Библ

Сюда перенаправляется запрос «Джебейль». На эту тему нужна отдельная статья.

Город Библ, Джебейль (Джубейль) جبيل Страна ЛиванЛиван Регион Горный ЛиванГорный Ливан Район Джебейль Координаты 34°07′09″ с. ш. 35°38′45″ в. д.34.11917° с. ш. 35.64583° в. д. / 34.11917; 35.64583    Первое упоминание 5 тысячилетие до н.э Часовой пояс UTC+2, летом UTC+3

Всемирное наследие ЮНЕСКО, объект № 295 [whc.unesco.org/ru/list/295 рус.] • [whc.unesco.org/en/list/295 англ.] • [whc.unesco.org/fr/list/295 фр.]

Библ (финик. , греч. βύβλος — Библос) — библейский город Гебал (Губл), древний финикийский город, расположенный на берегу Средиземного моря, в 32 км от Бейрута — нынешней столицы Ливана. В настоящее время на месте древнего Библа находится город Джебейль (Джубейль).

Являлся одним из крупнейших портов древности, через который, в частности, в Грецию экспортировался папирус, также известный в Древней Греции под названием библос (греч. βύβλος), и обязанный городу Библ своим названием.

История

Город известен с 4 тыс. до н. э. Был знаменит храмами Ваала, позднее известен как место культа Адониса, отсюда распространившегося и в Греции. По представлениям древних египтян именно в Библе нашла Исида тело Осириса в деревянном ящике.

Уже в 3 тыс. до н. э. поддерживал тесные торговые связи с Египтом. В конце 3 тыс. до н. э. пережил период упадка: известно о пожаре, в котором погиб храм «Владычицы Библа». Активная деятельность замерла здесь на некоторое время, но ко 2 тыс. до н. э. город вновь становится крупнейшим центром финикийской морской торговли, его связи распространяются до Эгейского моря. В Египет из Библа вывозился лес, а также вино и оливковое масло; из Египта в Библ в большом количестве поступал папирус. О том, насколько сильным было здесь влияние Египта, говорит тот факт, что цари Библа пользовались египетским языком как официальным. В XVIII в. до н. э. (начало правления XIII династии в Египте), когда египетское влияние в Восточном Средиземноморье сильно уменьшилось, правители Библа по-прежнему оставались для Египта лишь областными руководителями (номархами), хотя по отношению к другим государствам выступали как цари.

К концу 2 тыс. до н. э. отношения Библа с Египтом фактически становятся равноправными: из египетской повести «Путешествия Уну-Амона», датируемой XI в. до н. э. (XXI династия), мы узнаём о том, как правитель Библа заставил египетского посланника ждать аудиенции в течение 29 дней и затем запросил неумеренно высокую цену за лес, который тот просил продать Египту.

Первые фараоны XXII династии Шешонк и Осоркон, по-видимому, ещё некоторое время контролировали Библ, который в этот период являлся крупнейшим центром Северной Финикии. В VIII в. до н. э. эта область отошла к ассирийцам, а после падения Ассирии попала под власть Вавилона. После захвата Вавилона персами финикийские города признали гегемонию персидского царя Кира.

Когда в 333 до н. э. в Финикию вторглась армия Александра Македонского, Библ был в числе городов, мирно покорившихся новому завоевателю. После смерти Александра Библом владели сначала Птолемеи, затем он вошёл в державу Селевкидов, вместе с остатками которой был в 64 до н. э. присоединён к Риму. Известен тиран Кинир. Последнего правителя Библа казнил римский полководец Гней Помпей.

В Древнем мире Библ был крупнейшим центром торговли папирусом, который доставлялся из Египта, и соперничал с финикийскими городами Тиром и Сидоном. Греческие слова «библос» (папирус) и «библия» (книга) происходят от названия Библа.

В Библе были найдены надписи, составленные особым, предположительно слоговым «линейным письмом» (протобиблское письмо). Письмо содержит около 100 знаков. Это письмо гораздо проще, чем аккадская клинопись и египетская иероглифика, но в нём отсутствуют словоразделы, что сильно затрудняло чтение. Протобиблское письмо, вероятно, употреблялось во 2 тыс. до н. э. До сих пор ни одна из предложенных дешифровок (Морис Дюнан, Эдуар Дорм и др.) не признана большинством лингвистов; дешифровку затрудняет крайне небольшое количество надписей, а формы знаков нельзя с уверенностью соотнести ни с одной из известных систем среди письменностей Древнего мира.

Современность

В 1918 году город был занят французскими войсками, которые оставались в нём до 1943 года, когда Ливан обрел независимость. В настоящее время в городе проживает около 3 тыс. жителей. Имеется железнодорожная станция, пивоваренный завод.

Город является одним из основных туристических объектов Ливана. Большинство жителей — католики-марониты, остальные в основном мусульмане-шииты. Город имеет трёх представителей в парламенте Ливана: два маронита и один шиит.

Литература

• Библос // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [alcala.ru/bse/izbrannoe/slovar-D/G11918.shtml Большая Советская Энциклопедия М., «Советская энциклопедия», 1969-1978]

Источники

• Nina Jidéjian, Byblos through the ages, Dar al-Machreq, Beyrouth, 1968
• Jean-Pierre Thiollet, Je m’appelle Byblos, H & D, Paris, 2005. ISBN 2-914266-04-9
• Dunand М., «Fouilles de Byblos», v. 1—2, P., 1937-58
• Klengel М., «Geschichte Syriens im 2 Jahrtausend von unserer Zeit», Tl 2, В., 1969

Отрывок, характеризующий Библ

Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.