Бико, Стив

Стив Бико
Steve Biko
Имя при рождении:	Стивен Банту Бико
Дата рождения:	18 декабря 1946(1946-12-18)
Место рождения:	Кинг-Уильямс-Таун, Восточная Капская провинция, ЮАС
Дата смерти:	12 сентября 1977(1977-09-12) (30 лет)
Место смерти:	Претория, ЮАР
Гражданство:	ЮАР

Стив Бико (коса Steve Biko, полное имя — Стивен Банту Бико, коса Stephen Bantu Biko; 18 декабря 1946, Кинг-Уильямс-Таун, Южно-Африканская республика — 12 сентября 1977, Претория) — известный борец за права чёрных южноафриканцев, считается основателем движения «чёрного самосознания» в Южной Африке.

Биография

Стив Бико родился в простой семье в Кинг-Уильямс-Тауне в Восточной Капской провинции, был третьим из четырёх детей. Его отец рано умер.

С самого детства Стива интересовала политика. По политическим мотивам он был исключён из престижной школы Лавдейл в Элис (ЮАР), после чего продолжил учёбу в более либеральном римско-католическом колледже святого Франциска в Мэриэнхилле.

В 1966 году он поступил на медицинский факультет Натальского университета в Дурбане. Здесь он познакомился со своим будущим другом и наставником Джошуа Мбойя Дада. Бико стал членом многонациональной организации «Народный союз южноафриканских студентов». Но вскоре он посчитал, что студенты неевропейского происхождения (чёрные, индийцы и «цветные») должны иметь свою собственную организацию для борьбы за свои права. Поэтому в 1968 году он стал соучредителем «Организации южноафриканских студентов» (SASO) и её первым президентом. Затем эта организация вошла в Движение «чёрного самосознания» (Black Consciousness Movement, ВСМ).

Бико также участвовал в деятельности «Всемирной христианской федерации студентов» («World Student Christian Federation»). В 1972 году Стив был избран почетным президентом «Собрания темнокожих» (Black People’s Convention) и много выступал на публике. Вместе с профсоюзным деятелем и философом Риком Тёрнером был ключевой фигурой в «Дурбанском движении» против апартеида, находившемся под влиянием чёрного христианства и «новых левых».

В 1973 году он был исключен из университета, и в том же году за ним было установлено наблюдение: ему было запрещено покидать город, разговаривать более чем с одним человеком и публично выступать. Также было запрещено цитировать Стива в печати и в устной речи. Стив Бико, интересовавшийся также и юридическими вопросами, начал заочное изучение права.

Несмотря на запреты, он одновременно активизировал свою деятельность в качестве лидера движения сопротивления: проводил собрания, издавал газету «Frank Talk». Это привело к тому, что с 1975 года он вообще не мог принимать участия в политике, неоднократно подвергался арестам.

Бико и движение «черного самосознания» сыграли важную роль в организации серии молодёжных протестов 16 июня 1976 года в Соуэто, вызванных попыткой правительства ввести обязательное преподавание всех предметов в школах на языке африкаанс. Выступления африканской молодёжи были подавлены вооружённой полицией, жертвами насилия стали десятки, если не сотни, африканцев. После этого власти начали охоту на Бико.

Арест и гибель

17 августа 1977 года Стив Бико в сопровождении своего товарища Питера Джонса Бико отправился в Кейптаун на переговоры с лидером «Нового движения за свободу» Невиллом Александром. На обратном пути 18 августа он был арестован около Кинг-Уильямс-Тауна по подозрению в терроризме (в соответствии с Актом о терроризме от 1967 года, позволявшим полицейским задерживать людей по малейшим подозрениям и без решения суда на период до 60 дней) и препровожден в тюрьму близлежащего города Порт-Элизабет, в камеру 619. 11 сентября, после многочисленных допросов и применения пыток Бико обнажённым и связанным перевезли за 1100 километров, в Преторию. На следующую ночь он скончался в тюремном лазарете.

Министр юстиции ЮАР заявил, что причиной смерти Стива стала голодовка, однако расследование, проведенное в ноябре 1977 года показало, что смерть Бико наступила в результате тяжёлых повреждений мозга (факты об обстоятельствах его смерти сделала достоянием общественности журналистка Хелен Зилле, будущая мэр Кейптауна и лидер оппозиционной партии Демократический альянс). Виновные в его смерти так и не были привлечены к ответственности. Министр юстиции, полиции и тюрем Джимми Крюгер, отличавшийся крайне правыми взглядами, публично заявил о смерти Бико: Dit laat my koud — «Это оставляет меня равнодушным».

Обстоятельства смерти Стива Бико привлекли широкое внимание мировой общественности. Бико стал символом движения сопротивления против режима апартеида. На его похоронах присутствовало много журналистов, политиков и дипломатов, в том числе из США и Западной Европы. Общее количество людей, приехавших проводить Стива в последний путь, составило более 10 тыс. человек.

Правительство ЮАР подвергло гонениям целый ряд лиц и организаций, вставших на защиту Бико, среди них белого журналиста Дональда Вудза, близкого друга Бико, помогавшего в расследовании его смерти. Совет Безопасности ООН отреагировал на это введением эмбарго на ввоз и продажу оружия ЮАР.

Гибель Стива Бико и последующие протесты стали важным фактором дестабилизации режима апартеида. Отставки премьер-министра Балтазара Форстера в 1978 году и министра Джимми Крюгера в 1979 году, как и переход правительства Питера Боты к политике реформ, в определённой степени были обусловлены и этими событиями.

Память

Личность Бико стала легендарной, и его имя было увековечено во многих музыкальных произведениях, литературе и кино. Дональд Вудз описал судьбу Бико в своей книге: «Стив Бико — голос человечества». В 1987 году Ричард Аттенборо снял по мотивам этой книги фильм «Клич свободы». За исполнение роли Стива Бико актёр Дензел Вашингтон был номинирован на «Оскар» — за исполнение роли второго плана.

О Бико пели многие исполнители рэпа, хип-хопа, джаза, рэгги и рока. Среди них Питер Хэммилл, Public Enemy, Патрис, Питер Гэбриэл, Дэйв Мэтьюс, System Of A Down, Simple Minds, U2 и другие.

Имя Стива Бико сейчас носят улицы и здания университетов в ЮАР, Англии и США. На площади Свободы в Технологическом университете Дурбана установлен его бронзовый бюст. Хотя при жизни он не входил в Африканский национальный конгресс, АНК включил его в пантеон своих героев. В серии «A Fistful of Datas» фантастического телесериала «Star Trek: The Next Generation» присутствует космический корабль, названный в его честь USS Biko.

Стив Бико является автором книги «Я пишу, что хочу» (I Write What I Like), вышедшей спустя год после его смерти. Ему принадлежит ряд известных цитат, например «Измените у людей образ мыслей, и действительность никогда уже не будет прежней».

Как теоретик движения «чёрного самосознания» (и автор лозунга «чёрное прекрасно») он был продолжателем идей антиколониальных мыслителей Франца Фанона и Эме Сезера. Сам Стив Бико оставался сторонником ненасильственного сопротивления. Однако немало его последователей занимали более радикальные позиции — идейное наследие Бико сыграло важную роль при формировании Народной организации Азании (AZAPO), среди лидеров которой был Дон Маттера.

Бико принадлежал к народу коса, но свободно разговаривал также на английском языке и африкаансе.

Литература

• Steve Biko: I write what I like. University of Chicago Press, Chicago 2002, ISBN 0226048977.
• Donald Woods: Steve Biko. Goldmann, München 1989, ISBN 3442089859.
• John Briley: Cry Freedom Simplified Edition. Oxford University Press 1989, ISBN 0194216373.

Ссылки

• [www.sbf.org.za/ Steve Biko Foundation]
• [www.left.ru/2002/20/biko70.html Стив Бико «Белые души под черной кожей?» Из книги «Я пишу, что хочу»]

Отрывок, характеризующий Бико, Стив

Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.