Бильге-хан Богю

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Бильге-хан Богю
Каган восточных тюрок
716 — 734
(под именем Бильге-хан)
Предшественник: Богю каган
Преемник: Йоллыг-тегин Ижань-хан
 
Вероисповедание: Тенгрианец
Рождение: 683-684(?)
Смерть: 734, 26-ое число 9-го месяца тюркского календаря
отравлен в ставке
Место погребения: 735,27-ое 5-го месяца
Род: Ашина
Имя при рождении: Богю
Отец: Эльтериш каган
Супруга: Пофу
Дети: Йоллыг-тегин Ижань-хан, Бильге-Кутлуг-хан, Сюань (?), дочь - жена тюргешского хана

Бильге-хан Богю (кит. упр. 毗伽可汗, пиньинь: pijiakehan, палл.: Пицзякэхань, личное имя Богю, устар. Бигя-хан Могилянь; личное имя (вероятно) кит. упр. 阿史那默棘連, пиньинь: ashinamojilian, палл.: Ашина Моцзилянь) — каган Восточно-тюркского каганата с 716 по 734 год. Ставленник Кюль-тегина. Под управлением Бильге-хана, Кюль-тегина и Тоньюкука каганат процветал и тюрки смогли установить долгожданный мир с Танской империей.





Приход к власти

Судя по эпитафиям, родился в 683 году. Богю был старшим сыном Эльтериш кагана, его брат Кюль-тегин был величайшим героем каганата, выигравшим множество битв и контролировавшим своего старшего брата.

Тюркско-танская война 699—710

В 700 году участвовал в походе на тангутов, тангуты были побеждены, тюрки вернулись с трофеями и пленниками. В 701 году он участвовал в успешном походе на народы, называемые тюрками «алты чуб согдак». У историков не сложилось единого мнения, о том, что это были за народы, есть предположения, что имеются в виду «алты-чуб»: шесть чуйских племён (Чуюэ, чуми, чумугунь, чугань двух родов, шато). А поход в «согдак», на согдов следует считать преувеличением, хотя войска западного каганата воевали в Согдиане с арабскими военачальниками[1].

В 701 или 702 году Богю разбил 50 000 войско табгачского (Танского) полководца «Онг-тутука». Битва произошла в месте, называемом Ыдук-Баше (Святая гора или Святой источник, по-тюркски). Скорее всего имеются в виду танские силы в Западном Крае, но кто такой Онг-тутук не ясно, так как Ван Сяоцзе (en:Wang Xiaojie,王孝傑), сражавшийся там с тибетцами, погиб в походе 697 против киданей. Другой кандидат — аньбэйский дудуху Сян Ван (相王), командующий северной армией империи.

В 703 году участвовал в походе против басмалов, правитель которых был из рода Ашина, но не прислал дань кагану. Тюрки вернулись с добычей.

В 705 году разбил 80 000 войско танского Чача-Сенгуна, вероятно, в ходе танско-тюркской войны 699—710 годов.

В 709 обострились отношения с кыргызами и чиками (небольшой народ в долине Енисея). В битве на Орпене они были разбиты.

Междоусобная война 710—716

В 710 вновь совершил поход против кыргызов. Тюрки шли через снег «высотою в копьё» в «чернь» (тайга) коглеманскую, они напали на спящих кыргызов и уничтожили их. В лесу Сунга произошёл следуший бой, хан кыргызов был убит и кыргызы покорились. С 710 года каганат стали сотрясать восстания и Богю участвовал во многих походах, хотя настоящим их героем был Кюль-тегин.

В том же году (710) тюрки отправились в поход проитив тюргешей, тюрки прошли через алтунский лес (Алитаин-нуру) и пересекли Иртыш. Тюрки разбили тюргешей, напав на их лагерь, пока те спали. У реки Болчу (Урунгу) тюрки были со всех сторон атакованы ханом тюргешей. В битве погибли хан тюргешей, его ябгу и шад, тюргеши подчинились.

В 713 тюрки напали на Бешбалык (танская крепость в Джунгарии), тюрки провели шесть сражений и пощадили город. Скорее всего, это было преувеличением и тюрки, в лучшем случае, избежали полного разгрома[2].

В 715 — начале 716 года, участвовал в битве с карлуками у горы Тамаг[3]. При горе Тогу у реки Тола произошло сражение с токуз-огузами. Следующие сражение произошло при Антаргу, тюрки победили. В сражении у горы Чуш тюрки были окружены и близки к разгрому, но Кюль-тегин отбросил врагов, скорее всего уйгуров тонгра-тунло. Следующие сражение произошло у Эзгенти Кадазэ, тюрки победили.

Зимовал в крепости Магы Курган, у тюрок погибло много коней. Весной того года тюрки двинулись против уч-огузов (карлуки). Тюрки разделили войско, оставив половину для охраны орды. Карлуки также разделились и напали на войско и на лагерь. Тюрок было меньше и они с трудом отбросили карлуков.

Когда Капаган умер (716), Кюль-тегин сверг его сына и возвёл своего старшего брата на престол. Богю хотел отказаться, но Кюль-тэгин не желал престола для себя. Так Богю, на 33-м году жизни, стал Бильге-ханом Богю.

В онгинской надписи, составленной от имени Капагана, содержится призыв к тюркам быть верными Бильге-хану Богю так же, как они были верны его отцу Эльтеришу[4]. . В надписи у Эрдени Цзу от лица Бильге-хана Богю говорится о сплочении тюрок при новом монархе и укреплении власти над подданными тюрок четырёх сторон света и отпадении от каганата токуз-огузов, которые предались Тан[5].

Правление

На «коронации» кагана присутствовали тардуши с Кюль-чуром, а за ними шадапыты (западное крыло войска), толесы во главе с апа-тарханом (титул) (восточное крыло), Таман Таркан, Тоньюкук Бойла Бага Таркан, Буюрук (может быть и именем и титулом), Кюль-Эркин Кюль-тегин сразу же был назначен восточным чжуки-князем. Все советники Капагана были казнены. Семидесятилетний Тоньюкук Апа-тархан был назначен советником кагана, хотя Бильге сомневался в нём. Тюрки волновались, ханы не желали слушаться кагана и Бильге решил, что война с Тан сплотит тюрок. Мудрый Тоньюкук отговорил его, указав, что силы ещё не вернулись к тюркам. Также Тоньюкук отговорил кагана строить китайские храмы и стену в ставке орды. Речь советника очень примечательна:

«тукюеский народ по численности не может сравниться и с сотою долею народонаселения в Китае, и что он может противостоять сему государству, этому причиною то, что тукюесцы, следуя за травою и водою, занимаются звероловством, не имеют постоянного местопребывания и упражняются только в военных делах. Когда сильны, идут вперед для приобретения; когда слабы, то уклоняются и скрываются. Войска Дома Тхан многочисленны, но негде употреблять их. Они живут в городах. Как скоро разбиты на сражении, то плен неизбежен. Сверх сего учение Будды и Лао-Цзы делает людей человеколюбивыми и слабыми, а не воинственными и сильными».

— [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/China/Bicurin/Sobr_sved_o_narodach/Tom_I/frametext62.htm Бичурин. Собрание сведений...]

Вся внешняя политика каганата находилась в руках Кюль-тегина. Похоже, что у нового кагана быстро обострились отношения с токуз-огузами (древние уйгуры), часть из которых присоединилась к Тан, а часть была разбита в битве у Селенги.

В 717 были разгромлены кочевья токуз-огузов, взяты плениики, огузы продолжали переходить на сторону Тан и переселяться в Ордос. Ещё один поход был предпринят против татабов в кадырканском лесу (Хинган). На запад, в Джунгарию, был отправлен тудун Ямтара, который разгромил карлуков, их эльтебер погиб.

Примерно в это же время тюрки разгромили танское войско, вначале конницу (17 000 по Орхонской надписи), затем пехоту. Возможно имеется в виду битва у Лянчжоу войны 720—721

Война 720—721 года

Каган решил заключить мир с Тан, но Сюань-цзун объявил тюркам войну. Была собрана 300 000 армия из китайцев и союзников-варваров, Ван Цзунь — назначен полководцем. В 720 армия была сосредоточена у реки Гило и союзники кидани, татабы и басмылы направились к ставке кагана. Тоньюкук успокоил кагана и подготовил план войны.

Басмылы первыми подошли к ставке, однако никого не нашли. Басмылы испугались тюркской засады и отступили к укреплению Бэйтин. Но Бэйтин был уже занят тюрками, которые просто загоняли басмылов в ловушку. Китайская армия Юань Чэна была разбита, был сильный мороз, а китайцы не взяли перчаток и лучники отморозили себе пальцы. Вскоре были разбиты кидани, а годом позже татабы, в 722 году. При этом тюрки проявили изрядную жестокость уничтожив даже женщин, чего тюрки обычно не делали даже со злейшими врагами.

В 721 был заключён выгодный для тюрок мир.

Внешнеполитическая стабильность каганата 721—734

Каган отправлял посольства и просил о браке, но император не отвечал. Пэй Гуантин во время церемонии жертвоприношения на Тайшань напомнил императору, что тюрки являются угрозой Китаю, пока у власти находится Бильге — воинственный каган, Кюль-тэгин — великий воин, и Тоньюкук — советник, который, чем старше, тем мудрее. Решено пригласить тюркских ханов в императорскую гвардию. Посол Юань Чжень получил аудиенцию у кагана, который отпустил Ашидэ-Гйелифу служить у императора, который наградил и отпустил тюрка. Так по выбору кагана один тюркский вельможа ежегодно ездил в Китай для участия в церемониях. (Китайский император устраивал парады на которых присутствовали представители замирённых варваров).

Тибетцы предлагали кагану подписать пограничный договор в 727 году, но каган передал его императору, демонстрируя свою преданность Тан (тибетцы-туфань были врагами Тан). В Шофане был открыт меновой рынок: тюркских лошадей меняли на шёлк. Несколько сот тысяч рулонов шёлка Сюань-цзун дарил (дань) тюркам каждый год.

В 731 Кюль-тегин умер. Прибыли Чжан Цюйи и Люй Сян с посланием о соболезновании. Император приказал построить Кюль-тегину храм, высечь статую, плиты с записями его многочисленных побед.

Ещё в 730 у Тан обострились отношения с киданями и татабами. Хан киданей Кэтугань (кит. Кэтуюй(可突於)) присоединился к тюркам. В 732 китайская армия разбила киданей, покоила татабов и прогнала Кэтуганя. В 733 Богю дал Кэтуганю войско и тот сразился у горы Тунгкер с 40 000 войском китайцев и татабов, в ходе битвы татабы бежали и китайцы были разгромлены. 30 000 (?) китайцев погибло.

В неизвестное время своего правления выдал свою дочь за тюргешского кагана, вероятно Сулука, а собственного сына женил на дочери тюргешского кагана.

Вскоре уйгуры перерезали караванный путь. Было ясно, что с объединёнными силами кочевников будет справиться очень трудно. Тюркский вельможа Мэйлучжо отравил кагана, который правда успел приказать казнить Мэйлучжо вместе с семьёй. Так 734 году, в 9 месяце (тюркского календаря), 26 числа, Бильге-хан Богю скончался. От императора пришли официальные соболезнования и были присланы мастера для возведения храма и высечения надписи (мастером Ли Жуном). Ханом стал Йоллыг-тегин Ижань-хан, сын Бильге.

Память

Похороны кагана состоялись 27-го числа 5-го месяца (лето, вероятно июль) в год Свиньи (735). Йоллыг-тегин Ижань-хан распоряжался на похоронах. Упомянут «Ли Сун Тай-сенгун» и 500 послов, которые принесли благовония, курительные свечи из сандала, серебро и золото для похорон. Опечаленные тюрки резали свои волосы, уши и щёки. В жертву приносились лошади, собаки, чёрные соболи, голубые белки.

С помощью китайских резчиков Йоллыг-тегин Ижань-хан составил знаменитую Орхонскую надпись, в которой прославлял Бильге-хана и тюркскую монархию. По данным надписи, Йоллыг-тегин изготовил её за месяц и 4 дня. Стела была поставлена в месяц, «когда олень бегает в горах», то есть примерно в августе.

5 октября 2010 года при участии премьер-министров Турции и Монголии Р. Т. Эрдогана и С. Баяра в монгольском аймаке Уверхангай была торжественно открыта дорога имени Бильге-хана, ведущая от Хархорина к музею Орхонской долины, построенная на средства Турции.

Предшественник:
Капаган каган
Восточно-Тюркский каган
716 - 734
Преемник:
Йоллыг-тегин Ижань-хан

См. также

Напишите отзыв о статье "Бильге-хан Богю"

Примечания

  1. Л. Н. Гумилёв. Древние Тюрки. Глава XXII/Пояснение
  2. Л. Н. Гумилёв. «Древние Тюрки»/Глава XXIII/Перелом
  3. С.Е.Малов. Памятники древнетюркской письменности Монголии и Киргизии. — Издательсво академии наук СССР, 1959. — С. 12-21. — 2000 экз.
  4. С.Е.Малов. Памятники древнетюркской письменности Монголии и Киргизии. — Издательсво академии наук СССР, 1959. — С. 7-11. — 2000 экз.
  5. С.Е.Малов. Памятники древнетюркской письменности Монголии и Киргизии. — Издательсво академии наук СССР, 1959. — С. 21. — 2000 экз.

Ссылки

  • [gumilevica.kulichki.net/OT/ot23.htm - Гумилёв. Древние тюрки.]
  • [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/China/Bicurin/Sobr_sved_o_narodach/Tom_I/frametext62.htm - Бичурин. Собрание…]
  • Сергей Ефимович Малов. «Памятники древнетюркской письменности Монголии и Киргизии». Издательство Академии Наук СССР, 1959. Страницы 11-25.

Отрывок, характеризующий Бильге-хан Богю

Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.