Битва в Кавдинском ущелье

Битва в Кавдинском ущелье (итал. Battaglia delle Forche Caudine) — одна из трёх важнейших битв Второй Самнитской войны. Произошла в 321 году до н. э. и стала знаменита поражением, которое понесли здесь римляне.

Ход событий

Кавдинское или Каудинское ущелье (лат. Furculae Caudinae, то есть Кавдинские вилы) состояло двух высоких, тесных, лесистых горных проходов близ города Каудиума, на территории самнитов, на границе Кампании и на дороги из города Капуя в Беневент.

Четыре римские легиона, под начальством консулов Тита Ветурия Кальвина и Спурия Постумия Альбина, успели перейти западный проход и спуститься в широкую, но со всех сторон окруженную горами долину, вероятно недалеко от нынешней Арпаи.

Намереваясь вступить в восточный проход, они нашли его запертым и занятым самнитами, равно как и западное ущелье, к которому они отступили. Сделав попытку пробиться, они поняли что оказались в ловушке, потерпели поражение и принуждены были сдаться. Самнитский полководец Гавий Понтий заключил с консулами соглашение, по которому войско отпускалось обратно, а Рим обязывался очистить самнитские владения и возобновить старинный союз с Самнием, на равных правах для обеих сторон. Договор этот консулы и все высшие начальники должны были подтвердить клятвой и оставить 600 человек в качестве заложников. Сверх того римское войско должно было подвергнуться унизительному обряду прохождения под игом. В Риме договор был отвергнут, а консулы и другие участники клятв выданы самнитам, которые их, однако, не приняли.

Литература

• Кавдинское ущелье // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Битва в Кавдинском ущелье

После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.