Бестужев, Михаил Александрович

Михаил Александрович Бестужев
русский писатель, декабрист
Дата рождения:	22 сентября (4 октября) 1800(1800-10-04)
Место рождения:	Санкт-Петербург
Дата смерти:	21 июня (3 июля) 1871(1871-07-03) (70 лет)
Место смерти:	Москва

Михаи́л Алекса́ндрович Бесту́жев (22 сентября [4 октября] 1800, Санкт-Петербург — 21 июня [3 июля] 1871, Москва) — штабс-капитан лейб-гвардии Московского полка, декабрист, писатель.

Семья

Отец — Александр Федосеевич Бестужев (1761—1810), артиллерийский офицер, с 1800 года — правитель канцелярии Академии художеств, писатель. Мать — Прасковья Михайловна (1775 — 27.10.1846).

Братья:

• Бестужев, Александр Александрович
• Бестужев, Николай Александрович
• Бестужев, Пётр Александрович
• Бестужев, Павел Александрович

Военная карьера

В 1812 году поступил в Морской кадетский корпус. 10 июня 1814 года произведён в гардемарины. С 1 марта 1817 года — мичман, а с 22 марта 1822 года — лейтенант. 22 марта 1825 года переведён в лейб-гвардии Московский полк в звании поручика. С 3 мая 1825 года — штабс-капитан. С 1817 по 1819 служил в Кронштадте. С 1819 по 1821 год — в Архангельске.

Декабрист

В 1824 году принят К. П. Торсоном в Северное общество. Вывел на Сенатскую площадь 3-ю роту Московского полка.

Арестован 14 декабря 1825 года на Сенатской площади. 18 декабря 1825 года заключён в Петропавловскую крепость.

Стенная азбука

Заключение в одиночной камере и желание узнать что-либо о находившемся за стеной брате Николае подтолкнули М. А. Бестужева к поиску способа сообщения с ним. Попытки выстукивать буквы их порядковым номером в алфавите не оказались успешными и он составил свою азбуку по новому принципу

…Так как брат мой был моряк и потому должен быть знаком со звоном часов на корабле, где часы или склянки бьют двойным, кратковременным звоном, то я распределил мою азбуку так:

	ΛΛ_	ΛΛ_Λ	ΛΛ_ΛΛ_	ΛΛ_ΛΛ_Λ_	ΛΛ_ΛΛ_ΛΛ_		Λ_	Λ_Λ_	Λ_Λ_Λ_	Λ_Λ_Λ_Λ_
	Б	В	Г	Д	Ж		А	Е	И	О
ΛΛΛ_	З	К	Л	М	Н	ΛΛ__	У	Ы	Ю	Я
ΛΛΛ_ΛΛΛ_	П	Р	С	Т	Ф
ΛΛΛ_ΛΛΛ_ΛΛΛ_	Х	Ц	Ч	Ш	Щ

… в ней согласные буквы были явственно разделены от гласных особенным стуком… Эта особенность сообщения давала возможность в разговоре, ежели вы и не дослышали две, даже три согласные буквы, то ясный стук одной или двух гласных букв давал вам возможность восстановить целое слово, не требуя повторения… Практичность этой системы мы вполне изведали в шлиссельбургских могилах.

В дальнейшем эта тюремная азбука широко распространилась по застенкам России, была усовершенствована и применялась несколькими поколениями политзаключенных. Вера Фигнер, которой смертную казнь заменили каторгой, долгие годы провела в одиночной тюремной камере и впоследствии написала:

… я поступила в Шлиссельбург, не умея стучать и не зная тюремной азбуки, изобретенной декабристом Бестужевым и с тех пор видоизмененной. Только в начале декабря, после долгих бесплодных попыток, мне удалось, наконец, распределить алфавит в 6 строк, по 5 букв в каждой, и я разобрала слова: «Я — Морозов. Кто вы?», слова которые по крайней мере в течение целого месяца выстукивал мой старый друг Морозов из камеры, находившейся по соседству внизу…

Каторга

Михаил Бестужев был осуждён по II разряду и 10 июля 1826 года приговорён в каторжную работу навечно.

7 августа 1826 года вместе с братом Николаем был доставлен в Шлиссельбург. 22 августа 1826 года срок каторги сократили до 20 лет. 28 сентября 1827 года партия, куда вошли и братья Бестужевы, была отправлена в Сибирь и 13 декабря того же года прибыла в Читинский острог. В сентябре 1830 года декабристы были переведены в Петровский завод.

8 ноября 1832 года срок каторги был сокращён до 15 лет, а 14 декабря 1835 года — до 13 лет.

В «каторжной академии» в Петровскм заводе Бестужев и другие декабристы изучали испанский язык под руководством Д. И. Завалишина, польский и латынь преподавал М. И. Рукевич, итальянский язык — А. В. Поджио, английский — З. Г. Чернышёв.

Также Бестужев изучал золотое, часовое, переплётное, токарное, башмачное, картонажное и шапочное дело, сочинил популярную среди ссыльных песню «Уж как туман» (1835 год), посвящённую 10-й годовщине восстания Черниговского полка.

Ссылка

См. также: Декабристы в Бурятии

10 июля 1839 года братья Михаил и Николай Бестужевы были обращены на поселение в город Селенгинск Иркутской губернии, куда прибыли 1 сентября 1839 года.

До этого, 21 мая 1837 года в Селенгинск на поселение прибыл К. П. Торсон, а 14 марта 1838 года сюда переехали его мать и сестра. В феврале 1844 года мать братьев Бестужевых продала имение и ходатайствовала о разрешении ей вместе с дочерьми Еленой, Марией и Ольгой переселиться в Селенгинск. После смерти Прасковьи Михайловны (27 октября 1846 года) сёстрам Бестужевым разрешили поселиться здесь со всеми ограничениями, предписанными для жён государственных преступников.

В селенгинской ссылке Михаил Бестужев женился на сестре казачьего есаула Селиванова — Марии Николаевне (ум. 1867). Имели 4 детей: Елену (1854—1867), Николая (1856—1863), Марию (1860—1873), Александра (1863—1876). Построил дом, занимался сельским хозяйством, акклиматизацией растений. Печатался в первой забайкальской газете «Кяхтинский листок». Сконструировал и производил конный экипаж, который в Забайкалье называли «сидейка».

В Селенгинске братья Михаил и Николай Бестужевы близко сошлись с главой буддистов Хамбо-ламой Дампилом Гомбоевым. Михаил написал трактат о буддизме, основанный на «Буддийской космологии». Сочинение было передано на хранение кяхтинскому купцу А. М. Лушникову, поместившего его в сундук с завещанием вскрыть в 1951 году. Однако, сундук потерялся.

Из под пера Михаила Бестужева вышли нескольких повестей и воспоминаний по истории движения декабристов.

После ссылки

После амнистии, последовавшей 26 августа 1856 года, Михаил Бестужев остался в Селенгинске.

В 1857 году участвуя в третьем сплаве по Амуру до Николаевска, руководил флотилией из 40 барж и плотов.

22 апреля 1862 года Бестужеву было разрешено проживать постоянно в Москве.

21 ноября 1863 года Михаил Александрович похоронил на Посадском кладбище на берегу Селенги рядом с могилами К. П. Торсона и Н. А. Бестужева своего сына Николая. 7 декабря 1866 года здесь же упокоилась и его жена Мария Николаевна.

Бестужев выехал из Селенгинска в июне 1867 года. Жил в Москве в доме № 17 по 7-му Ростовскому переулку.

Умер от холеры в Москве 21 июня 1871 года. Похоронен на Ваганьковском кладбище.

Литература

• Бестужевы, братья // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Бестужев, Михаил Александрович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• [memoirs.ru/files/BestuzZ_RS70_1.rar Записки М. А. Бестужева] // Русская старина, 1870. — Изд. 3-е. — Спб., 1875. — Т. 1. — С. 258—279; Т. 2. — С. 231—250.
• [commons.wikimedia.org/w/index.php?title=File:Головачев_П._М._-_Декабристы_86_портретов_(1906).djvu&page=63 Бестужев М. А.] // Декабристы. 86 портретов. — М., 1906;
• Воспоминания Бестужевых. — М.; Л., 1951;
• Маринец О. «Ремесло знать необходимо» //газета «Правда Бурятии». 15 ноября 1975;
• Декабристы. Биографический справочник / Под редакцией М. В. Нечкиной. — М.: Наука, 1988. — С. 20—21. — 448 с. — 50 000 экз.
• «Детство и юность» А. А. Бестужева (1797—1818). «Русское Слово», 1860, XII
• «Селенгинск». Век, 1861, № 13
• Письма Бестужева М. А. к Завалишину. «Русская старина», 1881, Х,
• Тоддес Е. А. Бестужев Михаил Александрович // Русские писатели, 1800—1917 : биографический словарь. — М., 1989. — Т. 1. — С. 257—258.

Отрывок, характеризующий Бестужев, Михаил Александрович

Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.


31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.