Бикчентаев, Анвер Гадеевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Анвер Гадеевич Бикчентаев
Әнүәр Һаҙый улы Бикчәнтәев

Анвер Бикчентаев
Род деятельности:

Писатель, публицист

Направление:

проза, детская проза

Жанр:

роман, рассказ, повесть

Дебют:

«Письмо в Лондон»

Премии:

Премия имени Г. Саляма

Награды:

Анвер Гадеевич Бикчентаев (башк. Әнүәр Һаҙый улы Бикчәнтәев; 4 октября 1913, Уфа18 мая 1989, Уфа) — башкирский советский писатель. Заслуженный работник культуры РСФСР.





Биография

Родился 4 октября (21 сентября по старому стилю) 1913 года в Уфе. В 1921 году семья переехала в Оренбург.[1] в 1928—1931 годах учился в Оренбурге в педагогическом техникуме. После его окончания был направлен на работу среди татарского населения Архангельска. В 1931—32 гг. — завуч татарской школы. Тогда же увлекся авиацией, межпланетными путешествиями. Увлечение привело Бикчентаева в Московский авиационный институт. Через некоторое время бросил институт и отправился на Дальний Восток. Учительствовал в деревне Новая Уфа Мазановского района, создавал там комсомольские организации. Родители Анвера Бикчентаева любили и увлекались литературой так, что знать все стихи Габдуллы Тукая и покупать каждую книгу Мажита Гафури вошло в привычку. На Анвера это произвело немалое влияние. В 1933 году вернулся в Уфу и начал работать в республиканской газете «Коммуна».[1]

В 1935—1936 годах служил в Красной Армии. После демобилизации вновь возвратился к журналистской деятельности, в течение 30 лет работал литературным сотрудником в газетах «Молодой коммунар», «Водник Башкирии», «Швейник Башкирии», «Кызыл тан», «Советская Башкирия» и в военной печати.

Башкирские журналисты А.Г. Бикчентаев, К. Муртазин, Г.Х. Фазлыев были зачислены ответственными секретарями комсомольских бюро полков. Вскоре Бикчентаев стал помощником начальника политотдела дивизии по комсомолу.

Василевский А. А. 21-я гвардейская. — С. 10.

После начала Великой Отечественной войны с должности заместителя редактора газеты «Ленинец» уходит добровольцем на фронт, выводил отряд из окружения[1]; окончил курсы комиссаров и нёс службу на различных фронтах. В звании гвардии политрука Анвер Бикчентаев проходил службу на должности помощника начальника политотдела по комсомолу 21-й гвардейской дивизии. Работал военным корреспондентом газеты 27-й армии и 2-го Украинского фронта. Участвовал в боях на Курской дуге, в сражениях за Карпаты и Дунай, в освобождении Венгрии и взятии Вены.

В 1942 году был принят в члены КПСС.

За боевые заслуги гвардии майор А. Бикчентаев награждён орденами Боевого Красного Знамени (1942), Красной Звезды(1943), Отечественной войны I степени (1985), Отечественной войны II степени (1944), боевыми медалями.

В послевоенные годы (1945—1947) работал литературным сотрудником газеты «Советская Башкирия», а с 1947 года занимается лишь литературным трудом.

В 1954—1956 годах А. Бикчентаев учился на высших литературных курсах при Союзе писателей СССР и одновременно закончил заочное отделение Литературного института им. А. М. Горького.

В течение ряда лет работал членом редколлегии литературного еженедельника «Литературная Россия», журнала «Хэнэк» («Вилы»), являлся членом редколлегии журнала «Пионер» (Уфа), «Башкортостан кызы» («Дочь Башкортостана»).

За заслуги в развитии литературы и искусства он награждён орденом Октябрьской революции (1972) и орденом «Знак Почёта». Ему присуждена комсомольская премия имени Г. Саляма. А. Бикчентаев принимал активное участие в общественной жизни республики. Многие годы он являлся членом правления и партбюро Союза писателей Башкирии и членом правления Союза писателей РСФСР. Лауреат Республиканской премии имени Салавата Юлаева (1974) за романы «Лебеди остаются на Урале», «Я не сулю тебе рая», изданные в 1973 году издательством «Советский писатель», повесть «Прощайте, серебристые дожди», изданную в 1973 году издательством ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия».

Творчество

Первый рассказ «Письмо в Лондон» был опубликован 20 января 1934 года в газете «Коммуна».[1] После этого опубликован ряд очерков и заметок.

В 1944 году была издана первая его книга «Красные маки», после этого им было написано два романа, шесть повестей и множество рассказов и киносценариев. Заметное место среди них занимают произведения для детей.

Произведения

  • Большой оркестр. Повесть. (1957)
  • Дочь посла. Повесть.
  • Девушка в шароварах. Рассказы.
  • Маленький адъютант. Повесть.
  • Адъютанты не умирают. Повесть. (1963)
  • Я не сулю тебе рая. Роман. (1965)
  • Мальчики с побережья. Повесть.
  • Красные маки. Рассказы. (1943)
  • Клавдия Абрамова
  • Сколько тебе лет, комиссар? Повесть. (1966)
  • Прощайте, серебристые дожди. Повесть.(1973)
  • Новеллы о русском солдате. (1946)
  • Волны Караидели. Рассказы.
  • Орёл умирает на лету. Повесть. (1965), переработано; в первом издании называлась Право на бессмертие. (1950)
  • Лебеди остаются на Урале (Путь к Карасаю). (1956)
  • Семь атаманов и один судья (1980)
  • Весна, похожая на крик. Роман. (1981)

Награды и звания

Напишите отзыв о статье "Бикчентаев, Анвер Гадеевич"

Примечания

  1. 1 2 3 4 Бикчентаев А. Г. Биографический очерк // Избранное / сост. Л. Г. Гималова. — Уфа: Китап, 2010. — С. 400. — 19 400 экз. — ISBN 978-5-295-04915-6.
  2. [www.podvignaroda.ru/?n=31048103 Наградной лист] в электронном банке документов «Подвиг Народа» (архивные материалы ЦАМО, ф. 33, оп. 690155, д. 2235, л. 33)
  3. [www.podvignaroda.ru/?n=42586387 Наградные документы] в электронном банке документов «Подвиг Народа» (архивные материалы ЦАМО, ф. 33, оп. 690306, д. 3452, л. 2, 24)

Ссылки

  • [bikchentaev.ru/ Произведения А. Бикчентаев на русском языке]
  • [башкирская-энциклопедия.рф/index.php/read/8-statya/2467-bikch-nt-ev-n-r-a-yj-uly Статья в Башкирской энциклопедии] (башк.)

Отрывок, характеризующий Бикчентаев, Анвер Гадеевич


Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.