Библейский канон

Библе́йский кано́н — совокупность книг Библии, признаваемых Церковью боговдохновенными. Книги, входящие в библейский канон, составляют в христианстве Священное Писание и служат первоисточниками и нормами веры. Различают канон книг Ветхого («Ветхозаветный К.») и Нового («Новозаветный К.») Завета.

Название

В этом смысле сначала самое учение церкви называлось в древней церкви (у Иринея Лионского и др.) κανών, κανών τής πίστεως, τής αληθειας; затем оно перенесено и на состав тех книг, которые содержат в себе это учение (в первый раз — у Оригена: «Scripturae canonicae»).

Многие учёные по примеру Землера объясняют слово «Канон» в применении к Священному Писанию в смысле каталога, или списка книг, назначенных для чтения в церкви, так что этим названием не обозначается ещё ни боговдохновенность их, ни значение источника норм веры.

Но хотя это слово иногда употреблялось в значении каталога, однако в большинстве случаев оно означало norma, regula (fidei); в IV же в. оно уже исключительно применялось к составу боговдохновенных книг.

История составления канона

Книги Ветхого Завета создавались на протяжении значительного промежутка времени: с XIII в. до н.э. до I в. до н.э. Считается, что книги Ветхого Завета были собраны воедино боговдохновенным писателем, книжником Ездрой, жившим приблизительно за 450 лет до Р. Х. Но после этого продолжали создаваться книги, которые входили в состав Священного Писания, например Маккавейские книги. Эти книги уже на греческом также позже вошли в Септуагинту. Иудейский Библейский канон был создан не раньше конца I века, после разрушения Второго Иерусалимского храма на заседании Синедриона в Явне

В Христианской церкви, для которой решения синедриона не имели значения, Библейский канон был создан значительно позже. Он включал в себя не только книги Нового Завета (ни одна из которых не принимается в иудаизме); но и книги Ветхого Завета, не вошедшие в иудейский канон. Отцы церкви и поместные соборы создавали списки Священных книг: 85 Апостольское правило (IV век), 60 правило Лаодикийского собора (364 год), 39-е послание Афанасия Великого о праздниках (IV век), Стихи святого Григория Богослова (IV век), Стихи святого Амфилохия Иконийского (IV век), 33 правило Карфагенского собора. В 692 году на большом Трулльском соборе все эти правила были приняты вторым правилом этого собора как общеобязательные для всей церкви, и упомянутые книги (исключая послания Климента) стали соборно утверждённым Библейским каноном для Восточной церкви, впоследствии — Православной церкви. На Западе, в Риме решения Трулльского собора приняты не были ни в VIII, ни в последующих веках. В Католической церкви Библейский канон был утвержден значительно позже в 1546 году на Тридентском соборе, на его 4-м заседании Хотя до этого на Западе пользовались большим авторитетом решения Лаодикийского и Карфагенского соборов, они неоднократно издавались в сборнике: «Codex Canonum vetus ecclesiae Romanae», точно также как и текст используемой в богослужении Вульгаты не вызывал сомнения в его святости в Католичестве. Необходимость в соборном утверждении Библейского канона в Католичестве возникла в связи с движением реформации. Протестантские деятели при переводе Ветхого Завета Священного Писания брали не Вульгату или Септуагинту, а текст масоретской редакции Танаха на еврейском, при этом они совершенно не включали в состав, вновь издаваемых ими Библий, книги Ветхого Завета, которых нет в иудейском каноне. Эти книги протестанты объявили апокрифами, хотя эти книги неоднократно цитируются многими отцами Церкви и чтения из них входят, например, в состав Православного богослужения.

Каноны различных христианских деноминаций

Ветхий Завет

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

	Западная традиция		Восточная традиция			Древневосточная традиция				Сиро-ассирийская традиция
Книги	Протестантская	Католическая	Православная	Славянский текст Библии	Грузинский текст Библии	Армянская апостольская	Сирийская православная	Коптская православная	Эфиопская православная	Ассирийская церковь Востока
Бытие	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да
Исход	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да
Левит	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да
Числа	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да
Второзаконие	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да
Иисуса Навина	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да
Судей	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да
Руфь	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да
Самуила	Да Как 1 и 2 Самуила	Да Как 1 и 2 Самуила	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да
Царей	Да Как 1 и 2 Царей	Да Как 1 и 2 Царей	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да
Паралипоменон	Да	Да Как 1 и 2 Паралипоменон	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да
Молитва Манассии	Нет (Апокрифы)	Нет (приложение)	Да	Да	Да	Да	Да	Нет историческая	Да часть 2 Паралипоменон	Да
Ездры	Да	Да	Да (Ездры B)	Да (1 Ездры)	Да (1 Ездры)	Да	Да	Да	Да	Да
Неемии	Да	Да	Да (Ездры B)	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да
2 (3) Ездры (греческая)	Нет (Апокрифы)	Нет (3 Ездры)	Да (Ездры A)	Нет (2 Ездры)	Да (2 Ездры)	Да	Да	Нет	Да (2 Ездры)	Нет
3 (2) Ездры (латинская)	Нет (Апокрифы)	Нет (4 Ездры)	Нет	Нет 3 Ездры (приложение)	Да 3 Ездры	Да 3 Ездры	Да 4 Ездры	Нет	Да Ezra Sutuel	Нет
Есфирь	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да
Дополнения к Есфири/ Греческая книга Есфири	Нет (Апокрифы)	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Нет историческая	Да	Да
Товита	Нет (Апокрифы)	Да	Да	Нет	Да	Да	Да	Нет историческая	Да	Да
Юдифь	Нет (Апокрифы)	Да	Да	Нет	Да	Да	Да	Нет историческая	Да	Да
Иова	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да
Псалмы 1-150	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да
Псалом 151	Нет	Нет (приложение)	Да	Да	Да	Да	Да	Нет историческая	Да	Да
Псалмы 152-155	Нет	Нет	Нет	Нет	Нет	Нет	Нет — inc. in some mss.	Нет	Нет	Нет — inc. in some mss.
Плач	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да
Притчей	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да в двух книгах	Да
Екклесиаст	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да
Песнь песней	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да
Премудрости Соломона	Нет (Апокрифы)	Да	Да	Нет	Да	Да	Да	Нет историческая	Да	Да
Премудрости Иисуса, сына Сирахова	Нет (Апокрифы)	Да	Да	Нет	Да	Да	Да	Нет историческая	Да	Да
Исаии	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да
Иеремии	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да
Варуха	Нет (Апокрифы)	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Нет историческая	Да	Да
Послание Иеремии	Нет (Апокрифы)	Да 6 глава книги Варуха	Да	Нет	Да	Да	Да	Нет историческая	Да Часть книги Иеремии	Да
2 Варуха	Нет	Нет	Нет	Нет	Нет	Нет	Нет — inc. in some mss.	Нет	Нет	Нет — inc. in some mss.
Послание Варуха	Нет	Нет	Нет	Нет	Нет	Нет	Нет — inc. in some mss.	Нет	Нет	Нет — inc. in some mss.
4 Варуха	Нет	Нет	Нет	Нет	Нет	Нет	Нет	Нет	Да Rest of Baruch	Нет
Иезекииля	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да
Даниила	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да
Дополнения к книге Даниила	Нет (Апокрифы)	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Нет историческая	Да	Да
Двенадцати малых пророков	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Да
1 Маккавейская	Нет (Апокрифы)	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Нет (историческая)	Нет	Да
2 Маккавейская	Нет (Апокрифы)	Да	Да	Да	Да	Да	Да	Нет историческая	Нет	Да
3 Маккавейская	Нет	Нет (приложение)	Да	Да	Да	Да	Нет — inc. in some mss.	Нет	Нет	Нет — inc. in some mss.
4 Маккавейская	Нет	Нет (приложение)	Нет (приложение)	Нет (приложение)	Да	Нет	Нет — inc. in some mss.	Нет	Нет	Нет — inc. in some mss.
Еноха	Нет	Нет	Нет	Нет	Нет	Нет	Нет	Нет	Да	Нет
Юбилеев	Нет	Нет	Нет	Нет	Нет	Нет	Нет	Нет	Да	Нет
1-3 Meqabyan	Нет	Нет	Нет	Нет	Нет	Нет	Нет	Нет	Да	Нет

В протестантских Библиях, в особенности в Библии короля Якова и Лютеранской Библии, многие книги являются частью традиции в разделе под названием «Апокрифы» (The Apocrypha).

Египетская коптская церковь исторически имела больший канон, но в настоящее время в него входят лишь 66 канонических книг.

Сирийская православная церковь и Ассирийская церковь Востока придерживается традиции Пешитты. Обратите внимание, что в некоторых Библиях (армянской, сирийской и эфиопской) Откровение Ездры это не то же самое, что латинская книга Ездры (2 книга Ездры в Библии короля Якова или 4 книга Ездры в Вульгате), которая включает в себя латинский пролог (5 книга Ездры) и латинский эпилог (6 книга Ездры).

Новый Завет

Книги	Протестантская традиция	Римско-католическая традиция	Восточная Православная традиция	Древневосточная православная традиция	Сиро-ассирийская традиция	Язык оригинала (Греческое койне)
Канонические Евангелия
Матфея	Да	Да	Да	Да	Да	Греческий (?)
Марка	Да	Да	Да	Да	Да	Греческий
Луки	Да	Да	Да	Да	Да	Греческий
Иоанна	Да	Да	Да	Да	Да	Греческий
Апостольская история
Деяния	Да	Да	Да	Да	Да	Греческий
Послания Павла
Римлянам	Да	Да	Да	Да	Да	Греческий
1 Коринфянам	Да	Да	Да	Да	Да	Греческий
2 Коринфянам	Да	Да	Да	Да	Да	Греческий
Галатам	Да	Да	Да	Да	Да	Греческий
Ефесянам	Да	Да	Да	Да	Да	Греческий
Филиппийцам	Да	Да	Да	Да	Да	Греческий
Колоссянам	Да	Да	Да	Да	Да	Греческий
1 Фессалоникийцам	Да	Да	Да	Да	Да	Греческий
2 Фессалоникийцам	Да	Да	Да	Да	Да	Греческий
1 Тимофею	Да	Да	Да	Да	Да	Греческий
2 Тимофею	Да	Да	Да	Да	Да	Греческий
Титу	Да	Да	Да	Да	Да	Греческий
Филимону	Да	Да	Да	Да	Да	Греческий
Соборные послания
Евреям	Да	Да	Да	Да	Да	Greek (?)
Иакова	Да	Да	Да	Да	Да	Греческий
1 Петра	Да	Да	Да	Да	Да	Греческий
2 Петра	Да	Да	Да	Да	Да	Греческий
1 Иоанна	Да	Да	Да	Да	Да	Греческий
2 Иоанна	Да	Да	Да	Да	Да	Греческий
3 Иоанна	Да	Да	Да	Да	Да	Греческий
Иуды	Да	Да	Да	Да	Да	Греческий
Откровение
Откровение/ Апокалипсис	Да	Да	Да	Да	Да	Греческий

В общем, среди христианских деноминаций, канон Нового Завета является согласованным списком 27 книг, хотя порядок книг может быть разным. Новый Завет имеет разные порядки в лютеранской, славянской, эфиопской, сирийской и армянской традициях. Протестантские Библии в России и Эфиопии обычно следуют местному православному порядку Нового Завета.

Дидахе, Пастырь Гермы, а также другие послания, якобы написанные Апостольскими Отцами когда-то считались Писаниями некоторыми ранними Отцами Церкви. Они до сих пор почитаются в католической традиции, как Протоевангелие Иакова, хотя эти книги не считаются каноническими в любой традиции.

Третье послание к Коринфянам и Заветы двенадцати патриархов когда-то считались частью армянской православной Библии, но в современных изданиях больше не печатаются. Послание к Лаодикийцам когда-то было частью латинской Вульгаты и было включено в английский перевод Джона Уиклифа.

Полные догматические определения канонов не были сделаны до Тридентского собора 1546 года для Римско-католической церкви, и 39 статей 1563 года для Церкви Англии и для Иерусалимского собора 1672 года для греческого православия.

Примечания к таблице

Ветхий Завет

Собрание книг Ветхого Завета в один состав совершалось постепенно, по мере появления самих священных книг.

В первом веке н. э. несомненно существовали и были известны все ветхозаветные книги. Несомненно и то, что все канонические книги Ветхого Завета составляли одно целое задолго до Рождества Христова. Указание на состав Канона и деление ветхозаветных книг на три отдела мы замечаем у Иисуса, сына Сирахова (за 220 лет до Р. Х.). Перевод LXX (270 лет до Р. Х.) служит явным доказательством, что все ветхозаветные канонические еврейские книги и неканонические греческие входили в один состав, так как они находятся в этом переводе.

Как составлялся канон и с какого времени — этого нельзя сказать с точностью. Указание на постепенное составление канона встречаются в самых священных книгах: вписав в книгу все слова Закона и передавая её для хранения левитам, Моисей повелел положить её одесную Ковчега завета (Второз. 31, 24—26). Иисус Навин слова и откровения Господа, ему бывшие, вписал в книгу Закона, то есть присоединил к Пятикнижию Моисееву (Иис. Навин 24, 26). Самуил, обнародовав права царствия, вписал их в книгу и положил пред Господом (1 Цар. 10, 25). Из школ пророческих, основанных Самуилом, вышли его ученики и бытописатели дальнейших событий — пророки Нафан, Гад и др., которых не одни только предположения заставляют считать священными писателями и охранителями священных писаний.

Священные книги хранились во Святая Святых вместе с Ковчегом завета, были известны левитам и священникам, дополнялись многими писаниями знаменитых в ветхозаветной церкви мужей о событиях новейших времен и переписывались для церковного и народного употребления. Древнее существование, общая известность отдельных книг доказываются многочисленными ссылками одних священных книг на другие. Плен Вавилонский не заставил иудеев забыть Закон и Пророков, но возбудил особенную ревность к их чтению (Даниил 9, 2, 10—11) и охранению. Окончательное приведение священных книг в один состав относится к временам после плена Вавилонского и было совершено Ездрой, Неемией и Последними пророками (1 Ездры 7, 6—10, Неемии 8 и 9 гл., 2-я Ездры 8, 7—2, Макк. 2—13). О составлении Канона при Ездре свидетельствуют древние отцы и учители церкви; и евреи окончательное составление Канона считали делом великой синагоги, которая образовалась во времена Ездры и к которой они причисляют вместе с Ездрой, Неемией, Аггеем, Захарией и Малахией последующих знаменитых мужей. По мнению евреев дело, начатое Ездрой, закончено было Симоном Праведным в начале III-го века до Р. Х.

Новый Завет

Новозаветный канон составлялся и определялся постепенно, с полной тщательностью в рассмотрении действительного апостольского происхождения и достоинства писаний. Первоначальные писания, какими пользовались христиане, были писания ветхозаветные. Но в первом же веке появляются Евангелия и Послания апостольские, а вместе с ними и подложные сочинения о жизни Иисуса Христа и о христианском учении.

Во втором веке появляются писания мужей, известных и чтимых в Церкви, непосредственных учеников апостольских, как то: Климента, Поликарпа, Игнатия и других так называемых мужей апостольских. Таким образом для церкви настала необходимость определить точно, какие именно писания она считает истинно апостольскими, священными и боговдохновенными, чтобы отделить их, с одной стороны, от подложных и содержащих нездравое и неправое учение, а с другой — от писаний мужей апостольских, хотя подлинных и содержащих здравое и правое учение, но все-таки человеческих и не могущих равняться по значению, важности и обязательности с писаниями божественными и откровенными. Это делала Церковь постепенно, после осторожного и тщательного решения вопроса о подлинности и происхождении писаний апостольских.

Косвенное указание на существование в Церкви определенного Канона священных книг мы имеем из середины II века. В это время Маркион составил свой канон из Евангелия Луки, немного отличающегося от канонического Евангелия Луки, и десяти Павловых посланий, также с альтернативными чтениями. Попытка Маркиона и других подобных побуждала Церковь точнее определить Канон, чтобы традиции гностиков противопоставить апостольское учение, содержащееся в несомненных и всей Церковью признаваемых писаниях апостольских. Во II-м веке никто в Церкви не сомневался относительно подлинности четырёх Евангелий, деяний апостольских и тринадцати Посланий Павловых, 1-го послания апостола Петра и 1-го послания апостола Иоанна. Эти книги составляли всеобщий канон во второй половине II века.

Остальные новозаветные писания, истинные и подлинные для одних церквей, были неизвестны с этой стороны другим церквам, а потому общее церковное признание получили после. Так, Ориген ещё в III в. не был убежден в подлинности апостольского происхождения — Послания к Евреям, Послания Иакова, Иуды, 2-го Петра, 2-го и 3-го Иоанновых. На Западе очень долго сомневались относительно Послания к Евреям; на Востоке долго возбуждал сомнение Апокалипсис.

Рядом с истинными апостольскими писаниями пользовались великим уважением и употреблялись в церкви до IV века некоторые неапостольские писания, как то: послания Климента, Варнавы и Пастырь Гермы.

Церковный историк Евсевий ещё в IV веке все новозаветные писания разделяет на три класса: во-первых — признанные всей Церковью по апостольскому происхождению гомологумены (др.-греч. όμολογούμενα): четыре Евангелия, Деяния апостольские, четырнадцать Посланий ап. Павла, 1-е Иоанна, 1-е Петра. Во-вторых, не всеми признаваемые или спорные антилегомены (др.-греч. ἀντιλεγομένα) или подложные (др.-греч. νόθα): из этого отдела одни, как послание Иакова, Иуды, 2-е Петра, 2-е и 3-е Иоанна и Апокалипсис, впоследствии были признаны Церковью и внесены в Канон, а другие, как деяния Павла, пастырь Гермы, апокалипсис Петра, послание Варнавы, учение апостолов и евангелие к евреям, как не апостольские по своему происхождению, не были приняты в Канон. В третьем отделе Евсевий перечисляет книги несомненно не апостольские и даже прямо еретические.

Запад прежде Востока пришёл к признанию настоящего Канона. Собор Лаодикийский (Восточный) 360—364 г. при определении Канона ещё не дает определенного мнения об Апокалипсисе; западные соборы в Гиппоне (393), в Карфагене (397), в Риме при Иннокентии I, в начале V века, и Consilium Romanum при Геласии I (493) уже утверждают весь настоящий Канон. После этого против канонического достоинства тех или других книг могли высказываться лишь отдельные нерешительные голоса.

Попытки ревизии канона Нового Завета

Только со времени немецкой Реформации высказаны были в довольно решительной форме сомнения относительно канонического достоинства некоторых новозаветных книг. Лютер решился назвать апокрифами — Апокалипсис и Послание к Евреям; вслед за ним другие лютеранские богословы семи спорным (Антилегомен) древней церкви — 2-е послание Петра, 2-е и 3-е Иоанна, послание Иакова, Иуды, к Евреям и Апокалипсису — придавали лишь второстепенное значение: не выбрасывали их из канона, но признавали неравными по достоинству с другими писаниями, — второканоническими.

В таком положении вопрос относительно канона находился до половины XVIII века. С этого времени рационализм, порвав с верой в откровение и в богодухновенность писания, начал свою разрушительную деятельность и накопил множество возражений против подлинности, целости и достоверности как отдельных книг, так и относительно Св. Писания вообще. Главными деятелями в этом направлении были: Землер, Гризбах, Михаэлис и Эйхгорн. Они встретили дружный и основательный отпор и от католиков, как Ян Гус, и от ортодоксальных протестантов, как Генгетенберг, Геферник, Гэрне, Делич и Каспари.

Дело старых рационалистов продолжали — Бертольд, Де-Бетте, Креднер, Рейс и многие другие. Они высказали много взглядов произвольных, личных и в самой рационалистической школе спорных; впрочем, школа признаёт за несомненно доказанное неподлинность Послания к Евреям и неподлинность 2-го послания ап. Петра, а кроме того, что Евангелие Иоанна и Апокалипсис принадлежат двум различным авторам.

Совершенно новую эпоху в области отрицательного направления составили работы Фр. Хр. Баура и основанной им Тюбингенской школы. Баур отверг и церковные, и прежние рационалистические положения, от внешней критики перешёл к внутренней, сосредоточивающей все внимание на духе, характере и тенденции книги, и благодаря своей методе произвел в Каноне великие опустошения. Нельзя отрицать философское глубокомыслие и удивительное остроумие, подавляющую ученость и непобедимую диалектику творца Тюбингенской школы, но должно признать, что результаты, добытые его работами, не отличались прочностью и устойчивостью. Не говорим, как высказалась по этому поводу ортодоксальная наука; и рационалисты не приняли целиком положений Баура, и даже в самой Тюбингенской школе результаты его исследований были значительно ограничены и смягчены. Так, школа не признала несомненным и окончательно доказанным неапостольское происхождение Посланий к Колоссянам, к Филиппийцам, 1-го к Фессалоникийцам и к Филимону. Точно так же не принято положение Баура и о времени происхождения Новозаветных Писаний. Баур признает, что Евангелия и большинство других новозаветных книг появились во второй половине II-го в.; но другие указывают на более раннее происхождение Новозаветных Писаний.

Представители отрицательного направления не признают апостольского происхождения Евангелий от Матфея и Иоанна (некоторые), а также отрицают из Писаний апостола Павла его пастырские послания, к Ефесянам и 2-е к Фессалоникийцам и все соборные предания, — вместе с первым Петра и первым Иоанна, с древнейших времен внесенных в Канон.

Примечания

days.pravoslavie.ru/Bible/Index.htm

Литература

• [www.biblioteka3.ru/biblioteka/pravoslavnaja-bogoslovskaja-jenciklopedija/tom-2/bogoduhnovennost.html Боговдохновенность Священного Писания] // Православная Богословская Энциклопедия. Том 2. Издание Петроград. Приложение к духовному журналу «Странник» за 1901 г.
• Брюс М. Мецгер [krotov.info/libr_min/m/metzger/met_01.html КАНОН НОВОГО ЗАВЕТА. Происхождение, развитие, значение] Пер. с англ. Давид Гзгзян. Научный ред. Андрей Десницкий. Редактор Наталья Трауберг. (Год изд. не указан, (C) Bruce M. Metzger, 1987 (C) ББИ, 1998)

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Библейский канон

Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.
Император находится при армии, чтобы воодушевлять ее, а присутствие его и незнание на что решиться, и огромное количество советников и планов уничтожают энергию действий 1 й армии, и армия отступает.
В Дрисском лагере предположено остановиться; но неожиданно Паулучи, метящий в главнокомандующие, своей энергией действует на Александра, и весь план Пфуля бросается, и все дело поручается Барклаю, Но так как Барклай не внушает доверия, власть его ограничивают.
Армии раздроблены, нет единства начальства, Барклай не популярен; но из этой путаницы, раздробления и непопулярности немца главнокомандующего, с одной стороны, вытекает нерешительность и избежание сражения (от которого нельзя бы было удержаться, ежели бы армии были вместе и не Барклай был бы начальником), с другой стороны, – все большее и большее негодование против немцев и возбуждение патриотического духа.
Наконец государь уезжает из армии, и как единственный и удобнейший предлог для его отъезда избирается мысль, что ему надо воодушевить народ в столицах для возбуждения народной войны. И эта поездка государя и Москву утрояет силы русского войска.
Государь отъезжает из армии для того, чтобы не стеснять единство власти главнокомандующего, и надеется, что будут приняты более решительные меры; но положение начальства армий еще более путается и ослабевает. Бенигсен, великий князь и рой генерал адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных действий и избегает сражений.
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.
В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.
Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.


На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от кня зя Андрея. В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе письмо князя Андрея, писанное из под Витебска, после того как французы заняли его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой линии движения войск, и советовал ехать в Москву.
За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том, что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о письме князя Андрея.
– Получил от князя Андрея нынче, – сказал он княжне Марье, – не читала?
– Нет, mon pere, [батюшка] – испуганно отвечала княжна. Она не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.