Демон

Запрос «Демоны» перенаправляется сюда; о фильме см. Демоны (фильм).

Не следует путать с Даймон — личный ангел-хранитель, внутренний голос, совесть, в философии Сократа и его последователей.

Демон (δαίμων)
Святой Антоний Великий, избиваемый демонами, желающими прогнать его с места отшельнического подвига. Картина Мартина Шонгауэра, 1480 Дух места, собирательное имя различных мифических существ; У античных философов даймон — гений, ангел-хранитель, совесть; В христианстве - обзывание всех языческих божеств, синоним беса
Мифология:	Греческая, христианство
Имя на других языках:	англ. demon, daemon, daimon; в Библии переводилось как devil, нем. teufel
В иных культурах:	дьявол, джинн, дивы, гений, дух, нечистая сила
Связанные персонажи:	даймоний, архонты, ангелы, дьявол, чёрт

ДемонДемон

Де́мон (ст.-слав. де́монъ от др.-греч. δαίμων — даймон, «дух, божество») — собирательное название сверхъестественных существ или духов, занимающих низшее по сравнению с богами положение, и бывающих как хорошими, так и плохими.

Сократ и его последователи — Платон, стоики и другие, отождествляли с даймоном «внутренний голос» человека, совесть. В римской мифологии им соответствует гений, в христианстве — ангел-хранитель.

В христианстве демон — синоним слова бес, которым с XI века на Руси христиане собирательно называли всех языческих богов. Также при переводе Библии с греческого языка на церковнославянский и русский языки греческое слово демон переводилось словом бес, а в английской и немецкой Библии переводилось словом дьявол — англ. devil, нем. teufel.

Природа демонов

Даймоны (демоны, гении, ангелы) в древнегреческой литературе

См. также: Даймоний

В ранней античности различие между терминами «даймон» и «бог» прослеживается не всегда, так же как не прослеживается связь даймонов исключительно с силами зла или добра. Считалось, что даймоны могли иметь любую природу, в том числе и смешанную, то есть могли в равной степени творить как зло, так и добро.

Основные сведения о даймонах (рим. «гениях», синоним христианских ангелов) в древнегреческой классике почерпнуты из «Диалогов» Платона «Послезаконие», «Пир», «Апология Сократа». Сократ в диалогах говорит, что им руководит «добрый демон» или гений, отвращающий ото зла, и направляющий к добру. Далее этот «демон Сократа» отождествляется с Богом Платона и неоплатоников. Апулей — древнеримский философ-платоник прокомментировал идею о «даймоне Сократа» в книге «О боге Сократа» (De deo Socratis). Это рассуждение о природе «даймона» у Сократа и о существовании промежуточных существ между богами и людьми.

В диалоге «Послезаконие» (984d-985) Платон называет даймонов разновидностью воздушных существ, имеющих в иерархии духов третий и четвёртый ранги и занимающих своё место после звёзд и богов. Даймоны, будучи чем-то средним между богами и людьми, исполняют функции посредников (между богами и людьми) и потому их следует особенно почитать в молитвах. Даймон (гений) приставлен к человеку от рождения и сопровождает его до самой смерти (ср. ангел). Даймоны четвёртого ранга состоят только из воздуха и эфира и потому «как бы близко от нас они ни находились, они остаются неразличимыми». В то же время они относятся к роду «умеющему быстро учиться и обладающему хорошей памятью».

Всех даймонов Платон называет «толкователями и интерпретаторами всех вещей между собой и высочайшими из богов, учитывая то, что средний разряд созданий может легко парить над землёй и во всей вселенной». Даймоны «бесспорно должны существовать, когда речь заходит о верованиях отдельных личностей или целых обществ, имеющих происхождение в общении с некоторыми из них — через явление в ночных снах, оракулы и пророческие голоса, улавливаемые как больными, так и здоровыми, или через открываемое при конце жизни — и они были, и ещё будут впоследствии истоками многих распространённых культов». Таким образом, отдельные даймоны могут выступать в роли божеств различных культов.

Последователи Платона и стоики отождествляли с даймоном душу человека, возвращающуюся после смерти в свою стихию.

Ямвлих в своём сочинении «О Египетских Мистериях» отличает даймонов от видимых (понятых) и невидимых (превосходящих рациональное восприятие) богов, и от смертных полубогов-героев. По своей природе даймоны ниже богов.

В иудаизме и Талмуде

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

В Библии демонам не отводится никакой самостоятельной роли. В Талмуде содержатся упоминания о существовании веры в демонов уже в эпоху таннаев.

Согласно талмудическому преданию, демоны были созданы Богом в сумерки перед первой субботой. Прежде чем он успел доделать их, наступила ночь, и потому демонам не досталось тел. Они занимают промежуточное положение между ангелами и людьми, обитая в воздухе между землёй и луной, предпочитая нечистые и пустынные места.

См. также: Диббук.

В христианской традиции

В христианской традиции с XI века на Руси произошла дальнейшая эволюция термина, после которой демонами (это греческое слово переводилось как бес и было синонимом) стали именоваться все сверхъестественные существа и боги, принадлежащие языческим традициям . К этой же категории были отнесены все зловредные духи и различные мифические существа.

Так, греч. слово демон переводилось словом бес в Библии, а в английской и немецкой Библии переводилось словом дьявол — англ. devil, нем. teufel.

Духи, не отпавшие от Бога, называются ангелами. Отсюда же происходит христианское представление о демонах, как о падших ангелах, утративших благосклонность (милость) Господа.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Христианская традиция считает демонов (бесов) злыми слугами Сатаны, обитающими в аду, но способными бродить по свету, разыскивая готовые к падению души.

И демоны и ангелы играют важную роль в магической традиции Запада. Многочисленные гримуары пронизаны оккультной демонологией и ангелологией, восходящими своими корнями к гностицизму и каббале. В магических книгах указаны имена, печати и подписи духов, их обязанности и возможности, а также способы их вызывания и подчинения воле мага.

Иерархия демонов

По мнению мистиков и оккультистов средневековой Европы демоны подразделяются на девять чинов. Это первым описал голландский врач и оккультист Иоганн Вейер в своей оккультной книге «Pseudomonarchia Daemonum» (1588), где привёл подробную классификацию демонов и инструкции для желающих вызывать их. Есть и другие описания иерархии демонов.

В целом можно выделить несколько основных групп:

• Гении — демоны-хранители, приставленные к человеку, предмету или местности. Сюда могут быть отнесены различные персонажи фольклора вроде леших, водяных, домовых, домашних духов, ведьм (фамилиары), нимф и дриад, хранители дворцов древних культур, наподобие шеду.
• Не привязанные к конкретному месту духи, вроде стихийных духов, гномов, эльфов, русалок, сатиров, чертей и т. п.
• Архонты — демоны, выступающие в роли персонификации сил природы и космоса, которые поддерживают неизменным порядок естественных вещей или служат бессмертными прототипами для всех существ на земле (что роднит их с понятием архетипа и идей в философии). К такого рода существам могут быть отнесены деканы.

См. также

• Демонология
• Иерархия демонов Вейера
• Одержимость
• Они
• Яогуай

Литература

• Демон // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_myphology/456 Демон] / Лосев А. Ф., Иванов В. Вс. // Мифы народов мира : Энцикл. в 2 т. / гл. ред. С. А. Токарев. — 2-е изд. — М. : Советская Энциклопедия, 1987. — Т. 1 : А—К. — С. 366–367.</span>
• Демонология народная / Е. Е. Левкиевская // Славянские древности: Этнолингвистический словарь : в 5 т. / Под общей ред. Н. И. Толстого; Институт славяноведения РАН. — М. : Международные отношения, 1995. — Т. 1: А (Август) — Г (Гусь). — С. 51-56. — ISBN 5-7133-0704-2.
• Фоссе Ш. Ассирийская магия. Пер. с франц. В. Л. Санина; пер. с аккадск. и шумерск. В. В. Емельянова. — СПб.: Издательская группа «Евразия», 2001. — 336 с. — ISBN 5-8071-0082-4
• Гуили Р. Э. Энциклопедия ангелов . — М.: Вече, 2008. — 416 с.: ил. — ISBN 978-5-9533-1941-6
• Королев А., Майер И., Шамин С. [www.drevnyaya.ru/vyp/2009_4/part_9.pdf Сочинение о демонах из архива Посольского приказа: К вопросу о культурных контактах России и Европы в последней трети XVII столетия ] // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2009 г. № 4 (38). С. 108—121.

Ссылки

• Иерархии демонов по разным источникам. [www.angelfire.com/journal/cathbodua/Demons/Hierarchies.html The Demonic Hierarchies]. from various sources as cited. Проверено 5 февраля 2014.

Отрывок, характеризующий Демон

– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.


Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»