Библиотека Вильнюсского университета

Библиоте́ка Ви́льнюсского университе́та (лит. Vilniaus universiteto biblioteka) — универсальная публичная научная библиотека Литвы государственного значения; старейшая библиотека и одна из крупнейших в стране. Депозитарий ООН с 1965 года (получает и хранит документы ООН и её организаций и подразделений, таких, как ЮНЕСКО, МАГАТЭ и другие); свыше 340 000 изданий (1998). Располагается в Вильнюсе в ансамбле Вильнюсского университета. Ежегодно 16 тысячам читателей выдается свыше млн изданий (1998). Прирост фондов в конце XX века составлял около 130 000 экземпляров в год. Поддерживает связи с 380 библиотеками и научными учреждениями из 55 стран (1998). Электронный каталог с 1993 года, первый в балтийских странах.

История

Основана как библиотека учреждённой летом 1570 года иезуитской коллегии. Основу составили собрания книг великого князя литовского и короля польского Сигизмунда Августа и виленского епископа суфрагана Георгия Альбиния. С преобразованием коллегии в Академию и университет виленский общества Иисуса библиотека стала библиотекой университета. Несколько тысяч книг достались библиотеке по завещанию епископа Валериана Протасевича, умершего в 1580 году (по другим сведениям в 1579 году). За двести лет управления иезуитами библиотекой её собрание выросло с 4,5 тысяч томов в 1579 году до 11 тысяч в 1773 году.

После Второй мировой войны носила название Научной библиотеки Вильнюсского государственного университета имени В. Капсукаса.

Фонд

Собрание в 1985 году насчитывало 4,5 млн единиц хранения; на 1 января 2007 года библиотеку составляло 5 408 771 единица хранения 2 015 025 названий, среди них 173 556 единиц старых и редких книг, в том числе единственный в Литве экземпляр один из двух известных экземпляров первой литовской книги («Катехизис» Мартинаса Мажвидаса), 315 инкунабул, 5 337 экземпляров XVI века, в том числе 1 650 палеотипов — изданий 1501—1550 годов, а также 259 711 рукописей . На 1 января 2008 года фонд библиотеки составляли 5 455 545 документов.

Древнейший документ, хранящийся в библиотеке, — акт о дарении земли 1209 года. Старейшая рукописная книга — „Psalterium Mariae“, иллюстрированный сборник текстов и гимнов, посвящённых Деве Марии, на латинском языке (пергамент, XIV век). Самая старая печатная книга в библиотеке — инкунабула „Opus de universo“ Рабана Мавра (Страсбург, 1467).

В собрании библиотеки хранятся исторически сформировавшиеся коллекции:

• Bibliotheca Academiae Vilnensis (18 тыс.) — книги старого Виленского университета, в большинстве вывезенные в Россию после закрытия университета (1832) и возвращенные во второй половине XX века.
• Библиотека Медицинского общества (21 тыс.), действовавшего в Вильнюсе в 1805—1914 и 1920—1939 годах.
• Коллекция Иоахима Лелевеля (4 800) — личная библиотека профессора И. Лелевеля.

Отдел литуанистики и рукописный отдел содержит несколько отдельных собраний, сформированных известными учёными и писателями и переданными библиотеке.

Структура

В библиотеке несколько отделов и 21 читальный зал; ей же принадлежат 15 библиотек факультетов Вильнюсского университета, а также Кабинет графики, Музей науки, Мемориальный музей Адама Мицкевича.

Читальные залы

В большинстве читальных залов часть фондов библиотеки находится в свободном доступе, залы оборудованы компьютерами и копировальными аппаратами; действует беспроводной интернет. К историческим залам библиотеки относятся залы Франциска Смуглевича, Иоахима Лелевеля, общий и профессорский читальные залы, Белый зал.

Зал Франциска Смуглевича

Старейший из существующих ныне залов библиотеки располагается на первом этаже и окнами выходит на двор Библиотеки и двор Сарбевия. Он носит имя создателя его декора — выдающегося представителя классицизма в живописи Литвы и первого профессора живописи Виленского университета Франциска Смуглевича. Зал сооружён в начале XVII века и до конца XVIII века служил столовой (рефлекторий) академии и университета Общества Иисуса. Цилиндрические своды с люнетами датируются началом XVII века.

Особая ценность зала заключается в том, что его роспись является единственным образцом полихромии Смуглевича в Литве. Смуглевич занялся работами по обновлению декора зала в 1802 году, когда помещение было решено отвести под библиотеку и аудиторию для публичных лекций. Художник на уровне опорных частей сводов изобразил двенадцать бюстов знаменитых античных поэтов и мыслителей. На сводах помещались три картины маслом Смуглевича, изображавшие Минерву, Славу, Труд и Прилежание, воздающих почести учёным. Свободные поверхности сводов и стен были заполнены орнаментом с античными мотивами. Работы по убранству помещения выполнял брат живописца Антоний Смуглевич, декоратор виленского театра.

Уже в 1804 году в обновлённом зале состоялось торжественное заседание в связи с началом учебного года. При ректоре Иерониме Стройновском зал был превращён в аулу императорского Виленского университета.

После упразднения университета (1832) зал перешёл в ведение Медико-хирургической академии. С упразднением академии (1842) зал изредка использовался для публичных собраний. Образованная в 1855 году Виленская археологическая комиссия получила это помещение (и два других зала над ним на втором и третьем этажах) и разместила в зале Музей древностей. В 1865 году зал и часть музейных коллекций был отведён под Виленскую публичную библиотеку. Художник В. В. Грязнов в 1867 году заменил классицистическую роспись орнаментом в псевдовизантийском стиле; картины Смуглевича со сводов были сняты.

В 1929 году прежний декор зала восстановил Ежи Хоппен. От бюстов философов и поэтов античности на стенах сохранились только пьедесталы; портреты, написанные маслом на холсте и прибитые гвоздями, исчезли. При восстановлении Хоппен по ошибке подписал изображение Демокрита на южной стене именем Аристотеля. На месте исчезнувших картин Смуглевича была обнаружена фреска XVIII века с изображением девы Марии, осеняющей плащом учёных мужей академии и университета Общества Иисуса. Она была восстановлена художником К. Квятковским.

При реставрации 1929 года в зале было повешено восемь светильников начала XX века. Мебель зала представляет собой редкий в Литве образец специальной мебели второй половины XIX века. В 1979 году при подготовке к юбилею 400-летия Вильнюсского университета был уложен паркет. В 2008 году были проведены работы по замене электрооборудования, не менявшегося с 1929 года, по обновлению паркета и реставрации части мебели.

В настоящее время зал используется отделом редких изданий и его читателями; в витринах зала размещаются уникальные экспозиции из коллекций отдела редких изданий. Зал и его экспозиции посещают высокие гости при осмотре библиотеки и университета. Изредка здесь проходят торжественные церемонии; например, в марте 2010 года президент Словении Данило Тюрк вручил в зале Смуглевича орден «За заслуги» Елене Коницкой, отметив этим её вклад в популяризацию словенского языка и культуры, развитие словенско-литовских отношений.

Общий читальный зал

Над залом Смуглевича на втором расположен одинаковый с ним по размером общий читальный зал. В нём во времена академии и университета Общества Иисуса и Главной школы находилась библиотека. В 1819 году библиотека была перемещена в нынешнюю Аулу, а зал был отведён под кабинет минералогии. В 1855—1865 годах зал принадлежал виленскому Музею древностей. С 1919 года помещение вновь стало читальным залом Университета Стефана Батория.

Цилиндрические своды с люнетами относятся к началу XVII века; они составляют архитектурную ценность зала. По документам известно, что зал ещё в XVIII веке был украшен лепниной и полихромной росписью, утраченными при ремонтах и реконструкциях. Портрет Симонаса Даукантаса на задней стене зала — копия хранящегося в Художественном музее портрета, написанного Яном Зенкевичем в 1850 году.

Профессорский читальный зал

Профессорский читальный располагается на третьем этаже над залом Смуглевича и общим читальным залом. Этаж был надстроен в середине XVII века. В 1806 году его реконструировал и приспособил под библиотеку архитектор Михал Шульц.

Позднее архитектор Кароль Подчашинский создал деревянный плафон с глубокими кессонами и орнаментом из листьев аканта и розеток. Чёткий ритм ровных линий, пересекающихся под прямым углом, вместе со строгим и величественным стилистическим решением плафона соответствует требованиям архитектуры классицизма.

При реставрации зала в 1919 году под слоем штукатурки был обнаружен фриз, украшенный растительным орнаментом. Его восстановил профессор Университета Стефана Батория Фердинанд Рущиц. Первоначальный серый цвет стен, заменённый Рущицем на красный, был возвращён в 1970 году.

Зал Иоахима Лелевеля

Зал носит имя историка, профессора Виленского университета Иоахима Лелевеля. Зал занимает отдел библиографии и информации библиотеки и постоянная мемориальная экспозиция, посвящённая Лелевелю. Он находится на третьем этаже в западном крыле здания Большого двора. В середине XVIII века, вероятно, по проекту Томаша Жебровского, здесь была устроена часовня (иначе капелла) ордена иезуитов, занимавшая также два нижних этажа. Крестовые своды с люнетами украшал расписной плафон в гипсовом бордюре, изображавший покровителя учащейся молодёжи святого Станислава Костку. Около 1780 года часовня была разделена на два этажа. Зал на третьем этаже использовался как рисовальная студия кафедры изящных искусств, в которой работал художник Ян Рустем.

В 1852 году зал перешёл в ведение Государственного архива. В 1920 году он отошёл к библиотеке Университета Стефана Батория. В 1925 году была обнаружена скрытая наслоениями краски настенная роспись; её в 1930 году реставрировал Ежи Хоппен. После реставрации в зал были перенесены с первого этажа коллекции книг и атласов Иоахима Лелевеля. В 1956 году роспись зала подновил художник Б. Мотуза. Соответствие реставрации Хоппена первоначальному облику зала вызывает сомнения, поскольку из документов и по обнаруженным остаткам полихромной росписи явствует, что зал был оформлен в стиле рококо, чуждом тому тяжеловесному барокко, в стилистике которого выдержан декор зал после реставрации Хоппена.

Белый зал

Белый зал расположен на четвёртом этаже в северном крыле центрального здания. Он был составной частью астрономической обсерватории. Её возведение вместе с залом было начато Томашем Жебровским в 1753 году, окончено после его смерти последователем и учеником астрономом Якубом Накционовичем. Зал членится на три части шестью массивными барочными пильерами, украшенными ломаными карнизами сложного профиля. Пильеры соединяются полуциркульными и полуэллипсоидными арками. Посредине потолка ещё в 1774 году располагалось отверстие в форме эллипса, позднее замурованное; оно соединяло Белый зал с помещением над ним меньших размеров. Оно служило продолжением Белого зала и воплощало барочную идею бесконечности пространства.

В 1770—1773 годах интерьер был дополнен Карло Скампани. Он украсил западную стену нарядным порталом. Портал ценен как первый образец раннего классицизма в Вильнюсе, совмещающий классицистское равновесие компонентов с унаследованным от барокко обилием пышных деталей и символики. Фронтон портала возвышаются на двух дорических пилястрах. В метопах фриза разместились зодиакальные знаки Овна, Рака, Весов и Козерога. Центр тимпана акцентирован медальоном с портретом короля Станислава Августа. Над фронтоном аллегорическая фигура Дианы держит портрет покровительницы обсерватории Елизаветы Огинской-Пузыны, с другой стороны фигура Урании держит звёздный венец. По обе стороны портала находились две фигуры Ники (не сохранились).

Зал реставрировался в 1995—1997 годах по проекту архитектора Алдоны Швабускене. В настоящее время в зале действует читальный зал и проводятся выставки. Зал украшают унаследованные от астрономической обсерватории приборы и глобусы, а также копии портретов ректора Иеронима Стройновского, Адама Мицкевича, Елизаветы Огинской-Пузыныи и других выдающихся профессоров университета, его воспитанников и покровителей.

HIC

Читальные залы Информационного центра гуманистики (Humanistikos informacijos centras; аббревиатура совпадает с латинским hic «здесь») открыты 7 сентября 2007 года после ремонтных и инсталляционных работ. Здесь также действуют беспроводной интернет, компьютеры, множительный аппарат. Центр составляют четыре зала:

• Серебряный — с медиатекой и новейшими современными изданиями по гуманистике, энциклопедиями и справочниками по гуманитарным и междисциплинарным областям знаний в свободном доступе
• Апельсиновый — комната для семинаров (с возможностью резервации преподавателями и студентами)
• Ореховая — лаборатория информационных технологий
• Зелёная — читальный зал периодики с журналами на литовском и английском языках.

Литература

• Литва. Краткая энциклопедия. Вильнюс: Главная редакция энциклопедий, 1989. С. 146—147.
• Visuotinė lietuvių enciklopedija. T. III: Beketeriai — Chakasai. Vilnius: Mokslo ir enciklopedijų leidybos institutas, 2003. P. 160.
• Мачюлите-Каспяравичене, А. Здания Вильнюсского университета / составители А. Сакалаускас, А. Стравинскас. — Вильнюс: Vaga, 1979. — С. 72—84. — 168 с. — 20 000 экз. (польск.)

Ссылки

• [www.mb.vu.lt/ Vilniaus universiteto biblioteka]

Отрывок, характеризующий Библиотека Вильнюсского университета

Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
– Что с тобой, мой ангел, больна? – спросил граф. Наташа помолчала.
– Да, больна, – отвечала она.
На беспокойные расспросы графа о том, почему она такая убитая и не случилось ли чего нибудь с женихом, она уверяла его, что ничего, и просила его не беспокоиться. Марья Дмитриевна подтвердила графу уверения Наташи, что ничего не случилось. Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству дочери, по сконфуженным лицам Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что нибудь случиться: но ему так страшно было думать, что что нибудь постыдное случилось с его любимою дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их отъезд в деревню.


Со дня приезда своей жены в Москву Пьер сбирался уехать куда нибудь, только чтобы не быть с ней. Вскоре после приезда Ростовых в Москву, впечатление, которое производила на него Наташа, заставило его поторопиться исполнить свое намерение. Он поехал в Тверь ко вдове Иосифа Алексеевича, которая обещала давно передать ему бумаги покойного.
Когда Пьер вернулся в Москву, ему подали письмо от Марьи Дмитриевны, которая звала его к себе по весьма важному делу, касающемуся Андрея Болконского и его невесты. Пьер избегал Наташи. Ему казалось, что он имел к ней чувство более сильное, чем то, которое должен был иметь женатый человек к невесте своего друга. И какая то судьба постоянно сводила его с нею.
«Что такое случилось? И какое им до меня дело? думал он, одеваясь, чтобы ехать к Марье Дмитриевне. Поскорее бы приехал князь Андрей и женился бы на ней!» думал Пьер дорогой к Ахросимовой.
На Тверском бульваре кто то окликнул его.
– Пьер! Давно приехал? – прокричал ему знакомый голос. Пьер поднял голову. В парных санях, на двух серых рысаках, закидывающих снегом головашки саней, промелькнул Анатоль с своим всегдашним товарищем Макариным. Анатоль сидел прямо, в классической позе военных щеголей, закутав низ лица бобровым воротником и немного пригнув голову. Лицо его было румяно и свежо, шляпа с белым плюмажем была надета на бок, открывая завитые, напомаженные и осыпанные мелким снегом волосы.
«И право, вот настоящий мудрец! подумал Пьер, ничего не видит дальше настоящей минуты удовольствия, ничто не тревожит его, и оттого всегда весел, доволен и спокоен. Что бы я дал, чтобы быть таким как он!» с завистью подумал Пьер.
В передней Ахросимовой лакей, снимая с Пьера его шубу, сказал, что Марья Дмитриевна просят к себе в спальню.
Отворив дверь в залу, Пьер увидал Наташу, сидевшую у окна с худым, бледным и злым лицом. Она оглянулась на него, нахмурилась и с выражением холодного достоинства вышла из комнаты.
– Что случилось? – спросил Пьер, входя к Марье Дмитриевне.
– Хорошие дела, – отвечала Марья Дмитриевна: – пятьдесят восемь лет прожила на свете, такого сраму не видала. – И взяв с Пьера честное слово молчать обо всем, что он узнает, Марья Дмитриевна сообщила ему, что Наташа отказала своему жениху без ведома родителей, что причиной этого отказа был Анатоль Курагин, с которым сводила ее жена Пьера, и с которым она хотела бежать в отсутствие своего отца, с тем, чтобы тайно обвенчаться.
Пьер приподняв плечи и разинув рот слушал то, что говорила ему Марья Дмитриевна, не веря своим ушам. Невесте князя Андрея, так сильно любимой, этой прежде милой Наташе Ростовой, променять Болконского на дурака Анатоля, уже женатого (Пьер знал тайну его женитьбы), и так влюбиться в него, чтобы согласиться бежать с ним! – Этого Пьер не мог понять и не мог себе представить.
Милое впечатление Наташи, которую он знал с детства, не могло соединиться в его душе с новым представлением о ее низости, глупости и жестокости. Он вспомнил о своей жене. «Все они одни и те же», сказал он сам себе, думая, что не ему одному достался печальный удел быть связанным с гадкой женщиной. Но ему всё таки до слез жалко было князя Андрея, жалко было его гордости. И чем больше он жалел своего друга, тем с большим презрением и даже отвращением думал об этой Наташе, с таким выражением холодного достоинства сейчас прошедшей мимо него по зале. Он не знал, что душа Наташи была преисполнена отчаяния, стыда, унижения, и что она не виновата была в том, что лицо ее нечаянно выражало спокойное достоинство и строгость.
– Да как обвенчаться! – проговорил Пьер на слова Марьи Дмитриевны. – Он не мог обвенчаться: он женат.
– Час от часу не легче, – проговорила Марья Дмитриевна. – Хорош мальчик! То то мерзавец! А она ждет, второй день ждет. По крайней мере ждать перестанет, надо сказать ей.
Узнав от Пьера подробности женитьбы Анатоля, излив свой гнев на него ругательными словами, Марья Дмитриевна сообщила ему то, для чего она вызвала его. Марья Дмитриевна боялась, чтобы граф или Болконский, который мог всякую минуту приехать, узнав дело, которое она намерена была скрыть от них, не вызвали на дуэль Курагина, и потому просила его приказать от ее имени его шурину уехать из Москвы и не сметь показываться ей на глаза. Пьер обещал ей исполнить ее желание, только теперь поняв опасность, которая угрожала и старому графу, и Николаю, и князю Андрею. Кратко и точно изложив ему свои требования, она выпустила его в гостиную. – Смотри же, граф ничего не знает. Ты делай, как будто ничего не знаешь, – сказала она ему. – А я пойду сказать ей, что ждать нечего! Да оставайся обедать, коли хочешь, – крикнула Марья Дмитриевна Пьеру.
Пьер встретил старого графа. Он был смущен и расстроен. В это утро Наташа сказала ему, что она отказала Болконскому.
– Беда, беда, mon cher, – говорил он Пьеру, – беда с этими девками без матери; уж я так тужу, что приехал. Я с вами откровенен буду. Слышали, отказала жениху, ни у кого не спросивши ничего. Оно, положим, я никогда этому браку очень не радовался. Положим, он хороший человек, но что ж, против воли отца счастья бы не было, и Наташа без женихов не останется. Да всё таки долго уже так продолжалось, да и как же это без отца, без матери, такой шаг! А теперь больна, и Бог знает, что! Плохо, граф, плохо с дочерьми без матери… – Пьер видел, что граф был очень расстроен, старался перевести разговор на другой предмет, но граф опять возвращался к своему горю.
Соня с встревоженным лицом вошла в гостиную.
– Наташа не совсем здорова; она в своей комнате и желала бы вас видеть. Марья Дмитриевна у нее и просит вас тоже.
– Да ведь вы очень дружны с Болконским, верно что нибудь передать хочет, – сказал граф. – Ах, Боже мой, Боже мой! Как всё хорошо было! – И взявшись за редкие виски седых волос, граф вышел из комнаты.
Марья Дмитриевна объявила Наташе о том, что Анатоль был женат. Наташа не хотела верить ей и требовала подтверждения этого от самого Пьера. Соня сообщила это Пьеру в то время, как она через коридор провожала его в комнату Наташи.