Бжезинский, Валерьян Людомирович

Бжезинский Валерьян Людомирович
Дата рождения	20 октября 1894(1894-10-20)
Место рождения	Каменец-Подольский, Подольская губерния, Российская империя
Дата смерти	14 мая 1985(1985-05-14) (90 лет)
Место смерти	Ленинград, СССР
Принадлежность	Российская империя Российская империя СССР СССР
Род войск	СССР СССР
Годы службы	с 1917
Звание
Командовал	Астраханский военный порт, Морское инженерное училище
Сражения/войны	Гражданская война
Награды и премии

Валерья́н Людоми́рович Бжези́нский (1894—1985) — военный деятель, судостроитель, участник Гражданской войны, командир, комиссар и старший морской начальник Астраханского военного порта; первый начальник и комиссар воссозданного в Петрограде Морского инженерного училища, старший морской советник командующего 1-й национальной революционной армии Китая Чан Кай-ши; главный инженер представительства Совторгфлота; заведующий сектором судостроения ВСНХ, начальник центрального конструкторского бюро судостроения № 1, создал проект экспериментального эсминца проекта 45 «Опытный», спроектировал три сверхмалые подводные лодки.

В 1937 году был репрессирован; находясь в заключении в шарашке, был главным конструктором ныряющих торпедных катеров-подводных лодок «Блоха» и «М-400»; полностью реабилитирован, работал главным конструктором в Центральном научно-исследовательском институте имени академика А. Н. Крылова. После выхода на пенсию являлся сотрудником Центрального военно-морского музея; капитан 1-го ранга.

Биография

Бжезинский Валерьян Людомирович родился 20 октября 1894 года в городе Каменец-Подольский Подольской губернии в дворянской семье железнодорожного служащего. Поляк.

Ранние годы

В 1912 году окончил воронежское частное мужское учебное заведение 1 разряда с курсом реального училища. В 1913 году поступил воспитанником в Морское инженерное училище Императора Николая I в Кронштадте. После февральской революции, в марте 1917 года гардемарин Бжезинский был избран от коллектива училища членом Кронштадтского Совета матросских, солдатских и рабочих депутатов, состоял в матросской секции, работал в редколлегии газеты «Известия рабочих, солдатских и матросских депутатов». В мае 1917 года окончил училище, произведён в мичманы инженер-механики. Летом 1917 года был направлен в распоряжение штаба флотилии Северного Ледовитого океана, который располагался в Архангельске. Был назначен судовым инженер-механиком на крейсер «Аскольд», который базировался в Мурманске.

Служба в РККФ

Прибыв на крейсер Бжезинский был избран членом судового комитета, стал делегатом «Объединённого собрания делегатов армии и флота». В августе 1917 года избран председателем Центромура (Центральный комитет Мурманского отряда судов), состоял заместителем председателя Мурманского совдепа. В начале 1918 года был арестован англо-американскими интервентами. В июле 1918 года был выслан в Петроград. Осенью 1918 года был направлен в сформированную Астрахано-Каспийскую военную флотилию отрядным инженер-механиком. Затем назначен инженером по вооружению судов гражданского флота, старшим помощником инженера порта по технической части, старшим морским начальником и комиссаром Астраханского рейда; командиром, комиссаром и старшим морским начальником Астраханского военного порта.

По предложению Бжезинского и его чертежам рыбацкие суда на Каспийском море были оснащены подкильными подвесными торпедными аппаратами для диверсионных действий против белогвардейского флота. В годы Гражданской войны личный состав флотилии под командованием Бжезинского ушёл на сухопутный фронт. В составе отряда моряков действовал бронепоезд имени Бжезинского, вооруженный морскими орудиями. В боях Бжезинский был дважды ранен. В 1922 году был награждён орденом Красного Знамени РСФСР (Приказ РВСР № 70, 1922 года). В 1919 году вступил в ряды большевистской партии. Избирался членом Президиума Астраханского Губисполкома, делегатом X съезда РКП(б) в 1921 году и XI съезда РКП(б) в 1922 году.

В 1922 году, после расформирования Астраханского военного порта, Бжезинский был отозван в Петроград. 2 мая 1922 года приказом Научвмуз № 86 был назначен первым начальником и комиссаром воссозданного в Петрограде Морского инженерного училища. Всего за один год он создал в училище учебно-лабораторную базу, укомплектовал штаты преподавателей и произвёл первый набор слушателей. В 1923 году находился в резерве штаба РККФ, в 1924 году работал начальником механического отдела Технического управления РККФ.

С 1925 года служил в центральном аппарате Морских сил РККА: заместителем помощника начальника и комиссара Морских сил РККА по техническо-хозяйственной части, председателем электротехнической секции Научно-технического комитета Морских сил РККА, председателем комиссии по наблюдению за постройкой кораблей.

В 1926 году Бжезинский был командирован в Китай старшим морским советником командующего 1-й национальной революционной армии Китая Чан Кай-ши. После контрреволюционного переворота, совершенного Чан Кай-ши, Бжезинский стал советником коммунистического Уханьского правительства, помогал создавать флотилию в условиях гражданской войны, разрабатывал планы военных операций и участвовал в них

После возвращения из Китая, был демобилизован из РККФ в 1928 году. С 1928 по 1930 год в должности главного инженера представительства Совторгфлота находился в заграничной командировке для изучения новой техники для кораблестроительной промышленности. Посетил судостроительные заводы в Англии, Франции, Германии и Голландии.

В 1931—1932 годах работал заведующим сектором судостроения ВСНХ. В 1933 Бжезинский возглавил ЦКБС-1 (позже переименовано в ЦКБ-17, ныне ОАО "Невское ПКБ"), организатор проектирования линейных кораблей, крейсеров и эсминцев. Совместно с профессором Л. К. Рамзиным создал проект экспериментального эсминца проекта 45 «Опытный» с прямоточными котлами Рамзина, спроектировал три сверхмалые подводные лодки.

Аресты и репрессии

«Вредительски проектировал опытные и серийные тральщики, миноносцы и крейсера…» — Из обвинительного приговора В. Л. Бжезинскому. 25 сентября 1939 года.

В январе 1937 года был командирован в США для проведения переговоров о получении технической помощи для постройки в Советском Союзе линейных кораблей. В ноябре 1937 года был отозван из командировки и по возвращению в Москву — арестован и необоснованно репрессирован. Был приговорен к расстрелу, сидел в камере смертников, расстрел заменён на 10 лет лагерей. Находился в заключении в секретном ОКБ НКВД в Болшево (ныне город Королёв) Московской области. В «шарашке» работал главным конструктором кораблестроительного направления, проектировал и производил расчёты прочности корпуса двух ныряющих торпедных катеров-подводных лодок «Блоха» и «М-400». Эта работа была начата Бжезинским ещё в ЦКБС-1 в 1934—1935 годах. В 1939 году началась постройка экспериментальной сверхмалой ПЛ «М-400», в годы войны недостроенная лодка была повреждена при артобстреле Ленинграда и 1943 году строительство её прекратилось. Как предполагалось, ныряющие катера должны были двигаться в надводном положении со скоростью — 33 узла (на форсаже — 35 узлов), а в подводном — 11 узлов. Предельная глубина погружения должна была составлять 30 м. Экипаж — 3 человека. Катер вооружался двумя 450-мм торпедными аппаратами и одним пулемётом на носу. В качестве единого двигателя предполагалось использовать дизель, работавший в подводном положении на чистом кислороде. Дальность плавания «Блохи» по проекту составляла всего 110 миль в надводном положении и 11 миль в подводном, рассматривался проект, по которому две такие лодки (торпедных катера) должны были помещаться на проектируемом тяжёлом крейсере.

Бжезинский был освобождён в 1947 году. Направлен на завод Министерства судостроительной промышленности № 640 начальником конструкторского бюро технического отдела. 5 июня 1949 года был вновь арестован и 6 августа приговорён к поселению в Красноярском крае в городе Енисейске (Приговор: ОСО МГБ СССР 6.08.1949 г., обв.: 58-6, 7, 11.). 1 декабря 1952 года решением МГБ СССР от поселения был освобождён. Освободился раньше всех, так как подал заявку на изобретение, которое можно было использовать на военных судах. В 1952 году Бжезинский был направлен на Черноморский флот, внедрять своё изобретение.

Последующие годы

В 1952—1955 годах работал на Херсонском судостроительном заводе (п/я 102) старшим строителем танкеров.

В 1955 году был полностью реабилитирован и вернулся в Ленинград, работал главным конструктором проекта в ЦНИИ-45 (ныне Центральный научно-исследовательский институт имени академика А. Н. Крылова). Был сотрудником Центрального военно-морского музея. В 1967 году награждён орденом Красного знамени.

С 1969 года на пенсии. Написал книгу воспоминаний «Вооружённая интервенция на Мурмане: воспоминания председателя Центромура о событиях 1917—1918 гг.».

Умер 14 мая 1985 года в Ленинграде.

Литература

• [ke.culture51.ru/Bjezinskii-Valerian-Ludomirovich-p675.html Бжезинский Валериан Людомирович] // Кольская энциклопедия. В 5-и т. Т. 1. А — Д / Гл. ред. А. А. Киселёв. — Санкт-Петербург : ИС ; Апатиты : КНЦ РАН, 2008. — С. 326.
• Усик Н. П., Полях Я. И. Высшее военно-морское инженерное ордена Ленина училище имени Ф. Э. Дзержинского. Исторический очерк. — Л.: Тип. ВВМИОЛУ имени Ф. Э. Дзержинского, 1990. — С. 73, 89, 90, 132, 242. — 407 с.
• Звягинцев В. Е. [books.google.ru/books?id=qHLcyvAWrDcC&pg=PA265&lpg=PA265&dq=трибунал+для+флагманов&source=bl&ots=iPhVSmur0e&sig=txTLT0yhTsH6NjtTRI04Cp5Rfg0&hl=ru&ei=TXTXTfHFJsuSOoGxjaYH&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=2&ved=0CB8Q6AEwAQ#v=onepage&q&f=false Трибунал для флагманов]. — М.: ТЕРРА—Книжный клуб, 2007. — С. 292-305. — 576 с. — (Двуликая Клио: Версии и факты). — ISBN 978-5-275-01518-8.
• Бжезинский В. Л. Вооружённая интервенция на Мурмане: воспоминания председателя Центромура о событиях 1917—1918 гг. — Мурманск: МГГУ, 2012. — 236 с. — ISBN 978-5-4222-0124-2.
• Васильев А. М. [army.lv/files/149.pdf Линейные корабли типа Советский Союз]. — СПб.: Галея Принт, 2006. — С. 5, 165, 166. — 176 с. — ISBN 5-8172-0110-0.
• Шушкивський А. И. Бжезинский Валерьян Любомирович // Энциклопедия современной Украины. — Т. 2. — Киев, 2003. — С. 588.

Отрывок, характеризующий Бжезинский, Валерьян Людомирович

Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.