Бжозовский, Кароль

Кароль Бжозовский (Karol Brzozowski) (28 сентября или 29 ноября 1821 года, Варшава — 5 ноября 1904 года, Львов) — польский инженер, поэт, участник восстания 1863 года, ботаник, геолог, географ, этнограф.

Биография

Родился в Варшаве, в 1821 году. Он учился в циярском монастыре во Влоцлавеке, а затем в Сейнах. Каникулы Кароль проводил в лесах над Неманом, где его отец, бывший офицер наполеоновской армии и участник восстания 1830 г. в Польше, работал лесничим. Здесь родилась в нем огромная любовь к лесу, увлечение охотой. Здесь же он научился метко стрелять.

Бжозовский окончил варшавский Институт сельского и лесного хозяйства. В 1848 году, во время "Весны народов", он принимал участие в Велико-польском восстании, проявил героизм и мужество в боях в Тшемешне, под Милославом и Вжесне, где командовал отрядом стрелков. После поражения восстания он вынужден был эмигрировать из Польши. Некоторое время он находился в Дрездене и Париже, а затем Польское демократическое общество послало его в Стамбул, где он должен был подготовить почву для создания при турецкой армии польского легиона. Бжозовский вместе со своими друзьями часто бывал в те времена в гористой и поросшей лесами Анатолии, где добывал себе пропитание охотой и рыбной ловлей. Тогда-то и назвали его турки Кара Авджи.

В 1855 году один из руководителей демократически настроенных поляков в Стамбуле, бывший участник восстания Францишек Сокульский, который по поручению турецких властей прокладывал первую в Турции телеграфную линию, пригласил на работу Бжозовского. В то время турецкая империя включала кроме Турции, которую мы знаем по сегодняшним картам, почти все Балканы, Сирию и Ирак. Поляки строили телеграф в европейской части, из Стамбула в Варну и Шумен в северо-восточной Болгарии. Власти, по достоинству оценившие проделанную работу и экономию в расходах, поручили полякам строительство и других телеграфных линий. Итак, можно сказать, что поляки закладывали фундамент турецкой телеграфной сети.

Бжозовский принимал в этом деле очень активное участие. Сначала он был помощником Сокульского, а потом самостоятельно руководил работами. Он прокладывал телеграфные линии в Северной Греции, Албании, Анатолии (или Малой Азии), Сирии. Намечая пути, по которым пойдут телеграфные столбы, он исходил почти всю огромную турецкую империю. В 1875 году Бжозовский написал, что, строя телеграф, он прошел расстояние, равное земному экватору. Бжозовский оставил красочное описание своих путешествий, веселых, а иногда и очень опасных приключений.

Во время путешествия по районам, для которых тогда еще не были составлены подробные карты, Бжозовский сделал много ценных наблюдений географического и геологического характера. Свои материалы он передал Французскому географическому обществу. Они послужили для внесения поправок в карты Турции.

Узнав в 1863 году о начале восстания в Польше, Бжозовский взялся за организацию отряда польских эмигрантов, который под руководством Зыгмунта Милковского (литературный псевдоним Теодор Томаш Еж) собрался двинуться в Польшу. Бжозовский в ходе этой подготовки руководил литьем пушечных ядер и изготовлением пороха, на что турецкие власти, благосклонно относившиеся к полякам, смотрели сквозь пальцы. Во время похода Бжозовский руководил ротой. Румынские власти, не желая навлечь на себя гнев могущественной России, не позволили отряду пройти через румынскую территорию. В вооруженном столкновении под Констангалией Бжозовский, командовавший левым флангом, активно содействовал победе над румынами. В бою Бжозовский получил тяжелые раны и был отправлен в госпиталь.

После выздоровления он возглавил турецкую правительственную лесную миссию на территории Болгарии. Здесь он проработал три года. Вдоль и поперек исходил Балканы, Родопы, подробно познакомился с местными условиями и состоянием лесов, составил карты этих мест и разработал план освоения лесов. План был одобрен турецкими властями, но никогда не был выполнен. Затем полтора года Бжозовский руководил лесной службой в Дунайской провинции. Он сблизился в то время с её губернатором Митхата-пашой, сторонником реформ.

Когда Митхата-пашу назначили губернатором Багдада, он взял с собой Бжозовского. В соответствии с пожеланиями паши Бжозовский основал в 1858 году опытное хозяйство в Сераджасе, на берегу Тигра. Он выращивал здесь плодовые деревья, построил оросительное устройства, познакомил местное население с европейскими методами возделывания земли. Бжозовский ездил в Польшу, где закупил плуги и бороны. Он привез оттуда несколько крестьян для того, чтобы они познакомили местных жителей с пахотой. Занимался Бжозовский строительством дорог и мостов, вопросами приобособления для судоходства реки Евфрат. Кроме того, по просьбе Митхата он проводил исследования и измерения в горах Курдистана, на персидской границе, и составил карту этих мест. Во время работ он совершил интересное археологическое открытие — обнаружил наскальный барельеф. Отчет об этих работах он опубликовал во Франции.

В 1872 году Бжозовский ушел с государственной службы и поселился на сирийском побережье Средиземного моря, где выполнял обязанности испанского вице-консула (в те времена эта должность носила скорее торговый, чем дипломатический характер, в связи с чем её часто поручали иностранцам). Время от времени он занимался инженерными работами, в частности, построил мост и линию конного трамвая в Триполисе, в Сирии.

Бжозовский, стемясь к тому, чтобы его дети, родившиеся на чужбине, учились в польской школе, вернулся в Польшу. В 1884 году он поселился во Львове. Некоторое время был директором приюта для сирот. В 1889 году состоялось торжественное чествование Бжозовского в связи с 65-летием его литературной деятельности.

Кароль Бжозовский скончался во Львове в 1904 году.

Библиография

Главные произведения:

• повесть «Ognisty Lew» [1857];
• повести из жизни болгар: «Deli Pietko» [1876] и «Sen w Balkanach» [1877];
• повесть «Noc Strelców w Anatolji» [1856], имеющая автобиографическое значение;
• популярная драма «Malek» [1884].

Бжозовский также много переводил Гафиза, Шиллера, Уланда и других.

Литература

• Бжозовский // Литературная энциклопедия. — В 11 т.; М.: издательство Коммунистической академии, Советская энциклопедия, Художественная литература. Под редакцией В. М. Фриче, А. В. Луначарского. 1929—1939.

К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан) К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Бжозовский, Кароль

Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.


Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.