрид Хермелинк, Петер Гюльке (Gülke), Сюзанна Клеркс-Лежён (Clercx-Lejeune), Урсула Гюнтер (Günther) и другие известные музыковеды XX века.

Научная деятельность

Как ученый приобрёл международную известность благодаря фундаментальным трудам по истории западноевропейской музыки до 1600 г., в частности, о технике композиции (бурдон и фобурдон) в позднем Средневековье, о жизни и творчестве Гийома Дюфаи. В связи с изучением старинной ритмики одним из первых выявил специфику квантитативной времяизмеряющей ритмики (zeitmessende Rhythmik), противопоставив её позднейшей акцентной (тактовой) системе (Akzentstufentakt). Гармонию в музыке XV века рассматривал в эволюционном ключе как предформу мажорно-минорной тональности.

Под влиянием идей своего учителя, философа Хайдеггера Бесселер (в книге «Восприятие музыки в Новое время», 1959) создал оригинальную типологию музыкальных жанров, в основе которой — деление музыки на «обиходную» (или «прикладную», нем. Umgangsmusik) и «репрезентативную» (или «преподносимую», нем. Darbietungsmusik), то есть предназначенную исключительно для слушания. Началом музыки как самостоятельного искусства (нем. eigenständige Musik) Бесселер считал профессиональную музыкальную культуру Ars nova. Исследовал эволюцию музыкальных инструментов, музыкальную иконографию. Посвятил ряд своих работ современной музыкальной жизни и социальной значимости музыки. Автор статей в знаменитых музыкальных справочниках: в фундаментальной энциклопедии Die Musik in Geschichte und Gegenwart (Ars antiqua, Ars nova, Fauxbourdon etc.) и в 12-м издании словаря Римана (Niederländische Musik, Renaissance etc.).

Всю жизнь Бесселер занимался редакционной работой. Он редактировал научные (непериодические) издания «Heidelberger Studien zur Musikwissenschaft» (1932-9), «Musikalische Gegenwartsfragen» (1949-53), «Jenaer Beiträge zur Musikforschung» (1954-61); соредактор знаменитой серии «Иллюстрированная история музыки» («Musikgeschichte in Bildern», с 1961); редактор полного собрания сочинений Г. Дюфаи (в академической нотной серии Corpus mensurabilis musicae). В 1950-е гг. для нового собрания сочинений И. С. Баха (Neue Bach-Ausgabe) редактировал его оркестровые сочинения.

Сочинения

Книги

• Beiträge zur Stilgeschichte der deutschen Suite im 17. Jahrhundert. Diss. Freiburg i. Br., 1923
• Die Motettenkomposition von Petrus de Cruce bis Philipp von Vitry. Habilitationsschrift, Freiburg i. Br., 1925.
• Die Musik des Mittelalters und der Renaissance. Potsdam, 1931.
• Zum Problem der Tenorgeige. Heidelberg, 1949.
• Bourdon und Fauxbourdon. Studien zum Ursprung der niederländischen Musik. Leipzig, 1950; 2te erweiterte Aufl. hrsg. v. P. Gülke. Leipzig, 1974.
• Fünf echte Bildnisse Johann Sebastian Bachs. Kassel, 1956.
• Das musikalische Hören der Neuzeit. Berlin, 1959. 80 S. (= Berichte über die Verhandlungen der Sächsischen Akademie der Wissenschaften zu Leipzig. Philosophisch-historische Klasse, Bd. 155)
• (mit Peter Gülke) Schriftbild der mehrstimmigen Musik. Leipzig, 1973 (= Musikgeschichte in Bildern III/5).

Статьи (выборка)

• Studien zur Musik des Mittelalters. I: Neue Quellen des 14. und des beginnenden 15. Jahrhunderts // Archiv für Musikwissenschaft 7 (1925), SS.167-252; II: Die Motette von Franko von Köln bis Philipp von Vitry // Archiv für Musikwissenschaft 8 (1926), SS.137-258.
• Grundfragen des musikalischen Hörens // Jahrbuch der Musikbibliothek Peters (1925), SS.35-52.
• Grundfragen der Musikästhetik // Jahrbuch der Musikbibliothek Peters (1926), SS.63-80.
• Von Dufay bis Josquin // Zeitschrift für Musikwissenschaft 11 (1928-9), SS.1-22.
• Schiller und die musikalische Klassik // Völkische Musikerziehung 1 (1934-5), SS.72-79.
• Die Entstehung der Posaune // Acta Musicologica 22 (1950), SS.8-35.
• Neue Dokumente zum Leben und Schaffen Dufays // Archiv für Musikwissenschaft 9 (1952), SS.159-76.
• Singstil und Instrumentalstil in der europäischen Musik // Gesellschaft fur Musikforschung. Kongressbericht Bamberg 1953, SS.223-40.
• Die Besetzung der Chansons im 15. Jahrhundert // Société International de Musicologie: Cinquième Congrès, Utrecht 3-7 juiliet 1952. Amsterdam, 1953, pp. 65–72 (публикация доклада; в приложении 10 факсимиле рукописей XV в.)
• Bach als Wegbereiter // Archiv für Musikwissenschaft 12 (1955), SS.1-39; рус. перевод: Бах как новатор // Избранные статьи музыковедов ГДР. М., 1960.
• Spielfiguren in der Instrumentalmusik // Deutsches Jahrbuch der Musiwissenschaft 1 (1956), SS.12-38.
• Dufay in Rom // Archiv für Musikwissenschaft 15 (1958), SS.1-19.
• Umgangsmusik und Darbietungsmusik im 16. Jahrhundert // Archiv für Musikwissenschaft 16 (1959), SS.21-43.
• Die Gebeine und die Bildnisse Johann Sebastian Bachs // Bach-Jahrbuch (1959), SS.130-48.
• Der Ausdruck der Individualität in der Musik // Beiträge zur Musikwissenschaft 5 (1963), SS.161-8.
• Das Renaissanceproblem in der Musik // Archiv für Musikwissenschaft 23 (1966), SS.1-10.
• Deutsche Lieder von Robert Morton bis Josquin // Beiträge zur Musikwissenschaft 13 (1971), SS.174-81.
• Aufsätze zur Musikästhetik und Musikgeschichte. Leipzig: Reclam, 1978 (сб. статей Бесселера, по проблемам музыкальной эстетики и истории музыки)
• Dufay — creator of fauxbourdon // Counterpoint and Compositional Process in the Time of Dufay. Ed. and translated by Kevin N, Moll. New York: Garland, 1997, p.65-90 (расширенная английская версия 1-й главы книги Бесселера «Бурдон и фобурдон»).

Редакция

• Heidelberger Studien zur Musikwissenschaft I—VIII. Kassel, 1932-39.
• Musikalische Gegenwartsfragen I—III. Heidelberg, 1949-53.
• Jenaer Beiträge zur Musikforschung I—III. Leipzig, 1954-61.
• (mit M. Schneider, ab 1968 mit W. Bachmann) Musikgeschichte in Bildern. Leipzig, 1961-69.
• Guillaume de Machaut. Musikalische Werke, iv: Messe und Lais (Leipzig, 1943).
• Guillaume Dufay. Opera omnia // Corpus mensurabilis musicae, i/1-6 (1951-66).
• Johann Sebastian Bach. Neue Ausgabe sämtlicher Werke, VII/ii: Vier Ouvertüren (Kassel, 1956); VII/i: Brandenburger Concerti (Kassel, 1967).

Литература

• Festschrift Heinrich Besseler zum sechzigsten Geburtstag, hrsg. v. E.Klemm. Leipzig, 1961 (включает биографический очерк и полную библиографию работ по состоянию на 1961 год).
• Hoffmann-Erbrecht L. Heinrich Besseler (1900—1969) // Die Musikforschung 23 (1970), SS.1-4.
• Lowinsky E.E. Heinrich Besseler (1900—1969) // Journal of the American Musicological Society 24 (1971), pp. 499–502.
• Gülke P. Zu Heinrich Besselers 75. Geburtstag // Musik und Gesellschaft 25 (1975), SS.231-3.
• Geck M. Zum 25. Todestag des Musikforschers Heinrich Besseler // Musica, Nr. 48 (1994), SS.244-5.
• [bigenc.ru/music/text/1862107 Чехович Д. О. Генрих Бесселер // Большая российская энциклопедия. Т.3. М., 2005, с.419].

Отрывок, характеризующий Бесселер, Генрих

С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.