Бессен

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Бессен (фр. Bessin) — историческая территория в центральной части Нижней Нормандии с центром в городе Байё. Первоначально Бессен представлял область проживания кельтского племени байокассов, в X веке здесь расселились скандинавские викинги, а после вхождения в состав герцогства Нормандия на территории Бессена было образовано виконтство Байё. После ликвидации последнего и включения области в состав домена королей Франции в начале XIII века название Бессен закрепилось за территорией епископства Байё. С Великой французской революции и до настоящего времени Бессен находится в составе департамента Кальвадос.





География

Границы территории Бессена на протяжении его истории существенно изменялись. Первоначально, когда под этим названием понималась ядро расселения байокассов в Нижней Нормандии, а также во времена существования виконтства Байё, к Бессену относился не только район города Байё, но и земли к востоку от него до Кана включительно, а также территории в южном направлении до Вира и Таншбре. Позднее область Кана и Вируа перестали относить к Бессену. В настоящее время под названием Бессен понимают западную треть департамента Кальвадос. Таким образом, на западе Бессен ограничен полуостровом Котантен, на юге — бокажем Вируа, а на востоке — областью Кана. Северный берег Бессена омывается водами Ла-Манша.

Основные города современного Бессена: Байё, Порт-ан-Бессен, Исиньи-сюр-Мер, Баллеруа.

История

Галло-франкский период

К концу I века до н. э. территорию Бессена заселяло гальское племя байокассов, от которого произошло название города Байё (фр. Bayeaux). В кампаниях 5851 г. до н. э. байокассы были подчинены войсками Юлия Цезаря и вошли в состав провинции Галлия. Территория их расселения сохранила административную целостность, образовав отдельный округ (лат. pagum) с центром в Аугустодуруме (современный Байё). В этом городе в IV веке было образовано епископство (позднее — епископство Байё). Территория, относящаяся к епископству Байё, которая также примерно соответствовала ядру расселения байокассов, получила название Бессен. В подчинении епископов находились и земли, населённые видукассами (район южнее Кана). Кроме того, в состав епископства на раннем этапе его существования, вероятно, входил и полуостров Котантен, то есть земли племени унеллов. С созданием в V веке епископства Кутанс Котантен вышел из подчинения Байё, после чего территория Бессена приобрела относительную стабильность границ и просуществовала как диоцез Байё до Великой французской революции 1789 г. В этот период в Бессене были построены укрепления Саксонского берега (лат. Litus Saxonnicum).

С начала V века на побережье Ла-Манша начали расселяться саксы, приплывшие сюда с территории современной Нижней Саксонии. Однако об истории саксов в Бессене известно крайне мало. Очевидно, что когда Нормандия была подчинена Хлодвигом I, возможности для расширения саксонского населения в регионе резко сократились, и в скором времени местные саксы были ассимилированы франками. В период правления Каролингов во Франкском королевстве территория Бессена управлялась графами, которых сначала назначали короли, а в IX веке власть графов приобрела наследственный характер. Каролингское графство Бессен (или графство Байё) по всей видимости соответствовало территории диоцеза Байё. Из графов Бессена франкского периода наиболее известен Беренгар, живший на рубеже IX — X веков, который установил свою власть в Ренне и основал династию герцогов, правивших в Бретани в 9881066 гг.

Нормандский период и виконтство Байё

В начале X века побережье Нормандии подверглось массированным атакам скандинавских викингов. Район Бессена стал центром расселения одной из норманнских «армий», вероятно прибывшей сюда из уже колонизированных датчанами областей Англии (Данелаг).[1] Власть франкских графов была ликвидирована. Байё стал главной базой операций викингов в Нижней Нормандии: отсюда развивалось завоевание Котантена, Авраншена и Мортена. В 928 г. норманны Бессена признали власть руанского графа Роллона и вошли в состав герцогства Нормандия. Процессы внедрения французской культуры и феодальных социальных институтов среди скандинавского населения Бессена шли более замедленными темпами, чем в других регионах Нормандии. Известно, что герцог Ричард I был вынужден изучать датский язык в Байё, поскольку в Руане и Нижней Нормандии в середине X века он был вытеснен французским.

Административное устройство при нормандских герцогах сохранило в основных чертах каролингскую систему: графство Байё было сохранено, но стало владением герцогов Нормандии. Для управления графством последние стали назначать виконтов, что дало начало виконтству Байё. В начале XII века виконты Байё унаследовали Авранш и палатинат Честер в Англии.

В составе Французской монархии

После вхождения Нормандии в состав Французского королевства в 1204 г. и прекращения линии виконтов де Байё в 1232 г. Бессен был включён в состав Канского бальяжа и стал управляться бальи Кана, в подчинении которых находились виконты Байё. Однако они уже являлись чиновниками королевской администрации, назначаемыми и смещаемыми по усмотрению короля Франции. Канский бальяж (наряду с бальяжами Руана, Ко, Эврё, Жизора, Алансона и Котантена) был одним из семи бальяжей Нормандии — крупных административно-территориальных единиц средневековой Франции. Когда в XVI века было проведено укрупнение административных округов, Бессен вошёл в состав Канского генералитета, включавшего помимо территории бывшего графства Байё, полуостров Котантен и области Авранша и Мортена.

В 1789 г., во время Великой французской революции, была произведена реформа местного управления и создана система департаментов, существующая до настоящего времени. Бессен был включён в состав департамента Кальвадос.

Список графов и виконтов де Байё

Графы де Байё

Виконты де Байё

Напишите отзыв о статье "Бессен"

Примечания

  1. Мюссе, Л. Варварские нашествия на Европу. Вторая волна. — СПб. — 2001. ISBN 5807100875.

Ссылки

  • [fmg.ac/Projects/MedLands/NORMAN%20NOBILITY.htm#_Toc160529771 Виконты де Байё]

Отрывок, характеризующий Бессен

В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.