Бидарский султанат

Бидарский султанат
← 1527 — 1619 →
Столица	Бидар
Религия	Ислам
Форма правления	Монархия
Династия	Барид-шахи
Мир-джумла (премьер-министр)
- 1489—1504	Касим Барид (I)
- 1504—1542(?)	Амир Барид-шах I
Султаны (Шахи)
- 1542(?)—1579(?)	Али Барид-шах I
- 1579(?)—1586(?)	Ибрахим Барид-шах
- 1586(?)—1589(?)	Касим Барид-шах II
- 1591(?)	Али Барид-шах II
- 1589(?)—1601	Амир Барид-шах II
- 1601—1609	Али Барид-шах III
- 1609—1619	Амир Барид-шах III

К:Появились в 1527 годуК:Исчезли в 1619 году

Бидарский султанат — мусульманское государство на территории Индии, существовавшее в южной части страны в 1527—1619 годах. Бидарский султанат стал непосредственным преемником значительно уменьшившегося Бахманидского султаната, формально прекратившего своё существование после бегства последнего султана в Биджапур в 1527 году. Через 90 с лишним лет Бидарский султанат был включен в состав Биджапурского султаната.

История султаната

Основателем государства Барид-шахов в Бидаре был бывший раб, тюрок из Грузии, Касим Барид, который около 1489 года занял должность мир-джумла (первого министра) при молодом бахманидском султане Махмуд-шахе (1482—1518). Касим Барид (ум. 1504) в смутный период сосредоточил в своих руках реальную власть над государством Бахманидов, однако не успел удержать территориальную целостность султаната: в 1490 году от него откололись Берар, Биджапур и Джуннар, к 1495 году фактически независимой стала Голконда. Касиму Бариду в должности мир-джумла наследовал его сын Амир (1504—1542), который во время своего правления четырежды менял на бахманидском престоле марионеточных султанов, пока наконец в 1527 году последний из них, Калим-Аллах-шах, не сбежал от него в Биджапур. С этого момента Али Барид-шах I стал не только фактическим, но и формальным главой государства с центром в Бидаре, приняв имя Амира Барид-шаха. Сбежавший бахманид Калим-Аллах-шах совместно с султаном Биджапура попытался вернуться в Бидар, что привело к войне между Амиром Барид-шахом I и Биджапурским султанатом. Потерпев несколько поражений от биджапурских войск, Амир Барид-шах вынужден был уступить Биджапуру часть своей территории.

Амиру Барид-шаху наследовал его сын Али Барид-шах I (1542—1579), известный покровитель литературы, искусства и архитектуры. При нём в Бидаре было возведено несколько замечательных архитектурных сооружений, а также перестроен великолепный дворец Рангин Махал (букв. «Цветной дворец») посреди Бидарской крепости. В 1577 году была возведена сохранившаяся до наших дней гробница Али Барид-шаха I, часть которой, обращенная к Мекке, была оставлена открытой. Юго-западнее гробницы султана находится массивная могильная плита, под которой были захоронены 67 наложниц Али Барид-шаха I. Наложниц султану присылали в качестве дани его вассалы.

Али Барид-шах I вместе с другими султанами Декана принял участие в битве при Таликоте в 1565 году, в которой Виджаянагар потерпел сокрушительное поражение. После его смерти в 1579 году политическое влияние государства Барид-шахов в Декане начало стремительно уменьшаться. После смерти его внука, султана Амира Барид-шаха II (1589/1591—1601), прямая линия династии пресеклась и престол занял представитель боковой ветви Али Барид-шах III (1601—1609). В 1619 году Бидарский султанат был захвачен султаном Биджапура, а последний султан Амир Барид-шах III и его сыновья были помещены под домашний арест в Биджапуре.

Источники

• [indiancoins.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=30:79-&catid=9:2011-03-16-18-57-26&Itemid=17 Бахманиды и их преемники]
• [slovari.yandex.ru/~%D0%BA%D0%BD%D0%B8%D0%B3%D0%B8/%D0%9C%D0%BE%D0%BD%D0%B0%D1%80%D1%85%D0%B8.%20%D0%9C%D1%83%D1%81%D1%83%D0%BB%D1%8C%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9%20%D0%92%D0%BE%D1%81%D1%82%D0%BE%D0%BA%20XV-XX/%D0%91%D0%B0%D1%80%D0%B8%D0%B4-%D1%88%D0%B0%D1%85%D0%B8/ Рыжов К. В. Все монархи мира: Мусульманский Восток. XV—XX вв.: Справочник. — М.: Вече, 2004. — 544 с., С. 129-130](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2872 дня))
• [www.ahmerov.com/book_1205_chapter_116_Bidar.html Тарасюк Я. Индия. Юг. Путеводитель.]

Отрывок, характеризующий Бидарский султанат

Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.