Бхандари, Бидхья Деви

Бидхья Деви Бхандари непальск. विद्यादेवी भण्डारी
2-й президент Непала
с 29 октября 2015 года
Глава правительства:	Кхадга Прасад Шарма Оли
Вице-президент:	Пармананд Джа Нанда Кишор Пун
Предшественник:	Рам Баран Ядав
Министр обороны Непала
25 мая 2009 года — 6 февраля 2011 года
Глава правительства:	Мадхав Кумар Непал
Предшественник:	Рам Бахадур Тхапа
Преемник:	Биджайя Кумар Гачхадар
Министр по вопросам окружающей среды и народонаселения Непала
25 марта — 5 октября 1997 года
Глава правительства:	Локендра Бахадур Чанд
Монарх:	Бирендра
Предшественник:	нет данных
Преемник:	нет данных
Рождение:	19 июня 1961(1961-06-19) (62 года) Мане Бханджиянг, Бходжпур, Непал
Имя при рождении:	Бидхья Деви Пандей
Отец:	Рам Бахадур Пандей
Мать:	Митхила Пандей
Супруг:	Мадан Бхандари (1982—1993; погиб)
Дети:	две дочери: Нишакусук и Ушакиран
Партия:	КПН (МЛ) (1980—1991) КПН (ОМЛ) (1991—н.в.)
Образование:	Трибхуванский университет
Учёная степень:	бакалавр
Деятельность:	политик

Бидхья Деви Бхандари (непальск. विद्यादेवी भण्डारी; род. 19 июня 1961, Мане Бханджиянг, Бходжпур, Непал) — непальский государственный деятель, член Коммунистической партии (объединённой марксистско-ленинской), министр по вопросам окружающей среды и народонаселения Непала с 25 марта по 5 октября 1997 года, министр обороны Непала с 25 мая 2009 года по 6 февраля 2011 года, президент Непала с 29 октября 2015 года.

Биография

Молодые годы

Бидхья Деви родилась 19 июня 1961 года в деревне Амботе Мане Бханджиянг в районе Бходжпур в Непале. Она была родом из фермерской семьи брахманов Митхилы и Рам Бахадура Пандей. Отец работал директором средней школы, дед Тилак Бахадур Пандей был социальным работником и председателем сельской общины в Панчаятский период. В семье у Бхандари были сестра и три брата, один из которых — Гьянендра Бахадур Карки — стал видным членом Непальского конгресса.

Образование и начало политической деятельности

В то время как девушки её поколения не имели возможности учиться, Бидхья Деви по настоянию деда поступила в начальную школу Бехерешвара, а затем в среднюю профессиональную школу Бибхьодайи, которую окончила с аттестатом в 1979 году. Во время учёбы в седьмом классе школе она узнала о политике из разговоров деда и дяди Ханендры Пандея, активиста Союза студентов Непала и Всенепальского национального свободного студенческого союза (ВНССС), обсуждавших коммунистическое восстание против помещиков и всех видов неравенства в районе Джхапа под влиянием борьбы наксалитов в Восточной Индии и культурной революции в Китае. После этого Бидхья Деви начала политическую деятельность в левой среде, и в восьмом классе вступила в Координационный комитет, образованный после джхапальского восстания, став раздавать листовки, направленные против помещиков, хотя её дед считался феодалом, но был радикальнее неё в политическом отношении.

В 1978 году Бхандари поступила в «Бходжпур Кампус» на курс гуманитарных наук и в тот же год в Катманду начались волнения студентов, распространившиеся по всей стране. После этого, она была послана в столицу, где стала членом ВНССС, совершила ряд поездок в отдаленные деревнях для встречи с местными активистами, а потом избрана на пост председателя его Комитета в Восточном регионе, который занимала с 1979 по 1987 год. В 1978 году Бхандари вступила в бходжпурское отделение Союза молодёжи Коммунистической партии Непала (марксистско-ленинской) (КПН (МЛ)), преемницы Координационного комитета. Окончив со степенью бакалавра «Махендра Моранг Кампус» в Биратнагаре, аффилированный с Трибхуванским университетом} в Катманду, она была избрана казначеем ВНССС, а также стала участвовать в деятельности городского комитета КПН (МЛ) и Всенепальской женской ассоциации. В 1980 году Бхандари вступила в члены КПН (МЛ). Не столкнувшись с дискриминацией по признаку пола из-за своего высокого происхождения, Бхандари стала активным борцом за права меньшинств и женщин в условиях наличия в Непале традиционного общества, когда женщины в основном заняты работой дома или на фермах.

После всего лишь двух встреч в 1979 и 1980 годах, Бидхья Деви влюбилась в харизматичного политика из другой касты Мадана Кумара Бхандари, и 1982 году вышла за него замуж. Взяв фамилию мужа, она стала хорошей женой, пожертвовав партийной работой ради семьи, и родив две дочери: Нишакусук (род. 29 июня 1982) и Ушакиран (род. 16 августа 1986). После крушения панчаятской системы и восстановления многопартийной демократии в 1990 году, КПН (МЛ) и КПН (М) объединились в Коммунистическую партию (объединённую марксистско-ленинскую) (КПН (ОМЛ)), председателем которой был избран Мадан Бхандари, выдвинувший основополагающий партийный принцип «народной многопартийной демократии» и популяризовавший коммунистическое движение. Тогда же Бидхья Деви вступила в КПН (ОМЛ). Она овдовела в 1993 году, когда Мадан погиб в загадочной автокатастрофе в Дасдхунге (район Читван), которая могла быть инсценированным убийством, не дожив до падения монархии в Непале.

Карьера

В 1994 году, после смерти мужа и освобождения места в парламенте от избирательного округа Катманду-1, Бхандари воспользовалась его политическим капиталом и впервые победила на выборах, набрав больше голосов чем бывший премьер-министр и президент Непальского конгресса Кришна Прасад Бхаттараи, однако пробыла членом нижней палаты только год. С 1993 года она была председателем женского крыла Всеобщей федерации непальских профсоюзов, а в 1998 году на 6-м съезде КПН (ОМЛ) стала членом её Центрального комитета. Пробыв президентом отделений в Биратнагаре, районе Моранг и зоне Коси, в том же году Бхандари была избрана президентом Всенепальской женской ассоциации. В 1999 году она была снова избрана в парламент от округа Катманду-2, победив бывшего спикера Палаты представителей и лидера Непальского конгресса Даманата Дхунгану.

С 25 марта по 5 октября 1997 года Бхандари занимала пост министра по вопросам окружающей среды и народонаселения и была единственной женщиной в коалиционном правительстве Локендры Бахадура Чанда, продержавшемся семь месяцев.

В 2003 году Бхандари переизбрана в члены ЦК КПН (ОМЛ). В 2006 году приняла участие в множестве демонстраций против правления короля Гьянендры, приведших к концу его авторитарного правления, упразднению 240-летней монархии и восстановлению конституционной демократии. В том же году она стала членом временного парламента. В тот же год при поддержке нескольких женщин-депутатов был принят представленный Бхандари законопроект, согласно которому, женщины впервые в истории Непала получили квоту в размере 33% мест в парламенте, право на наследование имущества своих родителей и право наследования ребёнком гражданства матери. В 2008 году Непал стал республикой, президентом которой был избран Рам Баран Ядав, в то время как Бхандари проиграла выборы на место в Учредительное собрание от округа Катманду-4, уступив кандидату Непальского конгресса Супрабхе Гимире. В 2009 году на 8-м съезде КПН (ОМЛ) она была избрана одним из трёх вице-председателей партии.

С 25 мая 2009 года по 6 февраля 2011 года Бхандари занимала пост министра обороны в правительстве Мадхава Кумара Непала. В этот период она вступила в конфликт с премьер-министром от собственной партии, выступив против включения 6,500 комбатантов--маоистов в состав вооружённых сил Непала. После этого, Бхандари выступала против правительства Объединённой коммунистической партии (маоистской) (ОКПН (М)) премьер-министра Бабурама Бхаттараи, а также попыток разделить людей по этническим и географическим линиям во имя федерализма.

В 2013 году Бхандари избралась в Учредительное собрание по системе пропорционального представительства. В 2014 году на 9-м съезде КПН (ОМЛ) была переизбрана её вице-председателем, а председателем стал её близкий соратник Кхадга Прасад Шарма Оли.

Пост президента Непала

После семилетней работы и принятия новой конституции 20 сентября 2015 года, сделавшей Непал светской республикой и в которой благодаря усилиям Бхандари были закреплены положения об обеспечении прав женщин, а также о том, что одну треть мест в парламенте, а также посты президента или вице-президента должны занимать женщины, были назначены новые выборы. 11 октября Кхадга Прасад Шарма Оли был избран на пост премьер-министра Непала и сформировал коалиционное правительство, а 16 октября на пост председателя парламента Непала была избрана Онсари Гхарти Магар, ставшая первой женщиной на этой должности.

26 октября на встрече Постоянного комитета КПН (ОМЛ) в Балуватаре, Бхандари была выдвинута в кандидаты в президенты Непала при поддержке 14 других парламентских партий, включая партнёров по коалиции ОКПН (М) и Национальную демократическую партию. В 5 часов утра 29 октября председатель парламента Онсари Гхарти Магар объявила об избрании Бхандари на пост президента Непала путём тайного голосования, прошедшего с 11 часов утра 28 октября до 2 часов ночи 29 октября. На заседании из 597 законодателей 601-местного парламента присутствовало 549 депутатов, 48 отсутствовали, а 8 бюллетеней были признаны недействительными. За Бхандари проголосовало 327 депутатов, что на 28 пунктов больше порога избрания величиной в 299 голосов, в результате чего она победила Кул Бахадур Гурунга из Непальского конгрессас 214 голосами.

После этого, у отделения партии в деревне Мане Бханджиянг собрались местные жители с зажжёнными свечами для того, чтобы отпраздновать избрание Бхандари, а сама она в то же время добровольно подала в отставку с поста члена парламента и с должности вице-председателя партии, поблагодарив всех за поддержку и отметив, что «я была избрана первым президентом-женщиной как в инклюзивном, так и в пропорциональном принципах, и мы реализовали конституцию». С избранием её поздравили посол Индии Ранджит Рай и посой Китая Ву Чунтай, а также пресс-секретарь Совета национальной безопасности США Нед Прайс. Поздравления пришли от президента Индии Пранаба Мукерджи, председателя КНР Си Цзиньпина, президента Мальдив Абдуллы Ямина, президента Белоруссии Александра Лукашенко. Премьер-министр Кхадга Прасад Шарма Оли сказал, что избрание Бхандари стало доказательством важности роли женщин в политике, председатель ОКПН(М) Пушпа Камал Дахал как члена правительственной коалиции отметил важность момента в рамках уважения конституцией прав всех общин, а президент Непальского конгресса Сушил Коирала назвал выборы проявлением демократического процесса.

29 октября Бхиндари была приведена к президентской присяге Верховным судьёй Каляном Шрестхой в резиденции «Шитал Нивас» в Катманду. После этого в сопровождении почётного караула и при участии премьер-министра Кхадги Прасада Шармы Оли, вице-президента Пармананда Джа и спикера парламента Онсари Гхарти состоялась церемония передачи полномочий и прощания с уходящим президентом Рам Баран Ядавом, закончившаяся 21-зарядным пушечным салютом Армии Непала. Таким образом, в возрасте 54 лет Бхандари стала вторым президентом и верховным главнокомандующим, а также первой женщиной, занявшей эти должности, при том, что президент является церемониальной должностью, а премьер-министр — лидером нации. 31 октября 2015 года вторым вице-президентом был избран Нанда Кишор Пун.

Личная жизнь

Имеет свой дом в Нью-Банешворе в Катманду.

Ссылки

• [presidentofnepal.gov.np/ Президент Непала]. Официальный сайт. (непальск.)
• [archive.is/Z36sf#selection-99.0-203.558 Бидхья Деви Бхандари]. Women of Nepal. (англ.)
• [www.wikileaks.org/plusd/cables/09KATHMANDU692_a.html Бидхья Деви Бхандари]. Wikileaks. (англ.)

Азия   Коммунизм   Политика

Отрывок, характеризующий Бхандари, Бидхья Деви

– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.


После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.