Битва в Тухольских борах

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Битва в борах Тухольских»)
Перейти к: навигация, поиск
Битва в Тухольских борах
Основной конфликт: Польская кампания вермахта (1939)

Немецкий лёгкий бронеавтомобиль Sd.Kfz.221 ведёт бой в районе Тухольских боров.
Дата

15 сентября 1939 года

Место

Район Тухольских боров, Польша

Итог

Победа вермахта

Противники
Третий рейх Третий рейх Польская Республика (1918—1939)
Командующие
Гюнтер фон Клюге
Гейнц Гудериан
Адольф Штраус
Владислав Бортновский[en]
Станислав Гжмот-Скотницкий[pl]
Юзеф Веробей[pl]
Юлиуш Драпелла[pl]
Силы сторон
19-й танковый корпус
2-й армейский корпус
9-я пехотная дивизия
27-я пехотная дивизия
Оперативная группа «Черск»
Потери
неизвестно неизвестно
  События в Польше в сентябре 1939 года

Польская кампания вермахта Словацкое вторжение в Польшу Польский поход Красной армии военные преступления


Побережье (Гданьская бухта Вестерплатте Гданьск Оксивская Скала Хельская коса) • Граница Жоры Кроянты Хойнице Королевский лес Мокра Ченстохова Пщина Выра Млава Грудзёндз Боры Тухольские Йорданув Венгерская горка Буковец Борова гора Райсько Ружан Петроков Томашув-Мазовецки Пултуск Лодзь Ломжа Визна Воля-Цырусова Барак Илжа Новогруд Варшава Бзура Ярослав Калушин Пшемысль Брвинов Львов Миньск-Мазовецки Сохачев Брест Модлин Яворув Хайновка Красныстав Кобрин Яновские леса Томашов-Любельски Вильно Вулка-Венглова Гродно Пальмиры Ломянки Чесники Красноброд Хусынне Владиполь Шацк Парчев Вытычно Коцк

Битва в Тухольских борах (польск. Bitwa w Borach Tucholskich, нем. Schlacht in der Tucheler Heide) — один из эпизодов приграничных сражений после вторжения вермахта в Польшу в начале сентября 1939 года.

Отсутствие координации и неудовлетворительное командование польскими силами привел к победе германских войск, численно превосходивших противника и проявивших тактическое мастерство. В ходе боёв армии «Поможе» был нанесён непоправимый урон, части вермахта полностью овладели «Польским коридором», соединив территорию Германии и Восточной Пруссии[1].





Предыстория

До 1919 года территория, на которой расположен крупный лесной массив Тухольские боры (польск. Bory Tucholskie, нем. Tucheler Heide), входила в состав Германии[2]. По Версальскому мирному договору эта территория стала частью так называемого «Польского коридора», через который Польша получила выход к Балтийскому морю. Поляки, рассчитывая на труднопроходимый характер местности, обустроили здесь свои оборонительные позиции. Следует учесть, однако, что до 1919 года здесь располагался немецкий армейский учебный полигон Группе (нем. Truppenübungsplatz Gruppe), так что немцы были знакомы с особенностями этого района — и даже сам Гейнц Гудериан родился недалеко от этих мест[3].

К началу войны в «Польском коридоре» дислоцировались соединения армии «Поморье»: 9-я пехотная дивизия[pl] под командованием полковника Юзефа Веробея[pl], 27-я пехотная дивизия[pl][4] под командованием генерала Юлиуша Драпеллы[pl] и оперативная группа «Черск» под командованием генерала Станислава Гжмота-Скотницкого[pl].

Со стороны Третьего рейха в бой планировалось бросить соединения 4-й армии генерала Гюнтера фон Клюге, дислоцировавшиеся на территории Западной Померании: 19-й танковый корпус Гейнца Гудериана, 2-й армейский корпус генерала Адольфа Штрауса.

В состав 19-го танкового корпуса входили 2-я и 20-я моторизованные дивизии, находившиеся соответственно под командованием генералов Пауля Бадера и Морица фон Викторина[de], 3-я танковая дивизия, находившаяся под командованием генерала Лео Гейра фон Швеппенбурга[de]. В состав 2-го армейского корпуса входили 3-я и 32-я пехотные дивизии генералов Вальтера Лихеля[de] и Франца Бёме.

Ход сражения

Несмотря на ряд тактических успехов польских войск, включая бой под Кроянтами, где 1 сентября польская кавалерия нанесла свой знаменитый удар по тылам противника, а также уничтожение немецкого бронепоезда в районе железнодорожной станции Хойнице, наступление вермахта было стремительным.

Далеко не все польские силы к 1 сентября успели занять свои позиции, и немецкое продвижение ещё более усугубило царившую неразбериху. Проблемы со связью мешали координации действий. Под давлением немецких моторизованных и танковых частей полякам пришлось отказаться от организации контрнаступления и начать отвод войск. Вермахт имел преимущество в боевой технике, включая триста танков под командованием известного специалиста в области танкового дела, генерала Гейнца Гудериана.

К 3 сентября основная часть польских войск была окружена. Часть из них была уничтожена, но остальным удалось прорваться и отступить к Быдгощу.

Последствия

К 5 сентября польские силы, оборонявшие «Польский коридор», практически были разбиты. Часть наступающих войск была выделена для подавления очагов сопротивления на побережье Балтийского моря, тогда как основные силы продолжали наступление на юго-восток.

5 сентября[3] в ставку Гудериана прибыл Адольф Гитлер, который поздравил генерала с успешным развитием наступления[5].

Напишите отзыв о статье "Битва в Тухольских борах"

Примечания

  1. Jörgensen, Christer; Mann, Chris. Strategy and Tactics: Tank Warfare. — Spellmount, 2001. — P. 35. — 176 p. — ISBN ISBN 1862271356, ISBN 9781862271357.
  2. Карта 1896 года с изображением провинции Западная Пруссия и Гданьской бухты, к югу от которой находятся Тухольские боры.
  3. 1 2 Гудериан, Гейнц. Глава IV. Начало катастрофы. Польская кампания // Воспоминания солдата. — Смоленск: Русич, 1999.
  4. Zaloga S. J. Poland 1939: The Birth Of Blitzkrieg. — Oxford: Osprey. — P. 53. — 96 p. — ISBN ISBN 1841764086, ISBN 9781841764085.
  5. Gilbert, Martin. The Second World War: A Complete History. — Holt Paperbacks. — P. 6. — 928 p. — ISBN ISBN 0805076239, ISBN 9780805076233.

Литература

Ссылки

  • [www.1939.pl/bitwy/niemcy/bitwa-w-borach-tucholskich/ Bitwa w Borach Tucholskich (Bory Tucholskie 1939)] (польск.). 1939.pl. Проверено 21 марта 2015. [archive.is/ZNTlC Архивировано из первоисточника 21 марта 2015].

Отрывок, характеризующий Битва в Тухольских борах

– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.