Бинтование ног

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Бинтова́ние ног (кит. трад. 纏足, упр. 缠足, пиньинь: chánzú, буквально: «связанная ступня») — обычай, практиковавшийся в Китае (особенно в аристократической среде) с начала X до начала XX века.

Полоской материи девочкам привязывали к ступне все пальцы ноги, кроме большого, и заставляли ходить в обуви малого размера, отчего ступни значительно деформировались, иногда лишая возможности ходить в будущем. Такие ноги традиционно назывались «золотыми лотосами». От размера ступни зависел престиж невесты, к тому же считалось, что принадлежащей к высокому обществу даме не следует ходить самостоятельно. Это «бессилие», неспособность к передвижению без посторонней помощи составляло, по литературным свидетельствам, одну из привлекательных черт женщины-аристократки: здоровые и недеформированные ноги ассоциировались с крестьянским трудом и «подлым происхождением».

При владычестве монгольской династии Юань и маньчжурской династии Цин в Китае маленькие ноги также становились символом национальной идентичности и «цивилизованности», поскольку у монголов и маньчжуров женщины ног не бинтовали.

В начале XX века Кан Ювэй, Су Маньшу и другие общественные деятели подвергали бинтование ног жёсткой критике. После Синьхайской революции (1911) и становления республики этот обычай постепенно сошёл на нет. В начале XXI века остаётся лишь незначительное число весьма пожилых женщин, обладающих специально деформированными ногами.





Возникновение обычая

Есть несколько легенд о происхождении обычая бинтовать ноги[1]. По одной из версий, наложница императора из династии Шан страдала косолапостью, по этой причине она попросила императора сделать общеобязательным бинтование стоп для всех девушек; таким образом её собственные ноги стали образцом красоты и элегантности. Другая легенда рассказывает, что любимая наложница императора Сяо Баоцзюань, у которой были изящные ножки, танцевала босиком на золотом помосте, украшенном жемчугом и изображениями цветов лотоса. Восхищённый император воскликнул: «От каждого прикосновения её ножки расцветают лотосы!». Возможно, именно тогда возникло выражение «нога-лотос» или «золотой лотос»; тем не менее, в легенде не упоминается о том, что ноги девушки были забинтованы[2]. Однако в большинстве случаев возникновение обычая бинтовать ноги связывается с историей о том, как император Ли Юй (937—978) попросил одну из своих наложниц, Яо Нян, забинтовать ноги полосами белого шёлка таким образом, чтобы они напоминали полумесяц; затем девушка танцевала «танец лотоса» на кончиках пальцев[3][1]. Женщины из высшего общества стали подражать ей, а затем эта практика стала широко распространённой[4][5].

Однако некоторые исследователи сомневаются в достоверности этой легенды. Например, историк Линь Вэйхун считает, что обычай бинтования ног появился в Китае позже, не ранее эпохи Сун (960—1279)[5]. В любом случае, известно, что обычай бинтования ног стал популярным в период династии Сун. К концу этой эпохи появилась традиция пить из туфельки, в каблуке которой был небольшой бокал. В период династии Юань некоторые мужчины пили прямо из туфельки; это называлось «осушить золотой лотос». Традиция сохранилась до времён династии Цин[1].

Женщина с забинтованными ногами была ограничена в возможности передвигаться самостоятельно, она была вынуждена сидеть дома и не могла пойти куда-либо без сопровождения слуг. Она не могла участвовать в политике и общественной жизни; она была зависима от своей семьи и, в первую очередь, от мужчин своей семьи. По этой причине забинтованные ноги стали символом женского целомудрия и мужской власти[6]. Кроме того, женщина, неспособная самостоятельно передвигаться, была свидетельством богатства и привилегированного положения её супруга, поскольку он мог себе позволить держать жену в праздности[7]. В период монгольского завоевания особая форма ноги китаянок позволяла легко отличить их от монголок и прочих «варваров», благодаря чему она стала признаком национальной идентичности. Кроме этого считалось, что деформирование ног улучшает здоровье женщины и делает её более способной к деторождению[8]. Забинтованная нога стала признаком красоты и необходимым атрибутом для того, чтобы девушка смогла выйти замуж. Для девушек из бедных семей это давало возможность вступить в выгодный брак. В конце XIX века в провинции Гуандун в бедных семьях стало обычаем бинтовать ноги старшей из дочерей, которую готовили для престижного замужества (уделом её младших сестёр была домашняя работа и брак с крестьянином; они также могли стать наложницами более богатых мужчин). Сами женщины с забинтованными ногами, их семьи и их мужья очень гордились тем, насколько мала деформированная стопа[8].

Идеальная нога должна была не превышать 7 сантиметров в длину; такие ноги назывались «золотые лотосы»[9]. Стопа длиной в 10 см носила название «серебряный лотос», если же длина превышала 10 см — «железный лотос». Стопа не должна была выглядеть как опора для тела[3].

По свидетельству миссионера Джастиса Дулиттла[en], многие бедняки были готовы на любые лишения для того, чтобы их дочери имели необходимые для удачного замужества крошечные ножки[8].

Предполагается, что обычай бинтования ног в значительной степени связан с господствующей в средневековом Китае философией конфуцианства. Конфуций придерживался древней концепции «инь и ян», в соответствии с которой женщина несла в себе начало «инь», то есть слабость и пассивность. Деформация стопы подчеркивала эти качества женщины. Кроме того, конфуцианство устанавливало строгую социальную иерархию, в которой женщины находились в подчинённом положении по отношению к мужчинам. Трудность самостоятельного передвижения для женщин ограничивала их возможности и тем самым гарантировала незыблемость этой иерархии[10].

Одним из защитников традиции бинтования ног был конфуцианский философ Чжу Си (1130—1200), который считал, что этот обычай следует распространить за пределы Китая, поскольку он представляет собой «правильные отношения между мужчиной и женщиной»[11].

Процесс

Бинтование ног начиналось до того, как стопа девочки была полностью сформирована. Чаще всего бинтовать ноги начинали осенью или зимой, поскольку холод уменьшал чувствительность к боли и снижал риск инфицирования[12][13]. В богатых семьях в день первого бинтования ног девочке предоставлялась личная прислуга, для того чтобы ухаживать за её стопами и носить её на руках в те дни, когда боль становится слишком сильной[11].

Для формирования «идеальной ножки» требовалось приблизительно три года. Процесс бинтования ног состоял из четырёх этапов[13].

Первый этап назывался «попыткой бинтования»[13]. Прежде всего ноги девочки обмывались тёплой смесью из травяных отваров и крови животных для того, чтобы стопа стала более гибкой. Хлопковые бинты длиной 3 метра и шириной 5 сантиметров также вымачивались в травяных отварах и крови животных. Ногти на ногах подрезались как можно более коротко для профилактики врастания ногтя и, как следствие, инфицирования. После этого стопа сгибалась с такой силой, что пальцы вдавливались в подошву ноги и ломались. Повязка накладывалась в форме «восьмёрки», начиная со свода стопы, затем вокруг пальцев и наконец вокруг пятки. После каждого оборота бинта повязка туго затягивалась[5]. Концы повязки сшивали для того, чтобы повязка не ослабла, а затем на ногу девочки надевали специальные носки и туфельки с острыми носами[13]. После этой процедуры девочку заставляли ходить, для того чтобы под весом тела стопа постепенно приобрела желаемую форму[3]. Кроме того, ходьба была необходима для восстановления кровообращения в туго забинтованных ногах. Каждый день девочка должна была проходить не менее 5 километров (однако девочки с особенно маленькими ногами ходить не могли и до конца жизни их носили слуги)[13].

Второй этап (длительностью более полугода) назывался «попыткой затягивания». На этом этапе бинты затягивались всё туже, что усиливало боль[13]. Сломанные пальцы требовали постоянного ухода, поэтому повязки периодически снимались, стопы омывались для того, чтобы удалить ткани, поражённые некрозом. Ногти аккуратно подстригались. Стопы также массировали, чтобы они легче сгибались, иногда их подвергали ударам для того, чтобы суставы и сломанные кости стали более гибкими[14].

После омовения ногу обрабатывали квасцами и благовониями с различными ароматами[7]. Сразу после этой процедуры повязка накладывалась снова, причём бинт затягивался ещё туже. Этот процесс повторялся как можно чаще (в состоятельных семьях как минимум раз в день, а в бедных крестьянских семьях два или три раза в неделю). Этим обычно занимались старшие женщины из семьи девочки или профессиональные бинтовальщики ног. Считалось, что матерям не следует проводить эту процедуру, поскольку мать будет испытывать жалость к дочери и не сможет затянуть повязку достаточно туго[15]. Существовала китайская пословица: «Мать не может любить одновременно свою дочь и её ногу»[11].

Третий этап назывался «периодом тугого бинтования». На этом этапе носок ноги постепенно притягивался к пятке, кости при этом изгибались и иногда ломались снова[13].

Четвёртый этап носил название «бинтование дуги»: его целью было сформировать подъём стопы настолько высоким, что под аркой стопы могло поместиться куриное яйцо. В результате форма стопы начинала напоминать натянутый лук — это считалось очень красивым[13].

Через 4-5 лет после начала бинтования стопы боль становилась менее мучительной. Однако страдания, причиняемые деформацией ноги, были такими сильными, что в Китае появилась пословица «Пара бинтованных ног стоит ванну слёз»[5].

В более взрослом возрасте женщины сами бинтовали себе ноги[3]. Это приходилось делать в течение всей жизни[13].

В Китае существовали специальные стулья для бинтования ног. Каждый стул был оснащен выдвижным ящичком, в котором хранились бинты, ножницы для подрезания ногтей и прочие принадлежности. В спинке стула было приспособление для разглаживания смятых бинтов[13].

Последствия

Самой распространённой проблемой было возникновение инфекций ног. Несмотря на то что ногти регулярно подстригали, они часто врастали в палец, вызывая воспаление и повреждая ткани пальца. По этой причине иногда ногти удалялись. Также несколько слоёв плотной ткани не пропускали воздух к стопе[13], и из-за слишком тугой повязки кровообращение в стопе нарушалось, а кровообращение в пальцах ног вообще исчезало. В результате инфекционные процессы в пальцах не прекращались; начинался некроз тканей. Если инфекция переходила на кости, то пальцы могли отпасть, это считалось благоприятным, поскольку теперь ногу можно было перебинтовать ещё туже. Если у девочки были более широкие стопы, в них иногда втыкали осколки стекла или черепицы, для того чтобы спровоцировать инфекцию и, как следствие, некроз тканей. Инфекция ноги могла привести к смерти от заражения крови, если же девочка выживала, то во взрослом возрасте у неё чаще возникали различные заболевания. В начале процесса значительная часть костей стопы оставалась сломанной часто на несколько лет. Когда девочка становилась старше, кости начинали срастаться. Однако даже после того, как кости срастались, они оставались хрупкими и часто снова ломались, особенно в подростковом возрасте, когда были ещё недостаточно крепкими. Взрослые женщины часто страдали от переломов ног и бедренных костей, поскольку в положении стоя им было трудно сохранять равновесие, а также трудно вставать из сидячего положения[16]. В 1997 группа исследователей провела сравнение между пожилыми женщинами с деформированными и здоровыми ногами. Было выяснено, что те женщины, чьи ноги были деформированы, чаще страдают от остеопороза (масса костной ткани в бедерных костях у них была ниже на 5,1 %, а в позвоночнике — на 4,7 %), что означает повышенный риск перелома костей. При этом риск падения у них вдвое выше (38 % против 19 %)[3].

Восприятие мужчинами

В китайской культуре деформированные стопы считались очень эротичными. В то же время вид женской ноги без обуви и бинтов считался неприличным[13]. Некоторые мужчины предпочитали никогда не видеть женскую ногу без повязки; по этой причине женщины постоянно носили бинты и обувь. Один из китайских авторов писал: «Если вы снимете обувь и повязку, то эстетическое наслаждение будет навеки разрушено»[14]. Женщинам дозволялось лишь перед сном слегка ослабить повязку и надеть туфли на мягкой подошве[17]. В Китае были распространены эротические женские изображения, благопристойно называемые «весенние картинки»: сами женщины на них были обнажены, но на ногах была обувь[13].

В классическом романе Цзинь Пин Мэй «Цветы сливы в золотой вазе» неоднократно упоминается о крошечных ножках главной героини[18]:

  • «Пань Цзиньлянь, шестая дочь портного Паня, жившего за Южными воротами города, ещё девочкой отличалась красотой. За прелестные маленькие ножки её и назвали Цзиньлянь — „Золотая лилия“»[комм. 1].
  • «…её маленькие, как раз в полшпильки, в три вершка золотые лотосы-ножки, остроносые, как шило или нежные ростки лотоса, ступающие по ароматной пыльце и танцующие на рассыпанной бирюзе…»
  • «Обута она в туфельки с облаками расшитого белого шёлка на толстой подошве. Изящно вздернуты кверху, как коготь орлиный остры их носки. Её золотые лотосы — ножки — ступают, словно по пыльце, ароматной и нежной».

В книге времён империи Цин описывается сорок восемь различных эротических игр с женской ногой.[7] В том числе было известно 11 различных способов прикасаться к женской ноге.[19]

Существовала классификация, описывающая 58 разновидностей женских ног, например:

  • божественная — в высшей степени пухлая, мягкая и изящная;
  • дивная — слабая и утончённая;
  • бессмертная — прямая, самостоятельная;
  • драгоценная — слишком широкая, непропорциональная;
  • чистая — слишком длинная и тонкая;
  • соблазнительная — плоская, короткая, широкая, круглая (недостатком этой ноги было то, что её обладательница могла противостоять ветру);
  • чрезмерная — узкая, но недостаточно острая;
  • обычная — пухлая, распространённого типа;
  • неправильная — обезьяноподобная большая пятка, дающая возможность карабкаться[7].

Маленькую ступню идеальной формы (с острым носком) сравнивали с молодым месяцем и с весенними побегами бамбука. Было высказано мнение, что одним из сильнейших эротических наслаждений является созерцание крошечных следов от женских ног на снегу[13].

Женщины с деформированными ногами избегали переносить тяжесть тела на носок и предпочитали наступать на пятку; по этой причине их походка становилась осторожной и неустойчивой. Марко Поло (1254—1324) писал, что длина шага китаянки не превышает полпальца[1]. Мужчины считали очень эротичной семенящую и покачивающуюся женскую походку-«лотос»[12]. В Китае говорили, что при ходьбе женщина с деформированными стопами напоминает «нежный ивовый побег, овеваемый весенним ветерком»[17].

Посторонние мужчины не должны были видеть ступни ног замужней женщины, по этой причине юбки шились очень длинными.[19] Интересно, что деформация ног считалась залогом женского целомудрия (чему в средневековом Китае придавалось огромное значение), но одновременно с этим считалось, что она способствует развитию сексуальности женщины[11]. Например, атрофия стоп приводила к чрезмерной нагрузке на бедра, они отекали, и мужчины воспринимали их как «пухлые и сладострастные»[7]. К тому же среди мужчин существовала эротическая фантазия о том, что подобная необычная походка укрепляет мышцы влагалища[11] и что постоянные мышечные спазмы, вызванные болью, делают влагалище более узким. Считалось, что прикосновение к ступне сексуально возбуждает женщину[13]

Восприятие женщинами

Обычай бинтования ног воспринимался женщинами как необходимость, поскольку к женщинам с нормальными, недеформированными ногами относились с презрением, называя их «босоногими»[1]. Во время сватовства семья жениха сначала интересовалась размером стопы невесты. Если её длина превышала четыре цуня (приблизительно 13 см[17] — чуть длиннее среднего пальца руки[13]), то свекровь презрительным жестом срывала юбку с девушки, а гости высказывали оскорбительные замечания в её адрес[17]. Мужчина имел право расторгнуть помолвку, если обнаруживалось, что ступни у невесты недостаточно маленькие[13]. Женщины с недеформированными ногами не только не могли рассчитывать на удачное замужество; в богатых домах прислуживать хозяйке могли лишь девушки с забинтованными ногами, а те, у кого стопа была слишком большой, вынуждены были заниматься более тяжёлой и грязной работой, например, на кухне[1]. К тому же, по китайскому поверью, если женщина не имела мужа, умирала бездетной и некому было ухаживать за её могилой, то в своём посмертном существовании она превращалась в «голодное привидение» и обречена была вечно скитаться без приюта. По этой причине ради возможности выйти замуж женщины были согласны терпеть боль и прочие последствия бинтования ног[3]. Если мать из жалости недостаточно туго бинтовала ноги дочери, то во взрослом возрасте девушка осуждала мать за слабость[17].

Распространённость и разные формы бинтования ног

Несмотря на сильное влияние китайской культуры на соседние государства (Япония, Вьетнам, Корея), обычай бинтования ног не привился ни в одной из этих стран[5].

Некоторые этнические группы, не принадлежащие к народу хань (основная этническая группа Китая), практиковали нетугое бинтование ног, при котором кости не ломались, а стопа не сгибалась, а лишь сужалась. Среди хакка бинтование ног вообще не применялось[20].

Было отмечено, что обычай бинтования ног существовал до 1948 года среди дунган, которые являются мусульманами, пришедшими в Китай из центральной Азии[21], но был крайне распространённым в этнической группе хуэй провинции Ганьсу[22]. В южном Китае в городе Гуанчжоу Джеймс Легг обнаружил мечеть, в которой висел плакат, осуждающий обычай бинтования ног и утверждающий, что ислам не может позволить делать то, что разрушает творение Бога[23].

В бедных семьях бинтование ног не всегда бывало тугим, и оно начиналось позже. В тех районах Китая, где выращивался рис, женщины участвовали в работе на полях, и там обычай бинтования ног не имел такого распространения, как в остальных частях Китая[11]. Многие женщины с перебинтованными ногами могли ходить, хотя им это было труднее, чем тем, чьи ноги не были деформированы. В XIX веке и в начале XX века были очень популярны выступления танцовщиц с перебинтованными ногами, а в цирках актрисы с перебинтованными ногами были способны стоять на спинах скачущих лошадей[24].

Критика и исчезновение обычая

Несмотря на популярность традиции бинтования ног, в некоторых случаях она подвергалась критике. Например, в фантастическом романе «Цветы в зеркале» китайского писателя Ли Жучжэня (ок. 1763 — ок. 1830) герой, один из министров Царства Благородных, приехав в Китай, удивляется: «Я слышал, что в вашей стране издавна существует обычай бинтовать женские ноги. В самом начале девочки мучаются ужасно, хватаются за ноги, кричат, плачут, ноги начинают гнить, кровь из них течёт. Из-за этого девочки не спят по ночам и не могут есть; из-за этого начинаются всякие серьёзные болезни. Я думал, что эти девочки непослушные и их матери всё-таки не так жестоки, чтобы убить их, поэтому избирают этот способ наказания, чтобы исправить их. А оказывается, что это делается ради красоты. Без этого, видите ли, некрасиво!» В этом романе есть глава «Страна женщин», в которой мужчины рожают детей и подвергаются бинтованию ног[25]. Поэт Юань Мэй написал произведение, называющееся «В чем красота маленьких ножек? А ведь весь мир сходит по ним с ума». Его последователь Юй Чжэнсе выступал против обычая бинтования ног, поскольку это наносит вред здоровью женщин[5].

После того как маньчжурская династия пришла к власти в Китае в 1663 году, император издал указ о запрете бинтования ног (1644)[26]. В 1668 году этот указ остался в силе по отношению к девушкам маньчжурского происхождения, но он был отменён в отношении китаянок[5]. В результате в Китае появилась пословица «Мода сильнее императора»[13]. Форма стопы стала важным признаком, отличающим маньчжурских женщин от женщин народа хань[комм. 2][5][13].

В армии мятежников-тайпинов (1850—1864) женщины были уравнены в правах с мужчинами, при этом тайпины запретили на контролируемых территориях обычай бинтования ног у девочек[27].

В 1874 году английский миссионер Джон Макгоуэн[en] призвал к уничтожению обычая бинтования ног, это произошло в городе Сямынь. На призыв откликнулись шестьдесят женщин-христианок китайского происхождения. Одна из женщин, мать семерых дочерей, выступила первой, она дала клятву, что её дочери никогда не будут подвергаться бинтованию ног, даже если в результате они не смогут выйти замуж. На этом собрании было принято решение о создании «Общества небесной ноги» (Heavenly Foot society). «Небесной ногой» (кит. 天足, пиньинь: tiānzú, палл.: тяньцзу) называлась нога естественной формы, «созданная Небом» (то есть Богом), в противоположность деформированной ноге (кит. трад. 纏足, упр. 缠足, пиньинь: chánzú, палл.: чаньцзу)[28]. В дальнейшем слово «тяньцзу» стало общекитайским символом движения за запрет бинтования ног[29].

Иициатива Макгоуэна была поддержана другими христианскими миссионерами, в том числе Тимоти Ричардом[en], который считал, что христианство может содействовать движению за равенство между мужчинами и женщинами[en][30].

В этот период образованные китайцы стали осознавать, что этот аспект их культуры не соответствует прогрессу современного общества. Например, реформатор Кан Ювэй представил законопроект о запрете бинтования ног[31], а в 1883 году он создал Общество освобождения ног[en] (первую организацию подобного типа)[32]. Философ Янь Фу призывал к реформам, которые содействовали бы оздоровлению нации, в том числе он считал, что следует запретить курение опиума и бинтование ног (Янь Фу считал также, что китаянкам следует заниматься спортом, что помогло бы им рожать здоровых и сильных детей)[33]. Писатель и общественный деятель Су Маньшу (1884—1918) перевёл роман «Отверженные» Виктора Гюго; он ввёл в повествование придуманного им самим персонажа, критикующего китайские традиции, в том числе бинтование ног. По словам Су Маньшу, этот обычай является варварским; из-за деформации стоп женщины не могут ходить, а их ноги «напоминают копыто свиньи»[34].

Приверженцы теории социального дарвинизма использовали как аргумент идею, что эта традиция ослабляет нацию, поскольку слабые женщины не могут родить сильных сыновей. Феминистки критиковали эту традицию за то, что она причиняет страдания женщинам[11][14]. В начале XX века образованные китаянки, такие как феминистка Бриджит Кван[en], боролись против обычая бинтовать ноги.

Правительство также делало попытки запретить бинтовать ноги. Императрица Цыси издала подобный указ для улучшения отношений с иностранцами, однако вскоре указ был отменён. В 1902 году бинтование ног было запрещено указом императора династии Цин[35]. В 1912 году после падения династии Цин новое правительство Китайской Республики запретило бинтование ног, однако, как и в предшествующих случаях, это начинание не увенчалось успехом. Одновременно с этим некоторые семьи, не одобряющие традицию бинтования ног, договаривались между собой о том, что сын из одной семьи возьмёт в жёны девушку из другой семьи, даже если её ноги не будут деформированы согласно обычаю[8]. Возникли «общества против бинтования ног», их члены давали обещание не только не бинтовать ноги своих дочерей, но и не позволять своим сыновьям жениться на девушках с деформированными стопами[11].

Когда в 1949 году к власти пришли коммунисты, им удалось добиться полного запрета на бинтование ног, в том числе в отдалённых сельских районах, жители которых не подчинялись соответствующему указу предыдущего правительства. Запрет на бинтование ног существует и в настоящее время. Помимо законодательного запрета, изменился менталитет жителей Китая. В частности, особое внимание стало уделяться развитию спорта, в том числе женского. Победы китайских спортсменок в Олимпийских играх являются предметом гордости для соотечественников. По этой причине понятие о женственности и женской привлекательности стало несовместимым с деформацией ног[10]. Однако обувь для деформированных ног продолжала производиться, поскольку ещё были живы женщины, чьи ноги были забинтованы в детстве. Последняя пара туфелек для «золотых лотосов» была сшита в 1999 году. После этого состоялась торжественная церемония закрытия обувной фабрики, а товар, оставшийся на складе, был передан в дар этнографическому музею[36].

Оценка бинтования ног в современном обществе разнится: в некоторых случаях, как например в романе «Земля[en]» американской писательницы Перл Бак, этот обычай описан нейтрально; автор исходит из уважения к китайской культуре и считает, что иностранцам не следует критиковать её. В других случаях иностранные авторы выражают возмущение по поводу этой традиции и призывают китайцев её уничтожить[37].

Обувь для бинтованных ног («туфельки-лотосы»)

Китайские женщины носили особую обувь, которая называлась «туфельки-лотосы». Их носки имели коническую форму и напоминали бутон лотоса; при этом туфельки были настолько малы, что умещались на ладони руки. Иногда у туфелек были каблуки или клинообразные подошвы, благодаря чему нога казалась ещё меньше. Туфельки обычно шили из хлопка или шёлка, иногда они были простыми, но чаще всего они были украшены вышитыми изображениями цветов, птиц и животных. Иногда вышивка была даже на подошвах, поскольку подразумевалось, что эта обувь не предназначена для ходьбы[38]. Поскольку иногда уже сам вид красивой женской туфельки вызывал у мужчин эротическое возбуждение, то изготовлению обуви китаянки придавали огромное значение. Часто женщины сами шили себе туфельки, для этого у них имелись специальные деревянные колодки, изготовленные по форме их ноги. Искусству шитья и вышивания туфелек обучались с детства. Существовали специальные сундучки для хранения женских туфелек. Ночью женщины тоже должны были носить обувь, ночные туфельки имели мягкую подошву, но они были более короткими и узкими. Ночные туфельки часто украшались вышитыми изображениями эротического содержания (которые в Китае назывались «картинками весеннего дворца»).[19]

Влияние на моду

В XVII—XVIII во Франции возникла мода на китайский стиль («шинуазри»); в том числе появились так называемые «мюли» — маленькие туфельки (обычно без задника), имитирующие обувь китаянок[39] и часто очень неудобные[40]. В XVII веке мюли использовались в качестве домашней обуви; позднее, в XVIII веке, они стали считаться нарядной обувью[41]. Мюли в китайском стиле (например, из цветного сафьяна) в качестве домашней обуви носили также и мужчины[42].

Позднее мюли вышли из моды; своим возрожденем они обязаны французскому модельеру Роже Вивье[en] (1913—1998)[41], прозванному «обувным Фаберже»[43]. Вивье вновь сделал популярными туфельки-мюли без задника, зрительно уменьшающие размер стопы[41].

См. также

Напишите отзыв о статье "Бинтование ног"

Примечания

Комментарии
  1. В оригинале героиня именуется не «Золотая лилия», а «Золотой лотос».
  2. Однако китайские эстетические представления оказывали сильное влияние на маньчжурских женщин, которые стремились подражать особой походке китаянок; с этой целью они придумали свою собственную форму обуви, которая позволяла женщине покачиваться при ходьбе. Эти туфельки, называемые «чашечка цветка», имели высокую платформу и делались обычно из дерева, иногда у них было небольшое возвышение в середине подошвы. Платформа туфельки была клиновидной формы и сужались книзу, поэтому выступающая из-под юбки ступня женщины казалась меньше, чем она была на самом деле.
Использованная литература и источники
  1. 1 2 3 4 5 6 Bossan, M.-J., 2004.
  2. Ko, D., 2002.
  3. 1 2 3 4 5 6 Chinese Foot Binding.
  4. Cultural Encyclopedia of the Body, 2008.
  5. 1 2 3 4 5 6 7 8 Усов,В., 2003.
  6. Fairbank, J.K., 1986.
  7. 1 2 3 4 5 Дворкин, А..
  8. 1 2 3 4 Mackie, G., 1996, с. 1001.
  9. Manning, M.E..
  10. 1 2 Fan Hong, 1997.
  11. 1 2 3 4 5 6 7 8 Vento, M., 1998.
  12. 1 2 Jackson, B., 1998, p. 192.
  13. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 Стул для бинтования ног.
  14. 1 2 3 Levy, H.S., 1991, с. 322.
  15. Jackson, B., 1998, с. 322.
  16. Cummings, S.,Stone, K.1997.
  17. 1 2 3 4 5 Чжан Юн, 2008.
  18. Цветы сливы в золотой вазе.
  19. 1 2 3 Сундук для туфель.
  20. Davis, E.L., 1991, p. 333.
  21. Atabaki, M., 2005, p. 31.
  22. Hastings,J, Selbie, J.A, Gray L.H., 1916, p. 893.
  23. Legge, J., 1880, p. 111.
  24. Lim, L., 2007.
  25. Flowers in the Mirror, 1965.
  26. Elliott, M.C., 2001.
  27. Восстание тайпинов.
  28. Ko, D., 2005, p. 14-15.
  29. Ko, D., 2005, p. 18.
  30. Palmer, D.A., 2011.
  31. Тихвинский, С. Л., 2006.
  32. Плешаков, К.В..
  33. Schwartz, 1964, p. 86—88.
  34. Vittinghoff, N., 2004, p. 245.
  35. [www.bridgew.edu/soas/jiws/vol1/li.htm]
  36. Ko, D., 2002, p. 9.
  37. Ebrey, P..
  38. Nicholson, G., 2006, p. 87.
  39. Пахомова, А.В..
  40. Гелеранская, А..
  41. 1 2 3 Скуратовская, М.В., 2013.
  42. [www.shoe-icons.com/resources/ages.htm?id=805 Российский виртуальный музей обуви. История обуви, период 1800—1840 годов]
  43. Bouznif,N., 2012.

Литература

  • Bossan, M.-J. [books.google.co.uk/books?id=2Ifj9h4Z4YQC&pg=PA164&f=false#v=onepage&q&f=false The Art of the Shoe]. — Parkstone Press Ltd, 2004. — 164 с. — ISBN 978-1859958032.
  • Levy, H.S. The Lotus Lovers: The Complete History of the Curious Erotic Tradition of Foot Binding in China. — New York: Prometheus Books, 1991. — С. 322. — ISBN 978-0879756871.
  • Touraj Atabaki, Sanjyot Mehendale. [books.google.com/?id=OWMyFWAZLCwC Central Asia and the Caucasus: transnationalism and diaspora]. — Psychology Press, 2005. — С. 31. — ISBN 978-0-415-33260-6.
  • [books.google.co.uk/books?id=66u24WAyO_YC&pg=PA203&f=false#v=onepage&q&f=false Cultural Encyclopedia of the Body]. — Greenwood: Victoria Pitts-Taylor, 2008. — С. 203. — ISBN 978-0313341458.
  • Jackson, B. Splendid Slippers: A Thousand Years of an Erotic Tradition. — Ten Speed Press, 1998. — 192 с. — ISBN 978-0898159578.
  • Nicholson, G. [books.google.ca/books/about/Sex_Collectors.html?id=Kw5QAvLGnI4C&redir_esc=y Sex Collectors]. — New York: Simon & Schuster, 2006. — С. 87. — 277 с. — ISBN 9780743265874.
  • Davis, E.L. [books.google.co.uk/books?id=2rLBvrlKI7QC&pg=PA333 Encyclopedia of Contemporary Chinese Culture]. — New York: Routledge, 1991. — С. 333. — 832 с. — ISBN 9780415777162.
  • Усов, В. [books.google.ca/books?id=wpYjplbx3qMC&pg=PA391&lpg=PA391&dq=Кан+Ювэй+бинтование+ног&source=bl&ots=ie-LkpD0rc&sig=96gkZf2jPBclNT4Jm1aYzY5QHes&hl=fr&sa=X&ei=xD3bUsPnJsqprQGhgYHoAw&ved=0CGYQ6AEwBg#v=onepage&q=Кан%20Ювэй%20бинтование%20ног&f=false Последний император Китая. Пу И]. — Олма-Пресс, 2003. — С. 391-392. — ISBN 5-224-04249-6.
  • Ko, D. [books.google.co.uk/books?id=qpNQ91M3BswC&pg=PA34&f=false#v=onepage&q&f=false Every Step a Lotus: Shoes for Bound Feet]. — University of California Press, 2002. — С. 32-34. — ISBN 978-0520232846.
  • Fairbank, J.K. [www.harpercollins.com/browseinside/index.aspx? The Great Chinese Revolution, 1800 - 1985]. — New York: Harper & Row, 1986. — С. 70. — 396 с. — ISBN 978-0060390761.
  • Скуратовская, М.В. 100 великих творцов моды. — Вече, 2013. — ISBN 978-5-9533-6423-2.
  • Fan Hong. [books.google.ca/books?id=rophdLUYIjcC&printsec=frontcover&dq=footbinding&hl=fr&sa=X&ei=pLXlUuaVBMvNqwGcwYCIBw&ved=0CDcQ6AEwAA#v=onepage&q=footbinding&f=false Footbinding, Feminism, and Freedom: The Liberation of Women's Bodies in Modern China]. — Psychology Press, 1997. — С. 352. — 352 с. — ISBN 978-0714643342.
  • Ruzhen Li. [books.google.com/books?id=XHhR-6OGubIC&source=gbs_navlinks_s Flowers in the Mirror]. — University of California Press, 1965. — ISBN 978-0-520-00747-5.
  • Legge, J. [books.google.com/books?id=fpcuAAAAYAAJ&q=mohammedan#v=snippet&q=mohammedan&f=false The religions of China: Confucianism and Tâoism described and compared with Christianity]. — Hodder and Stoughton, 1880. — С. 111.
  • Hastings,J, Selbie, J.A, Gray L.H. [books.google.com/books?id=eEwTAAAAYAAJ&pg=PA893&dq=dungan+foot+binding&hl=en&ei=vtkfTb-bMoTGlQe-xez2Bw&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=7&ved=0CEMQ6AEwBg#v=onepage&q&f=false Encyclopædia of religion and ethics, Volume 8]. — T. & T. Clark, 1916. — С. 893.
  • Elliott, M.C. [www.amazon.com/dp/0804746842#reader_0804746842 The Manchu Way: the Eight Banners and Ethnic Identity in Late Imperial China]. — Stanford, CA: Stanford University Press, 2001. — С. 247. — ISBN 978-0-8047-3606-0.
  • Vittinghoff. N. [books.google.com/books?id=EGMWzOfJOTIC&pg=PA245&lpg=PA245&hl=ru#v=onepage&q=&f=false Mapping Meanings: The Field of New Learning in Late Qing China]. — Brill Academics, 2004. — С. 245. — 741 с. — ISBN 9004139192.
  • Тихвинский С. Движение за реформы в Китае в конце XIX века и Кан Ювэй // Избранные произведения. Т. 1.. — 2006. — С. 255. — ISBN 9004139192.
  • Ko, D. Cinderella’s Sisters: A Revisionist History of Footbinding. — Los Angeles: University of California Press,, 2005.
  • Ko, D. Perspectives on Foot-binding. — Los Angeles: University of California Press, 2008.
  • Чжан Юн. Дикие лебеди (глава 1. «Золотые лотосы длиной в три цуня»). — Изд–во Ивана Лимбаха, 2008. — 142 с. — ISBN 978–5–89059–106–7.
  • Lensey Namioka. [books.google.ca/books/about/Ties_That_Bind_Ties_That_Break.html?id=VVOvC28zSJkC&redir_esc=y Ties That Bind, Ties That Break]. — Laurel Leaf, 2000. — 160 с. — ISBN 978-0440415992.
  • Schwartz, Benjamin I. In search of wealth and power: Yen Fu and the West. — Cambridge (Mass.): Belknap Press of Harvard University Press, 1964. — P. 398.
  • Дворкин, А. [n355317.narod.ru/lib/dvorkin.htm Гиноцид, или Китайское бинтование ног].
  • [www.bbc.co.uk/dna/ptop/alabaster/A1155872 Chinese Foot Binding]. — BBC.
  • Manning, M.E. [travel.gather.com/viewArticle.action?articleId=281474976997081 China's "Golden Lotus Feet" - Foot-binding Practice].
  • Cummings, S. & Stone, K. Consequences of Foot Binding Among Older Women in Beijing China // American Journal of Public Health EBSCO Host. Oct 1997. — 1997.
  • Mackie, G. [investigadores.cide.edu/aparicio/dape/LecturasOptativas/5_Mackie_Footbinding.pdf Ending Footbinding and Infibulation: A Convention Account] // American Sociological Review, Vol. 61, No. 6. (Dec., 1996), pp. 999-1017. — 1996. — Вып. 61. — № 6.
  • Vento, M. [www.fordham.edu/halsall/women/vento.asp One Thousand Years of Chinese Footbinding: Its Origins, Popularity and Demise] // Chinese Culture/ March 7. — 1998.
  • [www.melanidy.com/kultura_kitaya/kitay_iskusstvo_muzei/stul/ Стул для бинтования ног].
  • [www.melanidy.com/kultura_kitaya/kitay_iskusstvo_muzei/sunduk/ Сундук для туфель].
  • Bouznif,N. [www.melanidy.com/kultura_kitaya/kitay_iskusstvo_muzei/sunduk/ Roger Vivier, orfèvre des souliers]. — 2012.
  • [jinpingmei.narod.ru/ «Цветы сливы в золотой вазе» Полный русский перевод романа с китайского (выполнен В. С. Манухиным и В. С. Таскиным].
  • Consequences of Foot Binding Among Older Women in Beijing China // American Journal of Public Health EBSCO Host. Oct 1997. — 1997.
  • Lim, L. [www.npr.org/templates/story/story.php?storyId=8966942 Painful Memories for China's Footbinding Survivors]. — National Public Radio.
  • Плешаков. К.В. [krotov.info/libr_min/16_p/paz/ifizm_07.htm Универсалистский пацифизм Кан Ювэя].
  • Гелеранская, А. [www.grandsmeta.ru/modules/pages/print.php?id=1492 Галантный Китай].
  • Пахомова, А.В. [www.muzcentrum.ru/news/2011/10/item5516.html Стиль шинуазри: театральный костюм, текстиль, аксессуары, драматургия и другие сферы искусства].
  • Ebrey, P. Gender and Sinology: Shifting Western Interpretations of Footbinding, 1300–1890," Late Imperial China 20.2 (1999): 1-34..
  • [www.imdb.com/заглавие/tt1541995/ Snow Flower and the Secret Fan (фильм)].
  • [www.esparmieru.lv/samye-strashnye-vojjny/vosstanie-tajjpinov/ Восстание тайпинов].
  • [www.jungchang.net/jungchang_books_wildswans.asp Wild Swans: Three Daughters of China].

Документальные фильмы

  • «Footbinding: In Search of the Three Inch Golden Lotus» (2004) — документальный телефильм режиссёра Юэ Цинъян[1].
  • «Golden Lotus: The Legacy of Bound Feet» (2006) — документальный видеофильм режиссёра Джоан Чэн[2].

Ссылки

  • [orient-interior.ru/kitajskij-stil/san-chxun-kin-lian-ili-zolotye-lotosy/ Сань Чхунь Кинь Лиань: бинтование ног или «золотые лотосы»]

  1. [www.imdb.com/заглавие/tt1097228/ Footbinding: In Search of the Three Inch Golden Lotus ]
  2. [womensstudies.barnard.edu/events/film-screening-golden-lotus-legacy-bound-feet Film Screening, GOLDEN LOTUS, The Legacy of Bound Feet]

Отрывок, характеризующий Бинтование ног

Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
Князь Андрей взглянул на Кутузова, и ему невольно бросились в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз. «Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!» подумал Болконский.
– От этого я и прошу отправить меня в этот отряд, – сказал он.
Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.


Кутузов чрез своего лазутчика получил 1 го ноября известие, ставившее командуемую им армию почти в безвыходное положение. Лазутчик доносил, что французы в огромных силах, перейдя венский мост, направились на путь сообщения Кутузова с войсками, шедшими из России. Ежели бы Кутузов решился оставаться в Кремсе, то полуторастатысячная армия Наполеона отрезала бы его от всех сообщений, окружила бы его сорокатысячную изнуренную армию, и он находился бы в положении Мака под Ульмом. Ежели бы Кутузов решился оставить дорогу, ведшую на сообщения с войсками из России, то он должен был вступить без дороги в неизвестные края Богемских
гор, защищаясь от превосходного силами неприятеля, и оставить всякую надежду на сообщение с Буксгевденом. Ежели бы Кутузов решился отступать по дороге из Кремса в Ольмюц на соединение с войсками из России, то он рисковал быть предупрежденным на этой дороге французами, перешедшими мост в Вене, и таким образом быть принужденным принять сражение на походе, со всеми тяжестями и обозами, и имея дело с неприятелем, втрое превосходившим его и окружавшим его с двух сторон.
Кутузов избрал этот последний выход.
Французы, как доносил лазутчик, перейдя мост в Вене, усиленным маршем шли на Цнайм, лежавший на пути отступления Кутузова, впереди его более чем на сто верст. Достигнуть Цнайма прежде французов – значило получить большую надежду на спасение армии; дать французам предупредить себя в Цнайме – значило наверное подвергнуть всю армию позору, подобному ульмскому, или общей гибели. Но предупредить французов со всею армией было невозможно. Дорога французов от Вены до Цнайма была короче и лучше, чем дорога русских от Кремса до Цнайма.
В ночь получения известия Кутузов послал четырехтысячный авангард Багратиона направо горами с кремско цнаймской дороги на венско цнаймскую. Багратион должен был пройти без отдыха этот переход, остановиться лицом к Вене и задом к Цнайму, и ежели бы ему удалось предупредить французов, то он должен был задерживать их, сколько мог. Сам же Кутузов со всеми тяжестями тронулся к Цнайму.
Пройдя с голодными, разутыми солдатами, без дороги, по горам, в бурную ночь сорок пять верст, растеряв третью часть отсталыми, Багратион вышел в Голлабрун на венско цнаймскую дорогу несколькими часами прежде французов, подходивших к Голлабруну из Вены. Кутузову надо было итти еще целые сутки с своими обозами, чтобы достигнуть Цнайма, и потому, чтобы спасти армию, Багратион должен был с четырьмя тысячами голодных, измученных солдат удерживать в продолжение суток всю неприятельскую армию, встретившуюся с ним в Голлабруне, что было, очевидно, невозможно. Но странная судьба сделала невозможное возможным. Успех того обмана, который без боя отдал венский мост в руки французов, побудил Мюрата пытаться обмануть так же и Кутузова. Мюрат, встретив слабый отряд Багратиона на цнаймской дороге, подумал, что это была вся армия Кутузова. Чтобы несомненно раздавить эту армию, он поджидал отставшие по дороге из Вены войска и с этою целью предложил перемирие на три дня, с условием, чтобы те и другие войска не изменяли своих положений и не трогались с места. Мюрат уверял, что уже идут переговоры о мире и что потому, избегая бесполезного пролития крови, он предлагает перемирие. Австрийский генерал граф Ностиц, стоявший на аванпостах, поверил словам парламентера Мюрата и отступил, открыв отряд Багратиона. Другой парламентер поехал в русскую цепь объявить то же известие о мирных переговорах и предложить перемирие русским войскам на три дня. Багратион отвечал, что он не может принимать или не принимать перемирия, и с донесением о сделанном ему предложении послал к Кутузову своего адъютанта.
Перемирие для Кутузова было единственным средством выиграть время, дать отдохнуть измученному отряду Багратиона и пропустить обозы и тяжести (движение которых было скрыто от французов), хотя один лишний переход до Цнайма. Предложение перемирия давало единственную и неожиданную возможность спасти армию. Получив это известие, Кутузов немедленно послал состоявшего при нем генерал адъютанта Винценгероде в неприятельский лагерь. Винценгероде должен был не только принять перемирие, но и предложить условия капитуляции, а между тем Кутузов послал своих адъютантов назад торопить сколь возможно движение обозов всей армии по кремско цнаймской дороге. Измученный, голодный отряд Багратиона один должен был, прикрывая собой это движение обозов и всей армии, неподвижно оставаться перед неприятелем в восемь раз сильнейшим.
Ожидания Кутузова сбылись как относительно того, что предложения капитуляции, ни к чему не обязывающие, могли дать время пройти некоторой части обозов, так и относительно того, что ошибка Мюрата должна была открыться очень скоро. Как только Бонапарте, находившийся в Шенбрунне, в 25 верстах от Голлабруна, получил донесение Мюрата и проект перемирия и капитуляции, он увидел обман и написал следующее письмо к Мюрату:
Au prince Murat. Schoenbrunn, 25 brumaire en 1805 a huit heures du matin.
«II m'est impossible de trouver des termes pour vous exprimer mon mecontentement. Vous ne commandez que mon avant garde et vous n'avez pas le droit de faire d'armistice sans mon ordre. Vous me faites perdre le fruit d'une campagne. Rompez l'armistice sur le champ et Mariechez a l'ennemi. Vous lui ferez declarer,que le general qui a signe cette capitulation, n'avait pas le droit de le faire, qu'il n'y a que l'Empereur de Russie qui ait ce droit.
«Toutes les fois cependant que l'Empereur de Russie ratifierait la dite convention, je la ratifierai; mais ce n'est qu'une ruse.Mariechez, detruisez l'armee russe… vous etes en position de prendre son bagage et son artiller.
«L'aide de camp de l'Empereur de Russie est un… Les officiers ne sont rien quand ils n'ont pas de pouvoirs: celui ci n'en avait point… Les Autrichiens se sont laisse jouer pour le passage du pont de Vienne, vous vous laissez jouer par un aide de camp de l'Empereur. Napoleon».
[Принцу Мюрату. Шенбрюнн, 25 брюмера 1805 г. 8 часов утра.
Я не могу найти слов чтоб выразить вам мое неудовольствие. Вы командуете только моим авангардом и не имеете права делать перемирие без моего приказания. Вы заставляете меня потерять плоды целой кампании. Немедленно разорвите перемирие и идите против неприятеля. Вы объявите ему, что генерал, подписавший эту капитуляцию, не имел на это права, и никто не имеет, исключая лишь российского императора.
Впрочем, если российский император согласится на упомянутое условие, я тоже соглашусь; но это не что иное, как хитрость. Идите, уничтожьте русскую армию… Вы можете взять ее обозы и ее артиллерию.
Генерал адъютант российского императора обманщик… Офицеры ничего не значат, когда не имеют власти полномочия; он также не имеет его… Австрийцы дали себя обмануть при переходе венского моста, а вы даете себя обмануть адъютантам императора.
Наполеон.]
Адъютант Бонапарте во всю прыть лошади скакал с этим грозным письмом к Мюрату. Сам Бонапарте, не доверяя своим генералам, со всею гвардией двигался к полю сражения, боясь упустить готовую жертву, а 4.000 ный отряд Багратиона, весело раскладывая костры, сушился, обогревался, варил в первый раз после трех дней кашу, и никто из людей отряда не знал и не думал о том, что предстояло ему.


В четвертом часу вечера князь Андрей, настояв на своей просьбе у Кутузова, приехал в Грунт и явился к Багратиону.
Адъютант Бонапарте еще не приехал в отряд Мюрата, и сражение еще не начиналось. В отряде Багратиона ничего не знали об общем ходе дел, говорили о мире, но не верили в его возможность. Говорили о сражении и тоже не верили и в близость сражения. Багратион, зная Болконского за любимого и доверенного адъютанта, принял его с особенным начальническим отличием и снисхождением, объяснил ему, что, вероятно, нынче или завтра будет сражение, и предоставил ему полную свободу находиться при нем во время сражения или в ариергарде наблюдать за порядком отступления, «что тоже было очень важно».
– Впрочем, нынче, вероятно, дела не будет, – сказал Багратион, как бы успокоивая князя Андрея.
«Ежели это один из обыкновенных штабных франтиков, посылаемых для получения крестика, то он и в ариергарде получит награду, а ежели хочет со мной быть, пускай… пригодится, коли храбрый офицер», подумал Багратион. Князь Андрей ничего не ответив, попросил позволения князя объехать позицию и узнать расположение войск с тем, чтобы в случае поручения знать, куда ехать. Дежурный офицер отряда, мужчина красивый, щеголевато одетый и с алмазным перстнем на указательном пальце, дурно, но охотно говоривший по французски, вызвался проводить князя Андрея.
Со всех сторон виднелись мокрые, с грустными лицами офицеры, чего то как будто искавшие, и солдаты, тащившие из деревни двери, лавки и заборы.
– Вот не можем, князь, избавиться от этого народа, – сказал штаб офицер, указывая на этих людей. – Распускают командиры. А вот здесь, – он указал на раскинутую палатку маркитанта, – собьются и сидят. Нынче утром всех выгнал: посмотрите, опять полна. Надо подъехать, князь, пугнуть их. Одна минута.
– Заедемте, и я возьму у него сыру и булку, – сказал князь Андрей, который не успел еще поесть.
– Что ж вы не сказали, князь? Я бы предложил своего хлеба соли.
Они сошли с лошадей и вошли под палатку маркитанта. Несколько человек офицеров с раскрасневшимися и истомленными лицами сидели за столами, пили и ели.
– Ну, что ж это, господа, – сказал штаб офицер тоном упрека, как человек, уже несколько раз повторявший одно и то же. – Ведь нельзя же отлучаться так. Князь приказал, чтобы никого не было. Ну, вот вы, г. штабс капитан, – обратился он к маленькому, грязному, худому артиллерийскому офицеру, который без сапог (он отдал их сушить маркитанту), в одних чулках, встал перед вошедшими, улыбаясь не совсем естественно.
– Ну, как вам, капитан Тушин, не стыдно? – продолжал штаб офицер, – вам бы, кажется, как артиллеристу надо пример показывать, а вы без сапог. Забьют тревогу, а вы без сапог очень хороши будете. (Штаб офицер улыбнулся.) Извольте отправляться к своим местам, господа, все, все, – прибавил он начальнически.
Князь Андрей невольно улыбнулся, взглянув на штабс капитана Тушина. Молча и улыбаясь, Тушин, переступая с босой ноги на ногу, вопросительно глядел большими, умными и добрыми глазами то на князя Андрея, то на штаб офицера.
– Солдаты говорят: разумшись ловчее, – сказал капитан Тушин, улыбаясь и робея, видимо, желая из своего неловкого положения перейти в шутливый тон.
Но еще он не договорил, как почувствовал, что шутка его не принята и не вышла. Он смутился.
– Извольте отправляться, – сказал штаб офицер, стараясь удержать серьезность.
Князь Андрей еще раз взглянул на фигурку артиллериста. В ней было что то особенное, совершенно не военное, несколько комическое, но чрезвычайно привлекательное.
Штаб офицер и князь Андрей сели на лошадей и поехали дальше.
Выехав за деревню, беспрестанно обгоняя и встречая идущих солдат, офицеров разных команд, они увидали налево краснеющие свежею, вновь вскопанною глиною строящиеся укрепления. Несколько баталионов солдат в одних рубахах, несмотря на холодный ветер, как белые муравьи, копошились на этих укреплениях; из за вала невидимо кем беспрестанно выкидывались лопаты красной глины. Они подъехали к укреплению, осмотрели его и поехали дальше. За самым укреплением наткнулись они на несколько десятков солдат, беспрестанно переменяющихся, сбегающих с укрепления. Они должны были зажать нос и тронуть лошадей рысью, чтобы выехать из этой отравленной атмосферы.
– Voila l'agrement des camps, monsieur le prince, [Вот удовольствие лагеря, князь,] – сказал дежурный штаб офицер.
Они выехали на противоположную гору. С этой горы уже видны были французы. Князь Андрей остановился и начал рассматривать.
– Вот тут наша батарея стоит, – сказал штаб офицер, указывая на самый высокий пункт, – того самого чудака, что без сапог сидел; оттуда всё видно: поедемте, князь.
– Покорно благодарю, я теперь один проеду, – сказал князь Андрей, желая избавиться от штаб офицера, – не беспокойтесь, пожалуйста.
Штаб офицер отстал, и князь Андрей поехал один.
Чем далее подвигался он вперед, ближе к неприятелю, тем порядочнее и веселее становился вид войск. Самый сильный беспорядок и уныние были в том обозе перед Цнаймом, который объезжал утром князь Андрей и который был в десяти верстах от французов. В Грунте тоже чувствовалась некоторая тревога и страх чего то. Но чем ближе подъезжал князь Андрей к цепи французов, тем самоувереннее становился вид наших войск. Выстроенные в ряд, стояли в шинелях солдаты, и фельдфебель и ротный рассчитывали людей, тыкая пальцем в грудь крайнему по отделению солдату и приказывая ему поднимать руку; рассыпанные по всему пространству, солдаты тащили дрова и хворост и строили балаганчики, весело смеясь и переговариваясь; у костров сидели одетые и голые, суша рубахи, подвертки или починивая сапоги и шинели, толпились около котлов и кашеваров. В одной роте обед был готов, и солдаты с жадными лицами смотрели на дымившиеся котлы и ждали пробы, которую в деревянной чашке подносил каптенармус офицеру, сидевшему на бревне против своего балагана. В другой, более счастливой роте, так как не у всех была водка, солдаты, толпясь, стояли около рябого широкоплечего фельдфебеля, который, нагибая бочонок, лил в подставляемые поочередно крышки манерок. Солдаты с набожными лицами подносили ко рту манерки, опрокидывали их и, полоща рот и утираясь рукавами шинелей, с повеселевшими лицами отходили от фельдфебеля. Все лица были такие спокойные, как будто всё происходило не в виду неприятеля, перед делом, где должна была остаться на месте, по крайней мере, половина отряда, а как будто где нибудь на родине в ожидании спокойной стоянки. Проехав егерский полк, в рядах киевских гренадеров, молодцоватых людей, занятых теми же мирными делами, князь Андрей недалеко от высокого, отличавшегося от других балагана полкового командира, наехал на фронт взвода гренадер, перед которыми лежал обнаженный человек. Двое солдат держали его, а двое взмахивали гибкие прутья и мерно ударяли по обнаженной спине. Наказываемый неестественно кричал. Толстый майор ходил перед фронтом и, не переставая и не обращая внимания на крик, говорил:
– Солдату позорно красть, солдат должен быть честен, благороден и храбр; а коли у своего брата украл, так в нем чести нет; это мерзавец. Еще, еще!
И всё слышались гибкие удары и отчаянный, но притворный крик.
– Еще, еще, – приговаривал майор.
Молодой офицер, с выражением недоумения и страдания в лице, отошел от наказываемого, оглядываясь вопросительно на проезжавшего адъютанта.
Князь Андрей, выехав в переднюю линию, поехал по фронту. Цепь наша и неприятельская стояли на левом и на правом фланге далеко друг от друга, но в средине, в том месте, где утром проезжали парламентеры, цепи сошлись так близко, что могли видеть лица друг друга и переговариваться между собой. Кроме солдат, занимавших цепь в этом месте, с той и с другой стороны стояло много любопытных, которые, посмеиваясь, разглядывали странных и чуждых для них неприятелей.
С раннего утра, несмотря на запрещение подходить к цепи, начальники не могли отбиться от любопытных. Солдаты, стоявшие в цепи, как люди, показывающие что нибудь редкое, уж не смотрели на французов, а делали свои наблюдения над приходящими и, скучая, дожидались смены. Князь Андрей остановился рассматривать французов.
– Глянь ка, глянь, – говорил один солдат товарищу, указывая на русского мушкатера солдата, который с офицером подошел к цепи и что то часто и горячо говорил с французским гренадером. – Вишь, лопочет как ловко! Аж хранцуз то за ним не поспевает. Ну ка ты, Сидоров!
– Погоди, послушай. Ишь, ловко! – отвечал Сидоров, считавшийся мастером говорить по французски.
Солдат, на которого указывали смеявшиеся, был Долохов. Князь Андрей узнал его и прислушался к его разговору. Долохов, вместе с своим ротным, пришел в цепь с левого фланга, на котором стоял их полк.
– Ну, еще, еще! – подстрекал ротный командир, нагибаясь вперед и стараясь не проронить ни одного непонятного для него слова. – Пожалуйста, почаще. Что он?
Долохов не отвечал ротному; он был вовлечен в горячий спор с французским гренадером. Они говорили, как и должно было быть, о кампании. Француз доказывал, смешивая австрийцев с русскими, что русские сдались и бежали от самого Ульма; Долохов доказывал, что русские не сдавались, а били французов.
– Здесь велят прогнать вас и прогоним, – говорил Долохов.
– Только старайтесь, чтобы вас не забрали со всеми вашими казаками, – сказал гренадер француз.
Зрители и слушатели французы засмеялись.