Бирнс, Джеймс Фрэнсис

Джеймс Фрэнсис Бирнс James Francis Byrnes
49-й Государственный секретарь США
3 июля 1945 года — 21 января 1947 года
Президент:	Гарри Трумэн
Предшественник:	Эдвард Стеттиниус
Преемник:	Джордж Маршалл
Член Верховного суда США
8 июля 1941 года — 3 октября 1942 года
Президент:	Франклин Рузвельт
Предшественник:	James Clark McReynolds
Преемник:	Wiley Blount Rutledge
Сенатор от штата Южная Каролина
5 апреля 1931 года — 17 июля 1941 года
Предшественник:	Coleman Livingston Blease
Преемник:	Alva M. Lumpkin
104-й губернатор штата Южная Каролина
16 января 1951 года — 18 января 1955 года
Предшественник:	Стром Тэрмонд
Преемник:	George Bell Timmerman, Jr.
Член палаты представителей от 2 избирательного округа штата Южная Каролина
4 марта 1911 года — 4 марта 1925 года
Предшественник:	James O'H. Patterson
Преемник:	Butler B. Hare
Вероисповедание:	Епископальная церковь
Рождение:	2 мая 1882(1882-05-02) Чарлстон (Южная Каролина)
Смерть:	9 апреля 1972(1972-04-09) (89 лет) Колумбия (штат Южная Каролина)
Место погребения:	кладбище при Trinity Episcopal Cathedral
Супруга:	Maude Perkins Busch
Партия:	Демократическая партия, позже Республиканская партия

Джеймс Фрэнсис Бирнс (англ. James Francis Byrnes; 2 мая 1882 (1879), Чарлстон — 9 апреля 1972, Колумбия) — американский государственный деятель, один из немногих работавших во всех трёх ветвях власти. За время своей карьеры Бирнс был конгрессменом (1911—1925), сенатором (1931—1941), судьёй Верховного Суда (1941—1942), Государственным секретарём (1945—1947), и губернатором штата Южная Каролина (1951—1955).

Биография

Начало жизни

Родился в Чарлстоне в семье ирландских иммигрантов. Отец умер от туберкулеза за несколько недель до рождения мальчика. Мать Джеймса, Элизабет Максвини Бирнс работала портнихой. До 14 лет учился в католической приходской школе. Работал курьером, а затем клерком в адвокатской конторе. В 1900 году, чтобы устроиться на работу стенографистом в суд, изменил свою дату рождения, добавив три года до необходимых 21. Судья Джеймс Олдрих заинтересовался молодым человеком и стал обучать его юриспруденции. В 1903 Бирнс был принят в адвокаты, хотя и не имел юридического образования. В 1906 году женился на Мауд Пёркинс Буш, перешел в Епископальную церковь. В 1908 году был выбран прокурором.

Законодательная работа

В 1910 был избран членом конгресса от Южной Каролины как кандидат от Демократической партии.

В Конгрессе Бирнс отличался умением находить компромиссы и создавать коалиции. Работая в комиссии по бюджету, Бирнс познакомился с молодым Франклином Рузвельтом, занимавшим тогда пост заместителя секретаря флота. Бирнс поддерживал проекты по строительству автомобильных дорог на Юге США, выступал за предоставление избирательных прав женщинам (конституционная поправка была принята в 1920). С другой стороны, Бирнс выступал против законов направленных против линчеваний. В 1925 году Бирнс пытался избраться в Сенат США, но проиграл выборы бывшему губернатору Южной Каролины Колеману Близу.

Занимался юридической практикой в Спартанбурге и стал довольно богатым человеком. На следующих выборах в Сенат 1930 года победил своего соперника Колемана Близа. Когда Рузвельт пошел на президентские выборы 1932 года Бирнс работал на избирательную кампанию Рузвельта. После этого Бирнс стал ключевым сенатором направлявшим принятие законодательства Нового курса. В 1936 году был переизбран.

При поддержке Бирнса был принят крупный проект Santee Couper по постройке водохранилищ, электростанций, каналов и осушению болот в Южной Каролине, финансируемый за счет федерального бюджета. В 1940 году Бирнс был назначен Рузвельтом судьёй Верховного суда.

Вторая мировая война

В октябре 1942 после вступления США во Вторую мировую войну Рузвельт назначил Бирнса главой только что созданного Офиса экономической стабилизации, который занимался регулированием цен, составлением нового налогового плана и созданием системы государственного контроля над распределением сырья и товаров. В частности был установлен контроль за распределением стали, меди и алюминия — трёх металлов важных для военной промышленности. В мае 1943 Бирнс стал также главой совета по военной мобилизации. Благодаря своему уму, политическому опыту и дружбе с президентом Рузвельтом Бирнс скоро стал вторым (после президента) по важности человеком в администрации США. В то время как Рузвельт занимался войной и внешней политикой Бирнс определял внутреннюю политику, координировал работу ведомств, управлял производством, закупками и распределением военных материалов.

На выборах 1944 года Бирнс пытался стать вице-президентом США. Однако у него было несколько серьёзных недостатков, чтобы стать публичной фигурой высшего уровня. Для профсоюзов он был слишком консервативен, протестантской элите не нравилось то, что он в прошлом был католиком, а чёрные были недовольны его политикой поддержки расовой сегрегации. В результате демократическая партия решила, что лучшим кандидатом на пост вице-президента будет Гарри Трумэн, который и был избран на этот пост.

Бирнс был в американской делегации на Ялтинской конференции. Сделанные им стенографические записи являются наиболее полными записями встреч «Большой тройки».

После смерти Рузвельта 12 апреля 1945 президентом стал Трумэн. 3 июля 1945 года Трумэн назначил Бирнса государственным секретарём. Он сыграл важную роль на Потсдамской и других послевоенных мирных конференциях. Считается, что Бирнс из советников Трумэна был главным сторонником ядерной бомбардировки Японии. В январе 1947 года Бирнс подал в отставку из-за растущих разногласий с Трумэном.

Последующая карьера

Бирнс не хотел оставлять политику, и в 1951 году был избран губернатором своего родного штата Южная Каролина, занимал этот пост до 1955 года.

Отрывок, характеризующий Бирнс, Джеймс Фрэнсис

– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.