Бирманская операция (1942—1943)

Бирманская операция 1942-1943 годов
Основной конфликт: Бирманская кампания
Японские войска в Бирме
Дата	июнь 1942 - сентябрь 1943
Место	Мьянма
Противники
Великобритания Великобритания Китайская Республика Китайская Республика Японская империя Государство Бирма Азад Хинд
Командующие
Арчибальд Уэйвелл Ноэль Ирвин Джордж Джиффард Сёдзиро Иида Кавабэ Масакадзу Ба Мо
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
6.250 1.300

Бирманская операция 1942—1943 годов — боевые действия на территории современной Мьянмы с июня 1942 года по сентябрь 1943 года.

Сезон дождей 1942 года

Начиная с середины мая горные тропы, ведущие из Бирмы в Индию, превратились в непроходимые грязевые потоки. Японцы не продвинулись дальше Калевы, которую можно было снабжать по реке. Наступил этап сохранения достигнутого периметра и укрепления власти над завоёванной территорией.

Британское командование в Индии решило за лето 1942 года укрепить свои силы в Индии, и затем начать операции небольшого масштаба в Ассаме, чтобы в сухой период вновь выйти к верховьям Чиндуина у Калевы. Однако Лондону была нужна крупная победа, и британский премьер Уинстон Черчилль, полагая, что после поражения у Мидуэя японский флот уже не в состоянии вести активные действия в Индийском океане, решил массированным ударом из Индии в Аракан выйти к Рангуну и Моулмейну, отрезать японские войска от моря, и затем совершить рейд к Бангкоку. Уэйвелл был вынужден согласиться с планом операции, но проинформировал Лондон, что никакая операция крупного масштаба не будет успешной, если он не получит в своё распоряжение достаточной авиационной поддержки. Из-за трудностей англичан в Северной Африке было ясно, что необходимых сил Уэйвелл получить не сможет, поэтому масштабы операции уменьшили: было решено для начала овладеть портом Акьяб на побережье Аракана.

Операция «Анаким»

Британское наступление началось 21 сентября 1942 года, и сразу же выяснилось, что оно не обеспечено даже на предварительных этапах. В частности, не были подготовлены дороги, по которым войска должны были достичь границы с Бирмой (даже в долине Читтагонга, где для сооружения дороги нет никаких препятствий, она кончалась в 15 км от границы; при этом отсутствие дороги оказалось полной неожиданностью для командира наступавшей на Акьяб 14-й дивизии). В результате почти месяц ушёл только на то, чтобы проложить путь к индийско-бирманской границе для повозок и лёгких машин. Искусно обороняясь единственным полком (без одного батальона) японцы сделали так, что за ноябрь британская 14-я дивизия смогла продвинуться лишь до середина намеченного пути, а налёты японской авиации на Читтагонг и Калькутту настолько перепугали индийцев, что население бежало из городов и там замерла вся жизнь.

Узнав о проблемах с наступлением, командующий британской армией генерал Ирвин 9 января 1943 года прилетел в штаб 14-й дивизии и приказал её командующему штурмовать японские позиции в лоб. Однако ни одна из атак не увенчалась успехом; при этом англичане потеряли практически все танки. Однако «мясорубка в Аракане» продолжалась до 18 марта. Тем временем прибывшие в Аракан части японской 55-й дивизии начали теснить противника и уничтожать одну бригаду за другой. Командовавший 14-й британской дивизией Ллойд в итоге отказался выполнять самоубийственные приказы Ирвина и был смещён. Перед началом сезона дождей 1943 года командующим дивизией был назначен генерал Слим, который, ознакомившись с положением дел, приказал срочно отводить войска из Аракана, ибо после начала ливней британские части, лишённые подкреплений и снабжения, были бы окончательно истреблены японцами. Взбешенный Ирвин приказал лишить Слима командования и отдать под суд, но вместо этого был снят с должности сам.

Провал Анакима привёл также к отставки Уэйвелла, который был переведён на не влияющую на ход войны должность вице-короля Индии.

Китайский фактор

Командующий американской авиагруппой в Китае Клэр Шеннолт утверждал, что сможет обеспечить победу Китая в войне с Японией с помощью одной только авиации, для чего требовал поставки ему 500 американских самолётов с экипажами и соответствующего количества грузов. После захвата японцами Бирмы доставлять грузы из Индии в Китай стало возможным лишь с помощью авиации над Гималаями. Американское командование предпочло бы открыть наземный путь через северную Бирму, но для этого её следовало отвоевать; Чан Кайши не хотел рисковать своими армиями. При этом Чан Кайши находился в неприязненных отношениях со своим начальником штаба американским генералом Джозефом Стилуэллом, который был ярым сторонником и автором плана наступления китайских войск в Бирме.

18 октября 1942 года Стилуэлл прилетел в Дели с планом вторжения в Бирму крупными китайскими силами, но поддержки у англичан не нашёл: те понимали, что вступление китайских войск в Бирму в дни, когда ещё не изгладилась память о позорном бегстве англичан, будет означать потерю этой страны для Британской Империи, а претензии Китая на северную Бирму будут подкреплены китайской оккупацией этих районов. Так как высказывать вслух это было нельзя, то Уэйвелл обратился за разъяснениями к Объединённому комитету начальников штабов в Вашингтоне. Американцы поддержали Стилуэлла, и Объединённый комитет согласился в принципе на такую операцию. Договорились, что снабжение операции возьмут на себя американцы, которые создадут главную базу снабжения в Ледо; они же обеспечат воздушную поддержку. Осталось проложить за зиму дорогу от Ледо к границе.

Зимой англичане начали вставлять американским планам палки в колёса, и Чан Кайши 28 декабря телеграфировал Рузвельту, что отсутствие морской и сухопутной поддержки англичан сделает наступление китайских дивизий невозможным. 16 января 1943 года Чан Кайши проинформировал Рузвельта, что отказывается от наступления.

«Чиндиты» Уингейта

В 1942 году в Индию прибыл профессионал специальных операций Орд Уингейт. За лето-осень 1942 года он подготовил для действий в тылу японцев отряды, ставшие известными под названием «чиндиты». В феврале 1943 года бригада Уингейта двумя колоннами проникла в Бирму с целью взорвать железную дорогу в тылу у японцев. За два месяца «чиндитам» удалось пройти за Чиндуин, а некоторым группам — к Иравади в районе города Ката, взорвав в двух местах полотно железной дороги. Когда японцы поняли, что это — не действия небольших групп разведчиков, а армейская операция, снабжение которой происходит по воздуху, то они предприняли против «чиндитов» ряд карательных акций, и тем с трудом удалось вырваться обратно в Индию.

Несмотря на большие потери и мизерный реальный военный эффект, пропагандистский эффект от этого похода, особенно в свете провала наступления в Аракане, стал большим. Уингейт стал ратовать за увеличение числа бригад, подобных «чиндитам», уверяя, что с их помощью он отвоюет Бирму. Так как его поддержали политики в Лондоне и Вашингтоне, местные военачальники были вынуждены уступить.

Сезон дождей 1943 года

Набеги «чиндитов» привели японцев к выводу о необходимости несколько изменить тактику, перейдя от пассивной обороны к упреждающим ударам с тем, чтобы в следующем сухом периоде разгромить британские базы в Ассаме, расположение которых они узнали из допросов пленных. В марте 1943 года японские войска на территории Бирмы были объединены в Бирманский фронт. Японское командование также начало подготовку антианглийских воинских частей в Таиланде и Малайе из числа военнопленных индийского происхождения.

Вторжение «чиндитов» также показало, что симпатии простых бирманцев, проживших год в условиях японской оккупации, начинают склоняться на сторону англичан. Поэтому японские оккупационные власти начали переговоры о предоставлении независимости Бирме с целью снова перетянуть бирманцев на свою сторону. В марте 1943 года в Токио были приглашены лидеры бирманского национального движения. 8 мая 1943 года была сформирована Комиссия по подготовки независимости, а 1 августа 1943 года была провозглашена независимость Бирмы. Вскоре был опубликован договор о сотрудничестве Бирмы с Японией. «Независимая» Бирма объявила войну Великобритании и США.

Источники

• Б. Лиддел-Гарт. Вторая мировая война. — М.: ООО «Издательство АСТ», 1999. — ISBN 5-237-03175-7.
• Хаттори Такусиро. Япония в войне. 1941—1945. — СПб.: ООО «Издательство Полигон», 2000. — ISBN 5-89173-085-5.
• И. В. Можейко. Западный ветер — ясная погода. — М.: Издательство АСТ, 2001. — ISBN 5-17-005862-4.

Отрывок, характеризующий Бирманская операция (1942—1943)

– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.