Битва штандартов

Битва Штандартов
Основной конфликт: Англо-шотландские войны
Обелиск на месте битвы Штандартов
Дата	22 августа 1138 г.
Место	Норталлертон, Йоркшир (Англия)
Итог	Победа Англии
Противники
Шотландия Англия
Командующие
король Давид I архиепископ Турстан
Силы сторон
до 16 000 чел. до 10 000 чел.
Потери
до 12 000 чел. неизвестны

Битва Штандартов (англ. Battle of the Standard, 22 августа 1138 г.) — одно из важнейших сражений в истории англо-шотландских войн, произошедшее 22 августа 1138 года недалеко от Норталлертона в Северном Йоркшире, Англия. В этой битве английское ополчение, собранное Турстаном, архиепископом Йоркским, нанесло сокрушительное поражение шотландцам короля Давида I, которые вторглись на территорию Англии в период гражданской войны 1135—1154 годов. В центре позиций английских войск во время битвы находилась повозка, на которой были установлены освящённые знамёна с ликами североанглийских святых, благодаря чему сражение получило название «битва Штандартов». Другое название сражения — битва при Норталлертоне.

Предыстория

После смерти английского короля Генриха I, престол Англии должна была унаследовать его дочь Матильда, вдова императора Священной Римской империи Генриха V. Ещё 1 января 1127 г. англонормандские бароны принесли присягу на верность императрице и признали её наследницей престола. Первым среди принёсших присягу был шотландский король Давид I, дядя Матильды по матери, которому принадлежали обширные владения в Средней Англии и титул графа Хантингдона.

Когда 1 декабря 1135 г. Генрих I скончался, английская знать и духовенство, нарушив клятву верности Матильде, избрали своим королём Стефана Блуаского, сына дочери Вильгельма Завоевателя. Хотя Стефан также приходился родственником Давиду I — он был женат на племяннице Давида Матильде Булонской, — шотландский король отказался признать избрание Стефана и во главе крупной армии вторгся на территорию Англии. Быстрота, с которой произошло это вторжение, позволила ряду историков, сделать вывод, что эта кампания была подготовлена заранее и состоялась бы независимо от того, кто из претендентов занял бы английский престол, а защита прав Матильды являлась всего-лишь предлогом для попытки аннексии североанглийских графств. Шотландские войска захватили Камберленд и Нортумберленд, взяли Карлайл и Ньюкасл, осадили Дарем. Навстречу Давиду I в начале 1136 г. двинулась английская армия короля Стефана. 5 февраля в Дареме был подписан договор, в соответствии с которым Стефан уступал Генриху Шотландскому, сыну Давида I, Карлайл, Донкастер и владения графов Хантингдона, взамен чего Генрих приносил оммаж королю Стефану. Сам Давид I избежал признания Стефана королём и принесения ему оммажа и добился обещания, что в случае, если будет возрождёт титул графа Нортумбрии, Генрих Шотландский как внук по матери последнего англосаксонского эрла Нортумбрии, будет первым кандидатом на этот титул и связанные с ним владения в северо-восточной Англии.

Место битвы Штандартов

Англо-шотландское перемирие продолжалось недолго. Уже в конце зимы 1137 г. шотландцы вновь совершили набег на североанглийские графства. Лишь прибытие крупной армии короля Стефана заставило Давида I пойти на перемирие сроком до ноября 1137 г. Как только перемирие истекло, Давид I потребовал от Стефана передачи своему сыну обещанной Нортумбрии. Английский король в этот период находился в довольно сложном положении из-за провала своей экспедиции в Нормандию и складывания внутри страны сильной партии сторонников императрицы Матильды. Тем не менее, Стефан отверг требование шотландского монарха. В ответ Давид I объявил о своей верности императрице Матильде и в январе 1138 г. вновь вторгся на территорию Англии.

Шотландское вторжение

Шотландское вторжение зимой 1138 г. отличалось особым размахом и жестокостью, шокировавшей современников. Ричард Гексемский назвал шотландскую армию «отвратительным войском, более диким, чем любые язычники, не почитающие ни Бога, ни человека». Шотландцы «разорили всю область и везде убивали местных жителей без различия пола, возраста и состояния, уничтожая, грабя и сжигая деревни, церкви и дома». В английских хрониках того времени содержатся даже упоминания о случаях каннибализма, не говоря уже о массовых свидетельствах захватов в рабство и убийств священников, женщин и детей. За избавление от разбоев монастыри откупались деньгами: известно, например, что монастырь Тайнмаут выкупил уход шотландцев со своих земель за 27 марок. По словам Генриха Хантингдонского,

Шотландцы вспарывали животы беременным женщинам и доставали из них нерождённых младенцев; они накалывали детей на острия своих копий; обезглавливали священников на алтарях; отрубали верхушки распятий и заменяли их головами убитых. Куда бы шотландцы ни пришли, всюду они сеяли страх и жестокость.

В войсках Давида I находились не только шотландцы и англичане из Лотиана, но также норвежцы и гэлы с Оркнейских и Гебридских островов, нормандские рыцари, немцы и даже датчане. Однако наибольший ужас вызывали у местного населения «пикты» из Голуэя, которые, по всей видимости, отличались особой жестокостью.

В феврале 1138 г. король Стефан собрал крупную армию и двинулся на север. Шотландцам, однако, удалось избежать сражения, и король, разграбив Лотиан, был вынужден увести свои войска обратно на юг, где разгорался мятеж сторонников Матильды. В апреле Давид I вновь вторгся в в Англию. На этот раз он разделил свою армию на две группы: оставшись с основными силами разорять Нортумберленд, король послал отряд под командованием Вильгельма Фиц-Дункана в Ланкашир. 10 июня 1138 г. в стычке при Клитеро войска Фиц-Дункана одержали победу над отрядом североанглийских рыцарей. К концу июля обе шотландские армии вновь соединились в долине Тайна.

В условиях неспособности короля Стефана оказать отпор шотландцам, организацию обороны Северной Англии взяли на себя Турстан, архиепископ Йоркский, и бароны северных графств во главе с Вильгельмом Омальским, лордом Холдернесса. Под знаменем священной войны против дикарей им удалось собрать достаточно значительное ополчение (по некоторым оценкам, до 10 000 человек). 22 августа английские войска подошли к позициям шотландцев в торфяниках Коудон-Мур неподалёку от Норталлертона в Северном Йоркшире.

Позиции сторон

По численности армия Давида I сильно превосходила англичан, достигая 16 000 человек (впрочем, о численном превосходстве шотландцев сообщают только английские источники, поэтому вопрос остается открытым; так же и потери 12.000 человек из 16.000 не стыкуются с тем, что после битвы армия Давида осталась на территории Англии и контролировала приграничные области, т.е. сохранила свою боеспособность). Шотландцы расположились на невысоком холме к востоку от Большой Северной дороги. В войсках Давида находилось значительное число нормандских рыцарей, которые владели землями как в Шотландии, так и в Англии, и, соответственно, являлись вассалами обоих королей. Эти бароны, прежде всего Роберт де Брюс и Бернард де Баллиоль, попытались убедить Давида I отказаться от битвы, пообещав добиться от короля Стефана уступки Нортумберленда, но их усилия не увенчались успехом и часть нормандцев покинули расположение армии.

Перед построением армии возник спор о том, чей отряд должен стоять на передней линии войск. Король Давид I предполагал в авангард поставить нормандских рыцарей, однако против этого решительно выступили «голуэйцы» (очевидно, гэлы из юго-западных областей Шотландии), гордые своей недавней победой при Клитеро над англичанами. Король уступил и разместил впереди остальных войск яростных «голуэйцев», вооружённых лишь мечами, пиками и кожаными щитами. Современник сражения Эйлред из Риво с удивлением описывал их одежду, лишь наполовину закрывающую ягодицы (очевидно они носили короткие кильты). Непосредственно за «голуэйцами» разместились отряды англонормандских баронов из Южной Шотландии и Северной Англии во главе с принцем Генрихом. Третью линию составляли гэлы из Аргайла, норвежцы с Гебридов, а также отряд англосаксов из Лотиана под командованием графа Госпатрика. Наконец, замыкала построение основная масса шотландцев, главным образом, из северо-восточных областей страны, во главе с самим королём Давидом I.

Войска англичан расположились на соседнем с шотландцами холме, выстроившись в одну плотную колонну. В центре английских позиций архиепископ Турстан установил повозку с укреплённой на ней корабельной мачтой, к которой были привязаны священные знамёна с ликами святых Петра Йоркского, Иоанна Беверлийского, Вильфрида Рипонского и Кутберта Даремского. Благодаря этим знамёнам, сражение получило известность как «битва Штандартов». Первую линию построения составляли лучники, за ними шли тяжеловооружённые рыцари, спешившиеся для участия в битве, а на флангах и в арьергарде расположились отряды ополчения североанглийских графств.

Ход битвы

По свидетельству Генриха Хантингдонского, сражение началось атакой шотландецв. С громким криком «Albanaich, Albanaich!» (с гэльск. — «Шотландцы, шотландцы!») первые ряды армии Давида I обрушились на английскую армию. Эйлред из Риво так описывает начало сражения:

По обычаю они трижды прокричали свой ужасный боевой клич и атаковали южан с таким бешенством, что первые ряды копейщиков бросились в рассыпную; но были остановлены силой рыцарей и [копейщики] вновь обрели мужество и силы против неприятеля. И когда шотландские пики оказались бесполезными перед прочностью железа и дерева, они выхватили свои мечи и попытались одолеть англичан в ближнем бою.

Когда шотландцы перешли к бою на мечах, английские лучники засыпали их градом стрел. Позиции шотландцев расстроились, а храбрые, но крайне плохо вооружённые голуэйцы не пожелали отступить и были практически полностью перебиты. По словам Эйлреда,

Тела голуэйцев были утыканы стрелами как ежи иглами, но они продолжали сжимать в руках свои мечи и в слепом безумии размахивать ими, пытаясь поразить своего врага, но лишь тщетно рассекая воздух.

Сражение продолжалось и на других флангах. Отряду Генриха Шотландского удалось потеснить англичан, однако, когда одной из английских стрел был убит «предводитель людей Лотиана», вероятно, граф Госпатрик, шотландцы обратились в бегство. За ними последовали остатки голуэйцев и другие воины армии Давида I. По легенде, король лично пытался остановить отступающих, но был увезён своей охраной. По свидетельству Иоанна Гексемского, битва продолжалась три часа и к 9 часам утра была завершена. Разгромленная армия Давида I бежала на север. Англичане, чьи потери в сражении были относительно невелики, не преследовали шотландцев.

Последствия

Несмотря на полную победу англичан в битве Штандартов, она не сыграла решающую роль в ходе войны. Давид I со своими отрядами остался на территории Северной Англии, обосновавшись в Карлайле, и вскоре возобновил набеги на Нортумберленд. Продолжалась и осада шотландцами крепостей на англо-шотландской границе, в частности, в ноябре 1138 г. был взят замок Уарк. Переговоры о примирении взяли на себя королева Матильда Булонская и папский легат Альберик, епископ Остии. Окончательно условия мирного договора были согласованы 9 апреля 1139 г. в Дареме и оказались крайне выгодными для шотландского короля. Стефан, вынужденный вести военные действия в Южной и Западной Англии против сторонников императрицы Матильды, был крайне заинтересован в достижении компромисса с Шотландией и пошёл на колоссальные территориальные уступки. В соответствии с Даремским договором, Стефан уступил Нортумберленд Генриху Шотландскому, сыну Давида I, сохранив за собой лишь две североанглийские крепости — Бамборо и Ньюкасл. Давид I и его сын, в свою очередь, признали Стефана Блуаского королём Англии и принесли ему оммаж.

В дальнейшем шотландский король практически не принимал активного участия в гражданской войне в Англии, за исключением символического сопровождения императрицы Матильды в Лондон в 1141 г. и участия в битве при Винчестере. Территории, уступленные шотландцам в 1136 и 1138 гг., были возвращены лишь в 1157 г. преемником Стефана Генрихом II Плантагенетом.

См. также

• Гражданская война в Англии 1135—1154 годов

Ссылки

• [www.deremilitari.org/resources/sources/hexham.htm Ричард Гексемский. Битва Штандартов]  (англ.)
• [www.battlefieldstrust.com/resource-centre/medieval/battleview.asp?BattleFieldId=32 Битва Штандартов на сайие www.battlefieldstrust.com]  (англ.)
• [www.gutenberg.org/etext/16496 Холиншед, Р. Хроники истории Англии.]  (англ.)
• Вильям Ньюбургский. История Англии. [www.vostlit.info/Texts/rus12/William_Newburgh/text1.phtml?id=269 Пер. на русск. яз. Д. Н. Ракова]
• [www.osh.ru/pedia/war/arms/scotland/sc-shtand.shtml Битва Штандартов]  (рус.)

Литература

• Gesta Stephani (Деяния Стефана). Ред. и пер. на англ. К. Р. Поттер. — Лондон, 1955
• Мак-Кензи, А. Рождение Шотландии. — СПб, 2003
• Мортон А.А История Англии. — М., 1950.
• Штокмар В. В. История Англии в средние века. — СПб., 2001
• Anderson, Alan Orr (ред.), Scottish Annals from English Chroniclers: AD 500—1286, (London, 1908), переиздано под ред. Marjorie Anderson (Stamford, 1991)
• Duncan A.A.M. Scotland: The Making of the Kingdom. — Edinburgh, 1975.
• Poole, A. L. From Domesday Book to Magna Carta 1087—1216. — Oxford, 1956

Отрывок, характеризующий Битва штандартов

Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.