Димитрий (Биакай)
| Архимандрит Димитрий | ||
| ||
|---|---|---|
| 1951 — 1968 | ||
| Церковь: | Русская православная церковь заграницей | |
| Предшественник: | Антоний (Синькевич) | |
| Преемник: | Антоний (Граббе) | |
| Имя при рождении: | Исмаил Александрович Биакай | |
| Рождение: | 18 февраля 1908 Киев, Российская империя | |
| Смерть: | 21 августа 1985 (77 лет) Иерусалим, Израиль | |
| Принятие священного сана: | 26 декабря 1941 года | |
| Принятие монашества: | 16 ноября 1941 года | |
Архимандри́т Дими́трий (в миру Исмаи́л Алекса́ндрович Биака́й[1]; 18 февраля 1908, Киев — 21 августа 1985, Елеонская гора) — архимандрит Русской православной церкви заграницей, начальник Русской духовной миссии в Иерусалиме (1951—1968).
Биография
Родился 18 февраля 1908 года в Киеве; его мать была с Украины, а отец был татарином, служившим офицером в царской армии[2].
Имел незаконченное среднее образование. Богословского образования не получил, но обладал обширными знаниями в области истории Церкви и религии. Женат не был[1].
По данным епископа Серафима (Иванова), «состоял долгое время близким доверенным лицом у покойного ныне схиархиепископа Антония, проживавшего на покое в Киеве». До поступления в Киево-Печерскую Лавру находился на гражданской службе и одновременно состоял келейником и личным секретарём схимоархиепископа Антония[1].
16 ноября 1941 года схимоархиепископом Антонием (Абашидзе) пострижен в монашество с именем Димитрий[1] в честь святителя Димитрия Ростовского[2].
21 ноября 1941 года монах Димитрий был принят в Лавру и назначен письмоводителем «с оставлением на послушании у схимоархиепископа»[1].
8 декабря 1941 года он был рукоположён в сан иеродиакона, 26 декабря — в сан иеромонаха[1].
3 марта 1942 года иеромонах Димитрий был назначен правителем дел. Скорее всего, речь идет о канцелярии, о процессе документооборота Киево-Печерской Лавры[1].
В том же году назначен был членом Духовного Собора Лавры — органа для решения вопросов жизни монашеской обители[1].
24 июня 1942 года награждён набедренником, а 3 мая 1943 года — наперсным крестом[1].
Вслед за архиепископом Пантелеимоном (Рудыком), управляющим Киевской епархией, эвакуировался при наступлении Красной армии[3].
16 марта 1944 года архиепископом Пантелеимоном (Рудыком) был возведён в сан игумена с возложением палицы[1].
После войны оказался в Вендлингене-на-Некаре, недалеко от Штутгарта (ныне федеральная земля Баден-Вюртемберг). В Вендлингене были устроены церковь в честь Владимирской иконы Божией Матери и церковные мастерские[1]. Был клириком Вендлингенской общины[3].
1 октября 1946 года Архиерейский Синод РПЦЗ в Мюнхене по представлению митрополита Серафима (Ляде) постановил возвести игумена Димитрия в сан архимандрита «во внимание к усердному служению его Святой Церкви». 21 сентября того же года в Вендлингенском православном храме епископом Феодором (Рафальским) за Божественной Литургией был возведён в сан архимандрита[1].
30 июня 1949 года назначен настоятелем прихода во имя святителя Николая в Штутгарте. Архимандрит Димитрий совершил первое богослужение в Свято-Николаевской церкви 10 июля. Прихожане Штутгарта полюбили о. Димитрия и высоко ценили его как священника, как духовника, как настоятеля[1].
2 апреля 1950 году митрополит Серафим и игумен Георгий подписали документ «Канонический отпуск» для служения в Русской духовной миссии в Иерусалиме[1].
По воспоминаниям архиепископа Серафима (Иванова), архимандрит Димитрий принял Миссию «в очень печальном состоянии. Источников для её существования почти никаких уже не было, ибо всё, что приносило доход, осталось в Израиле. От мужского иноческого состава Миссии осталось только несколько человек, а вместе с тем необходимо было обслуживать три монастыря и ряд приписных храмов, защищать с правовой стороны миссийное достояние, драгоценнейшее в духовном отношении, хотя и не приносящее материальных ценностей. Ведь даже в арабской зоне имеется около 25 земельных участков в весьма важных в церковно-историческом отношении местностях»[2].
Сохранились сведения, что первое время по прибытии в Иерусалим отец Димитрий поселился в Гефсимании и служил духовником Гефсиманской женской обители и Вифанской общины Воскресения Христова, а также был настоятелем храма св. Марии Магдалины. В Гефсимании отец Димитрий занимал отдельный маленький домик из двух комнат и кухни[2].
Уже после своего назначения в должность начальника Миссии отец Димитрий, вероятно, к Рождественским праздникам 1952 года переселился на Елеон, где тогда жили и другие члены Миссии, изгнанные из основного здания возле Троицкого собора в Иерусалиме. Елеонский Вознесенский монастырь, располагавший после войны свободными помещениями и келиями, официально стал местопребыванием архимандрита Дмитрия (Биакая) и возглавляемой им штаб-квартиры Миссии. Он получил рабочий кабинет и келью в «Доме Начальника Русской духовной миссии», называемом сестрами «Архимандричьим домом» и находившемся в глубине монастырской территории[2].
В последние годы жизни о. Димитрий очень болел, потерял зрение и поэтому носил черные очки. Врачи ещё в 50-е годы обнаружили у него прогрессировавший сахарный диабет, а позже — глаукому, поразившую зрительный нерв, из-за которого его зрение резко упало, потом наступила слепота. Вернуть зрение отцу Димитрию врачам не удалось: по заключению нескольких независимых медиков, его слепота имела необратимый характер. Из-за тяжелой болезни отец Димитрий уже не мог далее управлять делами Русской духовной миссии, и в 1968 году пост и все документы миссийского начальника он передал прибывшему на Елеон архимандриту Антонию (Граббе), а сам остался в составе братии Русской духовной миссии в Иерусалиме[2].
Несмотря на свои немощи, отец Димитрий никогда не пропускал богослужения в храме, куда под руки водили его келейница — матушка Аполлинария или другие сестры. А когда в конце жизни он тяжело занемог, то просил вычитывать ему службу в его келье[2].
Скончался 21 августа 1985 года возрасте 77 лет на Елеонской горе. Могила его находится в нескольких метрах от алтаря главного храма русского Вознесенского женского монастыря на горе Елеон в Иерусалиме[2].
Напишите отзыв о статье "Димитрий (Биакай)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 [nashasreda.ru/arximandrit-dimitrij-biakaj-i-armyanskij-lager-peremeshhennyx-lic-v-poslevoennoj-germanii/ Архимандрит Димитрий (Биакай) и армянский лагерь перемещенных лиц в послевоенной Германии | Наша среда]
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 [www.sedmitza.ru/text/3059847.html «Наш дорогой отец Димитрий» — Статьи — Церковно-Научный Центр "Православная Энциклопедия"]
- ↑ 1 2 А. А. Корнилов [pstgu.ru/download/1379587964.5Kornilov.pdf ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ВЕНДЛИНГЕНСКОЙ ОБЩИНЫ ПРАВОСЛАВНЫХ БЕЖЕНЦЕВ В ПОСЛЕВОЕННОЙ]
Отрывок, характеризующий Димитрий (Биакай)
Оставшись один, Пьер продолжал всё так же улыбаться. Раза два он пожимал плечами, подносил руку к платку, как бы желая снять его, и опять опускал ее. Пять минут, которые он пробыл с связанными глазами, показались ему часом. Руки его отекли, ноги подкашивались; ему казалось, что он устал. Он испытывал самые сложные и разнообразные чувства. Ему было и страшно того, что с ним случится, и еще более страшно того, как бы ему не выказать страха. Ему было любопытно узнать, что будет с ним, что откроется ему; но более всего ему было радостно, что наступила минута, когда он наконец вступит на тот путь обновления и деятельно добродетельной жизни, о котором он мечтал со времени своей встречи с Осипом Алексеевичем. В дверь послышались сильные удары. Пьер снял повязку и оглянулся вокруг себя. В комнате было черно – темно: только в одном месте горела лампада, в чем то белом. Пьер подошел ближе и увидал, что лампада стояла на черном столе, на котором лежала одна раскрытая книга. Книга была Евангелие; то белое, в чем горела лампада, был человечий череп с своими дырами и зубами. Прочтя первые слова Евангелия: «Вначале бе слово и слово бе к Богу», Пьер обошел стол и увидал большой, наполненный чем то и открытый ящик. Это был гроб с костями. Его нисколько не удивило то, что он увидал. Надеясь вступить в совершенно новую жизнь, совершенно отличную от прежней, он ожидал всего необыкновенного, еще более необыкновенного чем то, что он видел. Череп, гроб, Евангелие – ему казалось, что он ожидал всего этого, ожидал еще большего. Стараясь вызвать в себе чувство умиленья, он смотрел вокруг себя. – «Бог, смерть, любовь, братство людей», – говорил он себе, связывая с этими словами смутные, но радостные представления чего то. Дверь отворилась, и кто то вошел.При слабом свете, к которому однако уже успел Пьер приглядеться, вошел невысокий человек. Видимо с света войдя в темноту, человек этот остановился; потом осторожными шагами он подвинулся к столу и положил на него небольшие, закрытые кожаными перчатками, руки.
Невысокий человек этот был одет в белый, кожаный фартук, прикрывавший его грудь и часть ног, на шее было надето что то вроде ожерелья, и из за ожерелья выступал высокий, белый жабо, окаймлявший его продолговатое лицо, освещенное снизу.
– Для чего вы пришли сюда? – спросил вошедший, по шороху, сделанному Пьером, обращаясь в его сторону. – Для чего вы, неверующий в истины света и не видящий света, для чего вы пришли сюда, чего хотите вы от нас? Премудрости, добродетели, просвещения?
В ту минуту как дверь отворилась и вошел неизвестный человек, Пьер испытал чувство страха и благоговения, подобное тому, которое он в детстве испытывал на исповеди: он почувствовал себя с глазу на глаз с совершенно чужим по условиям жизни и с близким, по братству людей, человеком. Пьер с захватывающим дыханье биением сердца подвинулся к ритору (так назывался в масонстве брат, приготовляющий ищущего к вступлению в братство). Пьер, подойдя ближе, узнал в риторе знакомого человека, Смольянинова, но ему оскорбительно было думать, что вошедший был знакомый человек: вошедший был только брат и добродетельный наставник. Пьер долго не мог выговорить слова, так что ритор должен был повторить свой вопрос.
– Да, я… я… хочу обновления, – с трудом выговорил Пьер.
– Хорошо, – сказал Смольянинов, и тотчас же продолжал: – Имеете ли вы понятие о средствах, которыми наш святой орден поможет вам в достижении вашей цели?… – сказал ритор спокойно и быстро.
– Я… надеюсь… руководства… помощи… в обновлении, – сказал Пьер с дрожанием голоса и с затруднением в речи, происходящим и от волнения, и от непривычки говорить по русски об отвлеченных предметах.
– Какое понятие вы имеете о франк масонстве?
– Я подразумеваю, что франк масонство есть fraterienité [братство]; и равенство людей с добродетельными целями, – сказал Пьер, стыдясь по мере того, как он говорил, несоответственности своих слов с торжественностью минуты. Я подразумеваю…
– Хорошо, – сказал ритор поспешно, видимо вполне удовлетворенный этим ответом. – Искали ли вы средств к достижению своей цели в религии?
– Нет, я считал ее несправедливою, и не следовал ей, – сказал Пьер так тихо, что ритор не расслышал его и спросил, что он говорит. – Я был атеистом, – отвечал Пьер.
– Вы ищете истины для того, чтобы следовать в жизни ее законам; следовательно, вы ищете премудрости и добродетели, не так ли? – сказал ритор после минутного молчания.
– Да, да, – подтвердил Пьер.
Ритор прокашлялся, сложил на груди руки в перчатках и начал говорить:
– Теперь я должен открыть вам главную цель нашего ордена, – сказал он, – и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важного таинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся в третьих исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты.
– Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе.
Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность , соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти.
