Билибин, Иван Яковлевич

Иван Яковлевич Билибин
Портрет И. Я. Билибина (Б. Кустодиев, 1901)
Место рождения:	Тарховка, Санкт-Петербургский уезд, Санкт-Петербургская губерния, Российская империя
Место смерти:	Ленинград, РСФСР, СССР
Жанр:	книжная графика, театральные декорации и костюмы, панно и росписи
Влияние:	И. Е. Репин
Влияние на:	Г. И. Нарбут, И. И. Мозалевский, Н. В. Кузьмин

Ива́н Я́ковлевич Били́бин (4 (16) августа 1876 — 7 февраля 1942) — русский художник, книжный иллюстратор и театральный оформитель, участник объединения «Мир искусства».

Биография

Родился 4 (16) августа 1876 года в посёлке Тарховка (близ Петербурга), в семье военно-морского врача Якова Ивановича Билибина.

В 1888 году поступил в 1-ю Санкт-Петербургскую классическую гимназию, которую окончил с серебряной медалью в 1896 году. В 1900 году окончил юридический факультет Петербургского университета. В 1895—1898 годах занимался в рисовальной школе Общества поощрения художеств. В 1898 году два месяца учился в мастерской художника Антона Ашбе в Мюнхене. Несколько лет (1898—1900 гг.) занимался под руководством Ильи Репина в школе-мастерской княгини Марии Тенишевой, затем (1900—1904 гг.) под руководством Репина в Высшем художественном училище Академии художеств.

Жил преимущественно в Санкт-Петербурге. После образования художественного объединения «Мир искусства» становится активным его членом.

В 1899 году Билибин случайно приезжает в деревню Егны Весьегонского уезда Тверской губернии. Здесь он впервые создаёт иллюстрации в ставшем впоследствии «билибинском» стиле к своей первой книге «Сказка о Иван-царевиче, Жар-птице и о Сером волке».

В 1902, 1903 и 1904 годах Билибин посещает Вологодскую, Олонецкую и Архангельскую губернии, куда его командирует этнографический отдел Музея Александра III для изучения деревянной архитектуры.

Художественный талант Билибина ярко проявился в его иллюстрациях к русским сказкам и былинам, а также в работах над театральными постановками. С 1899 по 1902 годы он создаёт серию из шести «Сказок», изданных Экспедицией заготовления государственных бумаг, затем то же издательство выпускает сказки Пушкина с иллюстрациями Билибина. В частности, появились «Сказка о царе Салтане» (1905) и «Сказка о золотом петушке» (1910). В 1905 году издана иллюстрированная Билибиным былина «Вольга», а в 1911 году — сказки Рославлева в издательстве «Общественная Польза». К тому же «сказочному» стилю с древнерусскими орнаментальными мотивами относится постановка оформленной Билибиным оперы «Золотой Петушок» в 1909 году в театре Зимина в Москве.

В духе французской мистерии представлено им «Чудо св. Теофила» (1907), воссоздающее средневековую религиозную драму; Испанией XVII века вдохновлены эскизы костюмов к драме Лопе де Вега «Овечий источник», к драме Кальдерона «Чистилище св. Патрика» — театральная постановка «Старинного Театра» в 1911 году. Шутливой карикатурой на ту же Испанию веет от водевиля Фёдора Сологуба «Честь и Месть», поставленного Билибиным в 1909 году.

Заставки, концовки, обложки и другие работы Билибина встречаются в таких журналах начала XX века, как «Мир Искусства», «Золотое Руно», в изданиях «Шиповника» и «Московского Книгоиздательства».

Во время революции 1905 года художник создаёт революционные карикатуры.

С 1907 года Билибин преподает класс графического искусства в школе Общества поощрения художеств, продолжая преподавание до 1917 году. Среди его учеников в школе были Георгий Нарбут, Константин Елисеев, Л. Я. Хортик, А. Розилехт (August Roosileht), Николай Кузьмин, Рене О’Коннель, К. Д. Воронец-Попова.

В 1912 году женился вторым браком на Р. Р. О’Коннель. В этом же году группа московских и петербургских интеллигентов покупает земельный участок на Южном берегу Крыма в Батилимане для постройки дач. Билибин был одним из компаньонов, другими пайщиками стали писатели Владимир Короленко, Александр Куприн, Сергей Елпатьевский, Евгений Чириков, художник Владимир Дервиз, профессора Абрам Иоффе, Владимир Вернадский, Михаил Ростовцев. По жребию Билибину достался отрезок земли у самого моря, на котором уже стоял рыбачий домик. К домику была пристроена мастерская. После этого ежегодно по окончании занятий в школе ОПХ Билибин отправлялся в Батилиман и возвращался в Петербург осенью к началу занятий.

В 1915 году он участвует в учреждении Общества возрождения художественной Руси наряду со многими другими художниками своего времени.

После Февральской революции Билибин создал эскиз с изображением двуглавого орла, который использовался в качестве временного символа Российской республики. С 1992 это изображение было положено в основу эмблемы Банка России.

В 1917 году Билибин расстается со своей второй женой Рене О’Коннель. После Октябрьской революции художник уезжает в Крым в Батилиман, где живёт до сентября 1919 года. До декабря 1919 он находится в Ростове-на-Дону, затем с отступлением белой армии попадает в Новороссийск.

В эмиграции

21 февраля 1920 года на пароходе «Саратов» Билибин отплывает из Новороссийска. Из-за наличия больных на борту пароход не высаживал людей в Константинополе или в Фамагусте на Кипре, а прибыл в Египет, где русские беженцы были помещены английскими властями в лагерь в Тель-эль-Кебире. С 1920 года он живёт в Каире. В Египте Билибин работает над эскизами панно и фресок в византийском стиле для особняков богатых греческих купцов. Изучает египетское искусство, сначала мусульманское и коптское, потом искусство Древнего Египта.

В феврале 1923 года Билибин женится на художнице Александре Васильевне Щекатихиной-Потоцкой, приехавшей к нему в Каир вместе с сыном Мстиславом. Летом 1924 года путешествует с семьёй по Сирии и Палестине. В октябре 1924 году поселяется в Александрии.

В августе 1925 года Билибин переезжает в Париж. В это время он готовит блистательные декорации к постановкам русских опер, художника приглашают оформить балет Стравинского «Жар-птица» в Буэнос-Айресе и ряд опер в Брно и Праге.

Выполняет иллюстрации к русским сказкам, сказкам братьев Гримм, сказкам Тысячи и одной ночи.

С годами Билибин примиряется с советской властью. В 1935—1936 годах он участвует в оформлении советского посольства в Париже, создаёт монументальное панно «Микула Селянинович».

В СССР

В 1936 году художник на теплоходе «Ладога» возвращается на родину и поселяется в Ленинграде. Билибин преподаёт во Всероссийской Академии художеств, продолжает работать как иллюстратор и художник театра.

С 1937 по 1942 год жил и работал в доме № 25 (кв. 46) по Гулярной улице Ленинграда (нынешняя ул. Лизы Чайкиной), о чём говорит мемориальная доска на этом доме.

Билибин умер в блокадном Ленинграде 7 февраля 1942 года в больнице при Всероссийской Академии художеств. Последней работой знаменитого художника стала подготовительная иллюстрация к былине «Дюк Степанович» в 1941 году. Похоронен в братской могиле профессоров Академии художеств возле Смоленского кладбища.

Большое количество произведений Ивана Билибина находится в Ивангородском (Ленинградская обл.) городском музее.

Билибинский стиль

Для билибинского рисунка характерно графическое представление. Начиная работу над рисунком, Билибин набрасывал эскиз будущей композиции. Чёрные орнаментальные линии чётко ограничивают цвета, задают объём и перспективу в плоскости листа. Заполнение акварельными красками чёрно-белого графического рисунка только подчёркивают заданные линии. Для обрамления рисунков Билибин щедро использует орнамент.

Семья

• Первая жена — Мария Яковлевна Чемберс (Чемберс-Билибина) (1874—1962). Художник, книжный график, театральный художник. Училась в Рисовальной школе Общества Поощрения художеств. С 1900 году работала как книжный график. Выставлялась с 1909 года. Сестра театрального художника, графика Владимира Чемберса (1877—1934; с 1917 года жил в Англии). Жена Билибина с 1902 по 1911 годы. Мать его сыновей Александра (1903—1972) и Ивана (1908—1993). В 1914 году уехала с детьми в Англию; в Россию с тех пор не возвращалась.

• Вторая жена — Рене Рудольфовна О’Коннель-Михайловская (урожд. О’Коннель; 1891—1981). Художник по фарфору, график. Родной дед художницы — ирландский патриот Даниэль О`Коннель. Родилась в Париже, приехала в Россию около 1910 года. Училась у Билибина в Рисовальной школе Общества Поощрения художеств. После окончания школы преподавала в ней. Работала художником на Императорском фарфоровом заводе (Государственный фарфоровый завод). Жена Билибина с 1912 по 1917 годы. В 1922—1932 годах работала на Ленинградском фарфоровом заводе им. М.В. Ломоносова. От второго брака, с Сергеем Николаевичем Михайловским (1885—1927), имела двоих детей, дочь Еву (1920—1942, погибла в блокаду) и сына, погибшего по пути из Ленинграда к матери в Сибирь. В середине 1930-х годах была репрессирована, до 1953 года находилась в ссылке. В ссылке вышла замуж в третий раз. После войны жила в Ленинграде. Работала в фарфоре и в 1950-е годы.

• Третья жена — Александра Васильевна Щекатихина-Потоцкая (урожд. Щекатихина; 1892—1967). Художник по фарфору, живописец, график. Родилась в Александровске (Запорожье). С 1908 года жила в Петербурге. Училась в Рисовальной школе Общества Поощрения художеств в 1908—1913 годах С 1915 года участвовала в выставках. С 1918 года и на протяжении всей жизни (с перерывами) работала художником на Императорском фарфоровом заводе (Государственный фарфоровый завод). От первого брака с юристом Николаем Филипповичем Потоцким (1881—1920) имела сына Мстислава (1916—1998). Жена Билибина с февраля 1923 года. С этого времени жила вместе с ним в Египте, потом во Франции; в 1936 году вернулась с ним в Ленинград, продолжила работу на заводе. Овдовела в 1942 году.

Произведения

Книжная графика

• 1899 — «Сказка об Иване-царевиче, Жар-птице и о Сером волке»
• 1899—1900, 1902 — «Василиса Прекрасная»
• 1899 — «Царевна-Лягушка»
• 1900 — «Перышко Финиста Ясна-Сокола»
• 1900—1901 — «Марья Моревна»
• 1901—1902 — «Сестрица Аленушка и братец Иванушка»
• 1902 — «Белая уточка»
• 1903 — Былина «Вольга»
• 1904—1905 — «Сказка о царе Салтане» А. С. Пушкина
• 1906 — «Сказка о золотом петушке» А. С. Пушкина
• 1908 — «Сказка о рыбаке и рыбке» А. С. Пушкина (неопубликован, сохр. неск. илл.)
• 1908 — «Руслан и Людмила» А. С. Пушкина
• 1911 — «Сказки» А. С. Рославлева
• 1919 — «Поди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что…»
• 1931 — Contes de l’Isba (Сказки из избы)
• 1932—1933 — Francis Carpenter. Tales of Russian Grandmother (Сказки русской бабушки)
• 1932 — Contes de la couleuvre (Сказки ужихи)
• 1933 — Conte du petit poisson d’or (Сказка о золотой рыбке)
• 1934 — Le Tapis Volant (Летучий ковер)
• 1936 — Le farouche Abd-el-Kader
• 1936 - Adhémar de Montgon. Henri IV
• 1937 — «Русалочка»
• 1937 — M. Percheron. Moscou
• 1937 — А.Н. Толстой. «Петр Первый»
• 1939 — М.Ю. Лермонтов. «Песнь про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Ивана Калашникова»

• 1940 — «Слово о стольном Киеве и о русских богатырях», сборник былин Н. В. Водовозова

Театрально-декоративное искусство

• 1904 — Эскизы декораций и костюмов к опере «Снегурочка». Пражский Национальный театр.
• 1907 — Эскизы декораций и костюмов к мираклю «Действо о Теофиле». Старинный театр. Петербург.
• 1908 — Эскизы русских костюмов к опере «Борис Годунов» антрепризы Дягилева в Париже.
• 1908 — Эскизы декораций и костюмов к комедии «Честь и месть». Театр «Лукоморье».
• 1909 — Эскизы декораций и костюмов к опере «Золотой петушок». Оперный театр Зимина в Москве.
• 1909 — костюмы для танц. сюиты «Пир» (Русские сезоны, балетм. М. М. Фокин)
• 1911 — Эскизы декораций и костюмов к комедии «Фуэнте Овехуна». Старинный театр.
• 1911 — Эскизы декораций и костюмов к драме «Чистилище Святого Патрика». Старинный театр.
• 1913 — Эскизы декораций и костюмов к опере «Аскольдова могила».
• 1913 — Эскизы декораций и костюмов к опере «Руслан и Людмила».
• 1914 — Эскизы декораций и костюмов к опере «Садко». Петербургский народный дом.
• 1923 — декорации и костюмы для балетов Н. Н. Черепнина, поставленных в 1923 труппой А. П. Павловой, — «Русская сказка» (балетм. Л. Л. Новиков) и «Роман мумии» (балетм. И. Н. Хлюстин)
• 1928 — Эскизы декораций и костюмов к опере «Сказка о царе Салтане». Театр Елисейских полей. Париж.
• 1930 — Эскизы декораций и костюмов к опере «Князь Игорь».
• 1930 — Эскизы декораций и костюмов к опере «Царская невеста».
• 1931 — Эскизы декораций и костюмов к опере «Борис Годунов».
• 1931 — Эскизы декораций и костюмов к балету «Жар-птица». Театр Колон. Буэнос-Айрес, балетм. Фокин
• 1934 — Эскизы декораций и костюмов к опере «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии». Брно.
• 1936 — Эскизы декораций и костюмов к опере «Сказка о царе Салтане». Ленинградский театр оперы и балета имени С. М. Кирова.
• 1939 — Эскизы декораций и костюмов к пьесе «Полководец Суворов». Ленинградский театр драмы имени Пушкина.

Панно и росписи

• 1913 — Эскизы росписей залов Нижегородского отделения Государственного банка.
• 1915 — Эскизы плафонов для Казанского вокзала в Москве (росписи осуществлены не были).
• 1922 — Панно «Борис и Глеб на корабле»
• 1922 — Панно «Всадник»
• 1925 — Эскизы фресок и иконостаса для сирийского православного храма в Александрии.
• 1927 — Эскизы фресок и иконостаса для Храма Успения Пресвятой Богородицы на Ольшанском кладбище в Праге.
• 1935 — Панно «Микула Селянинович» в советском посольстве в Париже.

Галерея

• Марья Моревна 1.jpg

  Марья Моревна 1900—1900

• Василиса Прекрасная 3.jpg

  Василиса Прекрасная 1899—1900, 1902

• Bilibin. Baba Yaga.jpg

  Баба Яга 1899—1900, 1902

• Bilibin stage.jpg

  Золотой петушок 1909

• Biliwar.jpg

  Слово о полку Игореве

• Redsun.jpg

  Красный всадник 1899

• Firebird.jpg

  Иван-царевич и Жар-птица 1899

• Bilibin justice.jpg

  Суд во время Русской Правды

• Ruslanil.jpg

  Руслан и Людмила

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Проект формы милиции от имени Билибина в «русском» стиле. Одесская карикатура. 1917

См. также

• Изобразительное искусство Ленинграда

Литература

• Липович И. Н.  Иван Яковлевич Билибин. — Л.: Художник РСФСР, 1966. — 60 с. — (Народная библиотечка по искусству). — 20 000 экз.
• Иван Яковлевич Билибин: Статьи, письма, воспоминания о художнике / Сост. С. В. Голынец. Л., 1970.
• Голынец Г. В. И. Я. Билибин. М., Изобразительное искусство. 1972. С. 5.
• Семёнов О. С. Иван Билибин. М., Детская литература, 1986.
• Голынец Г. В. Иван Билибин. Л., Аврора, 1988.
• Иван Яковлевич Билибин, 1876—1942 (Альбом) / Авт.-сост. Т. Ф. Верижникова. СПб., 2002.
• И. Я. Билибин в Египте (1920—1925): Письма, документы и материалы / Сост., предисл. и примеч. В. В. Беляков. — М.: Дом Русского Зарубежья им. Александра Солженицына / Русский путь, 2009.
• Судейкина В. А. Дневник 1917—1919 / Подг. текста, вступительная статья, комментарий И. А. Меньшовой. — М.: Русский путь, 2006. С. по указ.
• Волшебный замок Российской империи: альбом. — Н. Новгород: Литера, 2013. — 256 с., илл.

Ссылки

• [www.artonline.ru/encyclopedia/071 Билибин Иван Яковлевич. Биография и творчество художника]
• [www.staratel.com/pictures/ruspaint/071.htm Билибин, Иван Яковлевич] в библиотеке «Старатель»
• Билибин, И. Я. [memoirs.ru/files/Bili_SG_909_79.rar Несколько слов о русской одежде в XVI и XVII вв.] // Старые годы. — 1909. — № 7—9. — С. 440—456.

Отрывок, характеризующий Билибин, Иван Яковлевич

«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.


– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.