Бирюков, Николай Иванович (генерал)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Николай Иванович Бирюков
Дата рождения

6 декабря 1901(1901-12-06)

Место рождения

село Княжая Байгора, Липецкий уезд, Тамбовская губерния, Российская империя

Дата смерти

30 июня 1980(1980-06-30) (78 лет)

Место смерти

Москва, СССР

Принадлежность

СССР СССР

Род войск

Пехота

Годы службы

19201953

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Командовал

219-й стрелковый полк
186-я стрелковая дивизия
214-я стрелковая дивизия
80-я гвардейская стрелковая дивизия
20-й гвардейский стрелковый корпус

Сражения/войны

Гражданская война в России
Гражданская война в Испании
Великая Отечественная война

Награды и премии

Никола́й Ива́нович Бирюко́в (6 декабря 1901, село Княжая Байгора, Тамбовская губерния — 30 июня 1980, Москва) — советский военный деятель, Генерал-лейтенант (19 апреля 1945 года). Герой Советского Союза (28 апреля 1945 года).





Биография

Николай Иванович Бирюков родился в крестьянской семье 6 декабря 1901 года в селе Княжая Байгора Липецкого уезда Тамбовской губернии (ныне — Грязинского района Липецкой области).

Получил неполное среднее образование, после чего работал в издательстве в Петрограде.

Гражданская война

В марте 1920 года был призван в ряды РККА и направлен красноармейцем сначала в 32-й запасной, а затем в 20-й стрелковый полк в составе Московского военного округа.

В декабре 1920 года был направлен на учёбу на 27-е Орловские пехотно-пулемётные курсы, в составе которых в 1921 году участвовал в ходе подавления восстания крестьян в Тамбовской губернии под руководством А. С. Антонова.

Межвоенное время

С сентября 1922 года Бирюков служил в составе 56-го стрелкового полка 19-й стрелковой дивизии Московского военного округа на должностях командира отделения, старшины роты, командира взвода, адъютанта батальона, помощника командира и командира роты.

В 1925 году вступил в ряды ВКП(б).

С октября 1925 года служил в 165-м стрелковом полку (55-я стрелковая дивизия) на должностях командира роты и батальона. В октябре 1926 года был направлен на учёбу на повторные курсы комсостава Московской пехотной школы МВО, которые закончил в августе 1927 года.

В ноябре 1930 года был направлен на учёбу на курсы усовершенствования комсостава «Выстрел», после окончания которых в июне 1931 года был назначен на должность помощника начальника 4-го сектора 1-го отдела, затем — на должность помощника начальник этого отдела Командного управления Главного управления РККА, а в феврале 1935 года — на должность командира 219-го стрелкового полка (73-я стрелковая дивизия, Сибирский военный округ). Вскоре принял участие в ходе Гражданской войны в Испании.

В феврале 1939 года был назначен на должность командира 186-й стрелковой дивизии в составе Уральского военного округа. 4 июня 1940 года переаттестован в генерал-майоры.

4 ноября 1939 года Николаю Ивановичу Бирюкову было присвоено воинское звание «комбриг», а с введением генеральских званий в СССР постановлением Совета Народных Комиссаров СССР от 4 июня 1940 года ему присвоено воинское звание «генерал-майор».

Великая Отечественная война

В начале войны 186-я стрелковая дивизия под командованием Бирюкова была передислоцирована в район Полоцка и включена в состав 22-й армии (Западный фронт). В начале июля 1941 года дивизия сходу была введена в бой в районе Идрица — Витебск против 3-й танковой группы противника под командованием генерал-полковника Гота, а затем приняла участие в ходе Смоленской оборонительной операции. В бою 12 сентября 1941 года командир дивизии генерал-майор Н. И. Бирюков был ранен, после чего более двух месяцев проходил лечение в госпитале, находившемся в Калинине.

С декабря формировал 214-ю стрелковую дивизию в составе Уральского военного округа, которая в июле 1942 года была передислоцирована под Сталинград, где принимала участие в боевых действиях на Дону, а 22 ноября того же года после прорыва обороны противника перешла в наступление.

23 июня 1943 года был назначен на должность командира 20-го гвардейского стрелкового корпуса, а с 3 по 30 июля исполнял должность командира 80-й гвардейской стрелковой дивизии.

20-й гвардейский стрелковый корпус под командованием генерал-майора Николая Ивановича Бирюкова принимал участие в ходе Белгородско-Харьковской наступательной операции, Битвы за Днепр, Кировоградской, Корсунь-Шевченковской, Уманско-Ботошанской, Ясско-Кишинёвской, Будапештской наступательных, Балатонской оборонительной, Венской наступательной операций.

За отличие при освобождении Будапешта корпусу было присвоено почётное наименование «Будапештский».

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 28 апреля 1945 года гвардии генерал-майору Николаю Ивановичу Бирюкову присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» (№ 4970).

Гвардии генерал-лейтенант Н. И. Бирюков был назначен командиром сводного полка от 3-го Украинского фронта на Параде Победы 24 июня 1945 года[1][2].

Послевоенная карьера

После окончания войны Бирюков продолжил командовать корпусом.

В марте 1946 года был направлен на учёбу на Высшие академические курсы при Высшей военной академии им. К. Е. Ворошилова, после окончания которых в январе 1947 года был назначен на должность начальника инспекции Главного управления кадров ВС СССР, а в октябре — на должность начальника Управления общевойсковых кадров Главного управления кадров ВС СССР.

Генерал-лейтенант Николай Иванович в июле 1953 года вышел в отставку. Умер 30 июня 1980 года в Москве. Похоронен на Кунцевском кладбище.

Награды

Внешние изображения
[www.warheroes.ru/hero/hero.asp?id=14526 На могиле]

Иностранные награды

Почётные звания

Память

Сочинения

  • Бирюков Н. И. 200 дней в боях. — Волгоград, 1963.
  • Бирюков Н. И. Трудная наука побеждать / Лит. редакция Н. С. Винокурова. — М.: Воениздат, 1968. — С. 272. — (Военные мемуары). — 100 000 экз.
  • Бирюков Н. И. На огненных рубежах: 214-я Кременчугско-Александрийская стрелковая дивизия. — Уфа: Башкнигоиздат, 1969. — 192 с.
    •  — 2-е изд. — Волгоград: Нижне-Волжское кн. изд-во, 1972. — 255 с.

Напишите отзыв о статье "Бирюков, Николай Иванович (генерал)"

Литература

  • Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комкоры. Военный биографический словарь / Под общей редакцией М. Г. Вожакина. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2006. — Т. 1. — С. 80—81. — ISBN 5-901679-08-3.
  • Сталинградская битва. Июль 1942-февраль 1943: энциклопедия / под ред. М. М. Загорулько. — 5-е изд., испр. и доп. — Волгоград: Издатель, 2012. — С. 71. — 800 с.
  • На рубеже Дона // [www.molodguard.ru/heroes3700.htm Битва за Волгу: воспоминания участников Сталинградского сражения] / составитель И. К. Морозов, редакторы И. М. Логинов, И. К. Морозов. — Волгоград: Волгоградское книжное издательство, 1962. — 442 с.

Примечания

  1. [encyclopedia.mil.ru/encyclopedia/history/more.htm?id=11732974@cmsArticle Парад Победы 24 июня 1945 года].
  2. Победители (Парад Победы 24 июня 1945 года). М., 2000. С. 45—47.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=1354 Бирюков, Николай Иванович]. Сайт «Герои Страны».

Отрывок, характеризующий Бирюков, Николай Иванович (генерал)

– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.