Бец, Максим Николаевич

Максим Бец
Позиция	левый нападающий
Рост	185 см
Вес	84 кг
Хват	левый
Гражданство	Россия
Родился	31 января 1974(1974-01-31) (50 лет) Челябинск, СССР
Драфт НХЛ	в 1993 году был выбран во 2-м раунде под общим 37-м номером клубом «Сент-Луис Блюз»
Игровая карьера
1990—1992 Мечел 1991—1992 Трактор 1992—1994 Spokane Chiefs 1993—1994 Анахайм Дакс 1994—1995 San Diego Gulls 1994—1995 Worcester IceCats 1995—1996 Baltimore Bandits 1995—1996 Raleigh IceCaps 1996—1997 ЦСКА Москва 1997—1998 Трактор 1998—1999 Мечел 1999—2000 Металлург Магнитогорск 2000—2001 Мечел 2001—2002 Северсталь 2002—2003 Молот-Прикамье 2002—2003 Крылья Советов 2003—2006 Мечел 2005—2006 Трактор 2006—2007 Казахмыс 2007—2008 Мечел 2008—2010 Газпром-ОГУ

Макси́м Николаевич Бец (31 января 1974, Челябинск, СССР) — российский хоккеист, левый нападающий. Завершил карьеру в 2010 году.

Карьера

Игровую карьеру начал в родном Челябинске. В сезонах 1990/91 и 1991/92, выступая за «Мечел», провёл 27 игр в первой лиге чемпионата СССР. В сезоне 1991/92 в высшей лиге провёл 25 игр за «Трактор».

В 1992 году выехал в США. Провёл более 125 игр в WHL, 43 игры в AHL, 45 игр в IHL. Также выступал в ECHL и EHL. В составе клуба НХЛ «Анахайм Дакс» провёл три игры.

Бронзовый призёр чемпионата мира 1994 года среди молодёжи до 20 лет.

После возвращения в Россию в 1996 году выступал за ЦСКА, «Трактор», «Мечел», «Северсталь», «Молот-Прикамье», «Металлург» из Магнитогорска, выступавшие в высшем эшелоне российского хоккея.

С 2004 года играл в клубах второго эшелона - «Трактор», «Мечел», «Казахмыс», «Газпром.

Тренерская карьера

После окончания игровой карьеры тренировал «Кубань» из Краснодара.

С 2016 года является помощником главного тренера МХК Русские Витязи город Чехов

Ссылки

• [www.eliteprospects.com/player.php?player=67335&lang=en Бец, Максим Николаевич] — статистика на [Eliteprospects.com Eliteprospects.com]  (англ.)
• [r-hockey.ru/player.asp?TXT=790 Максим Бец]

Отрывок, характеризующий Бец, Максим Николаевич

Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.