Битва за Ахты

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Битва за Ахты
Основной конфликт: Кавказская война 1817—1864 гг.

Штурм Ахтынской крепости
Дата

14—22 сентября 1848 года

Место

Ахты, Самурский округ, Дагестан

Итог

тактическая победа Российской империи

Противники
Российская империя Северо-Кавказский имамат
Командующие
Моисей Захарович Аргутинский
Фёдор Филиппович Рот
Семён Новосёлов
Капитан Игреев
Капитан Смольников
Имам Шамиль
Даниял-бек
Гази-Магомед Каратинский
Хаджи-Мурад
Наиб Эфенди Карахский
Силы сторон
8 500 человек.[1] около 12 000 человек
Потери
неизвестно неизвестно
 
Кавказская война
Северо-восточное направление
Гимры (1832) • Гоцатль (1834) • Аджиахур (1839) • Ахульго (1839) • Валерик (1840) • Цельмес (1841) • Ичкеринское сражение (1842) • Гергебиль (1843) • Илису (1844) • Дарго (1845) • Салта (1847) • Гергебиль (1848) • Ахты (1848) • Ведень (1859) • Гуниб (1859)

Битва за Ахты — военные действия, происходившие между мюридами Имама Шамиля и русскими войсками с 14 по 22 сентября 1848 года возле аула Ахты в Самурском округе Прикаспийского края в Дагестане. Ключевой эпизод Самурского похода Шамиля. Окончилась битва победой русских войск и отступлением Шамиля из Самурского округа.





Предпосылки

В 1848 году по просьбе местных жителей, Кайтаг и Табасаран были приняты в состав Имамата и стали наибствами. Наибом был назначен Лакский мудир Бук-Мухаммед, бывший учеником шейха Мухаммеда Ярагского. Однако, у аула Шелахи произошло сражение, результатом которого стало убийство Бук-Мухаммеда и переход Кайтага и Табасарана под управление царской администрации. Вскоре эта весть дошла до Шамиля. В беседе с Илисйуским наибом Даниял-беком, Шамиль раскритиковал свою военную стратегию, отметив, что доселе Имамат уделял слишком мало внимания ситуации в Южном Дагестане. Вскоре было принято решение совершить поход на Лезгинскую кордонную линию царских войск, по долине реки Самур. Были собраны силы наибов Караты и Харахи. Имам выдвинулся из столицы Имамата Ведено, через Карату, вдоль Главного Кавказского хребта, по ущельям вышли в Рутульский участок, где по долине реки Самур дошли до села Ахты, которое контролировалось гарнизоном царских войск Ахтынской крепости.

В конце августа до частей Лезгинской кордонной линии стали доходить слухи о готовящемся горцами походе в Самурскую долину. В начале сентября войска илисуйского наиба Даниял-бека вошли в Самурский округ, а вечером 5 сентября уже в Шиназском ущелье Самурского хребта с 4 тысячами конницы. Остановившись в селе Кала, он разослал жителям близлежащих сёл свои прокламации. Ночью 5 сентября из его войска было выделено три отряда. Один следовал правым берегом Самура к селу Амсар. Второй, следуя хребтом, вышел к селу Лучек. И третий, следуя от Арчидага, занял Искерское ущелье. Дойдя до Рутула, Даниял-бек был вынужден отступить ближе к Аварии под напором сил милиции.

Первый штурм Ахтынской крепости

Ахтынская крепость находится на правом берегу реки Ахтычай, у самого устья, на правом берегу реки Самур. Крепость с двух сторон окружена двумя реками. На момент Ахтынского сражения крепость состояла из 5 соединённых между собой фасов, 5 батарей по 2 орудия располагались на бастионах, помимо 6 мортир Кагорна. Провианта, пороха и снарядов было достаточно для выдерживания продолжительной блокады. Водой гарнизон снабжался из реки Ахтычай и колодца внутри крепости. Самая сильная сторона была южная, самая слабая — северная, обращенная к Самуру. Первые отряды горцев оказались у крепости 5 сентября. 8 сентября начальник гарнизона Ахтынской крепости, полковник Фёдор Филиппович Рот проводил с двумя ротами линейного Грузинского батальона № 6 (300 конницы, 1000 пешей милиции, рота пехоты из Ахтынского гарнизона) манёвры по Самурской долине и вытеснил караулы горцев из селений Кака и Хрюг. Однако вечером 8 сентября передовые отряды наиба Хаджи-Мурада достигли селений Зрых и Хрюг, вследствие чего Рот вынужден был укрыться в крепости. Гарнизон крепости состоял из 300 пехотинцев и 27 артиллеристов. 9, 10 и 11 сентября наибы Шамиля, расположив главные силы у села Хрюг, занимались пополнением войск из числа жителей окрестных сёл. Илисуйский наиб Даниял-бек вместе с Каратинским наибом, сыном Шамиля, Гази-Магамедом приступили к осаде крепости. Над самим аулом было поднято знамя Имамата. Горцы располагали артиллерийским звеном в 4 пушки. К осаждавшим присоединились жители Ахтов, их атаки на крепость были особенно ожесточёнными. 12 сентября в крепость прибыла команда в 48 человек 1-го батальона Мингрельского егерского полка, под начальством подпоручика Ищенко. В тот же день в село Рутул прибыл имам Шамиль, куда прибыли и его наибы. 13 сентября Хаджи-Мурад с аварской конницей занял Куртинскую дорогу и расположился в селе Гра. Тем временем Даниял-бек с войском, переправившись через Гельмец-Ахтынский хребет, спустились из Самурской долины в Ущелье Ахтычая и заняли Ахтынские минеральные воды. 14 сентября, в 16 часов из Кусары в Ахты прибыла 5-я гренадерская рота князя Варшавского полка под начальством капитана Тизенгаузена, которой удалось с боем прорваться в Ахтынскую крепость. К 14 сентября гарнизон крепости состоял из 500 человек при 18 штаб- и обер-офицерах. В тот же день начался штурм, у Шамиля в распоряжении было около 10 тысяч мюридов. Полковник Рот привёл крепость в усиленное оборонительное положение. Против 1-го и 4-го бастионов горцам удалось сделать завалы. Вечером 15 сентября Ф. Ф. Рот был тяжело ранен ружейной пулей, и командование гарнизоном было передано командующему 5-й гренадерной роты, капитану С. К. Новосёлову. К концу того дня потери гарнизона составили 20 человек убитыми и 32 ранеными. Осаждённые чувствовали нехватку в воде, провианте и боеприпасах. Даниял-бек стал сомневаться в успехе штурма. Однако 15 сентября горцы расположили одну мортиру Кагорна на холме на левом берегу Самура, и при обстреле внутренностей укрепления, пробив гранатами потолок арсенала, взорвали пороховой погреб; при взрыве сдетонировали 400 пудов пороха и артиллерийские снаряды. Положение осаждённых ухудшилось, был нанесён значительный урон: русские потеряли убитыми 30 солдат и 1 офицера; раненными 39 человек. В стене крепости образовалась брешь. Воспользовавшись сильным психологическим эффектом от взрыва на осаждающих, защитники крепости сумели быстро заделать образовавшуюся брешь. Были временно захвачены горцами 1, 2, 3, 4 и 5-я артиллерийские батареи. Вскоре к крепости подоспел Шамиль, отдавший приказ рыть подкоп под стену крепости. Осаждённые возобновили артобстрел. Мероприятие Шамиля удалось, и в стене была проломлена брешь, в которую хлынули мюриды. Завязался рукопашный бой между мюридами и русскими солдатами. 17 сентября горцы начали заваливать рвы брёвнами и ветками и на следующий день начали минировать исходящий угол 1-го бастиона. 18 сентября на противоположном берегу Самура показались части отряда Аргутинского, однако, не имея возможности перейти реку, они смогли лишь открыть по горцам артиллерийский огонь. В тот же день появившиеся отряды отступили к хребту, надеясь пройти Самур у ближайшего брода. 20 сентября осаждённые отразили очередной штурм мюридов, длившийся три часа. 21 сентября горцы заложили заряд под стенами 5-й батареи, и так претерпевшей сильные повреждения из-за взрыва порохового погреба. 22 сентября был тяжело ранен капитан Новосёлов. В этот день горцы отступили от крепости и прекратили осаду по причине того, что отряды Аргутинского, прорвав мискинджинские оборонительные завалы, подоспели к Ахтам. Гарнизон крепости был спасён.

Наступление генерала- фельдмаршала Аргутинского

14 сентября, находившийся в Курахе генерал- фельдмаршал Аргутинский узнал о боевых действиях у Ахтов. 18 сентября в 4 часа утра отряды Аргутинского, разделившись на две колонны, выдвинулись в сторону Ахтов. Уже в 8 часов утра передовые части были на подступах к аулу. Первая колонна состояла из трёх батальонов Ширванского полка и одного батальона Апшеронского полка. Вторая колонна состояла из батальонов Самурского, Дагестанского, Апшеронского полков, дивизиона драгун, сотни донских казаков и 6 горных орудий. Вход в Самурскую долину был преграждён завалами, устроенными горцами у аула Гра, поэтому отрядам Аргутинского пришлось обойти их по левой стороне ущелья. В 9 часов утра 1-й батальон Ширванского полка с двумя орудиями и ракетной командой была уже у реки Самур. Остальные батальоны спускались с горы. По приказу Шамиля мост через Самур был сожжён, что остановило продвижение войск Аргутинского. 1-я гренадерская рота спустилась с горы к реке и открыла огонь по ближайшим позициям мюридов. Мюриды, окружённые с двух сторон русскими, а с третьей стороны реками Самур и Ахтычай, отступили в сторону села. В 18 часов 18 сентября батальоны начали подниматься на гору, не имея возможности перейти вброд глубокую, широкую и стремительную реку Самур. В 19 часов горцы из аула Гра зашли в тыл первой колонне, отрезав её от второй, но боестолкновения не произошло. 19 сентября колонны воссоединились на вершине хребта и утеряли из виду Ахты. 20 сентября отряды Аргутинского двинулись по хребту к аулу Кабир. 21 числа, в 2 часа ночи передовые части отрядов Аргутинского достигли Кабира, арьергард же подошел к этому месту лишь в 8 утра. В 32-х верстах от Ахтов, ниже по течению Самура, возле села Хазра (лезг. Яргун) солдаты перешли реку вброд. От этого места отряды шли прямо на Ахты. От Микраха до Мискинджи горцы соорудили несколько завалов. Войска пошли на них фронтально. 22 сентября 1848 года три батальона Ширванского полка, каждый численностью по 700 солдат, поддерживаемые огнём гранат и ракет, двинулись на штурм укреплённых позиций горцев, располагавшихся у аула Мискинджа. Мюридами были заняты позиции на склонах гор, куда пробирались солдаты. Защищающиеся разили солдат ружейным огнём и камнями, однако ширванцы брали один завал за другим. В итоге горцы были выбиты со всех завалов и поспешно отступали в сторону Ахтов. Возле самого аула отряды Кибит-Магомы соединились с войсками Гаджи- Мурада. В боях у аула Мискинджа мюриды потеряли 300человек убитыми и 60 пленными. Русские потеряли 156 солдат и 6 офицеров убитыми. Войска Шамиля прекратили осаду крепости и передвинулись вплотную к Ахтам. Отряды Аргутинского подошли к крепости и братались со спасённым гарнизоном Ахтынской крепости. Недоходя до села, войска имама выстроились лицом к крепости. Аргутинский предпринял аналогичный манёвр и выстроил войска у подножия горы. Кавалерия прикрывала крепость. Противники оставались на занятых позициях в течение двух дней.

Разгром Кубинского гарнизона

Перед началом осады Ахтынской крепости, Шамиль послал для наблюдения за Кубинской дорогой отряд карахского наиба Эфенди. Для атаки на Шамиля с востока, Аргутинский ждал подхода гарнизона города Кубы. На полпути от Кубы до Ахтов, неподалёку от села Хазра, кубинский отряд полковника Игреева совершил привал. Личный состав отдыхал, тягловые и верховые лошади были пущены на выпас, отряд потерял бдительность. В этот момент, мюриды карахинского наиба с трёх сторон бросились на солдат Игреева. Кубинский отряд был застигнут врасплох, офицеры не сумели организовать оборону ввиду полного разоружения солдат при отдыхе на привале. По сути, отряд лишил себя боеспособности перед атакой карахинского наиба. Солдаты в панике бежали, оставив всё. Полковник Игреев еле избежал плена. Мюриды, захватив большое количесиво пленных, провианта и боеприпасов, двинулись в сторону Ахтов и воссоединились с основной армией имама.

Наступление войск Карахского наиба Эфенди на войска Аргутинского

Достигнув Ахты, карахский наиб, не теряя времени, решил атаковать расположение войск генерал-фельдмаршала Аргутинского. Первой волной пошла в атаку кавалерия, за ней пехота. Поначалу, пехота Аргутинского попятилась к горе. Карахская кавалерия остановилась у горы. Кавалерия Аргутинского укрылась в крепости. Даниял-бек возобновил осаду крепости. В этот раз начальником гарнизона Ахтынской крепости был капитан Смольников. Поддерживая смелые действия карахского наиба, жители Ахтов оказали моральную поддержку мюридам, создав сильный шумовой и визуальный эффект, выходя на крыши домов. Капитан Смольников отправил к жителям села для уговоров к примирению ахтынских перебежчиков, находящихся в его распоряжении, однако, на подходе к селу, лазутчики были пойманы и отправлены в крепость села Ириб.

Последние манёвры у села

После начала второй осады крепости и наступления карахского наиба, генерал- фельдмаршал Аргутинский выстроил армию в ряды. Шамиль проделал то же самое. Противники одновременно атаковали друг друга. Битва была очень ожесточённой, но по происшествии нескольких часов, перевес был на стороне Аргутинского. На закате мюриды начали отступать в сторону ущелья. Жители села выходили на улицы и подавали отступающим пить молока и воды. Население негодовало неудачами войск Шамиля. При отступлении, в селе остался отряд ополченцев, собранных из близлежащих аулов. Было выявлено их намерение приступить к мародёрству в селе, однако, отрядом Гази- Магомеда беспорядки в селе были пресечены.

Отступление Шамиля

После неудачного сражения с войсками Аргутинского, Шамиль решил отступить от Ахтов. Довольный поддержкой ахтынцев, Шамиль отдал распоряжение Гази-Магомеду об охране собственности павших ополченцев из числа ахтынцев. На следующее утро состоялись переговоры, на котором стороны договорились об обмене пленными. Обмен состоялся по принципу один за одного. В конце дня армия имама Шамиля выдвинулась из Ахтов в сторону Рутула, в Аварию. На рассвете войска генерал-фельдмаршала Аргутинского вышли в преследование мюридов, хвостовую часть войск Шамиля настигли солдаты Нижегородского полка, завязался незначительный бой. Противники столкнулись у аула Чох, где Шамиль вновь дал сражение Аргутинскому.

Общий обзор обстановки

  • Письмо Даниял-бека к Шамилю о положении дел в Южном Дагестане."Привет вам. Затем. До сих пор дела наши идут так, как мы хотели. Рутульцы уже в наших руках. Потом жители Ахтов и других краев желают перейти на нашу сторону и приглашают нас к себе. Многие ахтынцы и жители других селений уже перешли к нам. Со стороны врагов слышны противоречивые известия. Мы отправимся к подступам Ахтов, внимая к их просьбам. А вообще население очень хочет, чтобы вы приехали к нам."[2]
  • 14 сентября гонец, прибывший из Ахтов в Курах, доведший до сведения генерал- фельдмаршала Аргутинского, что Шамиль штурмует Ахтынское укрепление, сообщил также, что весь Самурский округ полностью восстал.
  • Рассчитывая на поддержку местного населения, Шамиль, оставив главные силы для штурма Ахтынской крепости, отправил отдельные силы далее по реке Самур. Данным манёвром он также рассчитывал обезопасить себе тыл с восточной стороны.
  • У Хазры отряд карахинского наиба Эфенди разгромил Кубинский гарнизон полковника Игреева, шедший на выручку осаждённым ахтынцам.
  • Горцами было захвачено Тифлисское укрепление, одно из двух ключевых укреплений Лезгинской кордонной линии.
  • Войска Аргутинского, выдвинувшись из Кураха, следовали прямо на Ахты, достигнув селение, обошли Самур на 32 версты и форсировав его, разгромили мискинджинские укрепления мюридов. После этого последовало спасение гарнизона Ахтынской крепости.
  • Основные войска имама Шамиля осаждали и периодически штурмовали крепость с 14 по 22 сентября.
  • Аул Ахты, поддержав мюридов, оказался в состоянии открытого восстания.
  • Активнее всех содействовали мюридам жители села Хрюг, полностью и всеми силами оказавшие им поддержку, за что аульчане были наказаны, Аргутинский велел солдатам разграбить село. Жители села подались в леса.

Напишите отзыв о статье "Битва за Ахты"

Примечания

  1. [www.caucasian-union.com/forum/index.php?showtopic=140&mode=threaded&pid=10053 НАРОД РУТУЛЬЦЫ]
  2. [Рук. фонд ИИЯЛ, д. 2308, папка 42 кон. 4. Перевод с арабского.]

Ссылки

  • [www.a-u-l.narod.ru/Mariam_Ibragimova_Imam_Shamil_kniga3.html Мариам Ибрагимова. Имам Шамиль. Книга Третья.]
  • [www.fershal.narod.ru/Memories/Texts/Vorontzov_M_S/Vorontzov_2.htm Воронцов М. С. Письма А. П. Ермолову]
  • [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=112904 Биография Ф. Ф. Рота, начальника гарнизона Ахтынской крепости]
  • [www.rusfront.ru/050110/index-3.html Героизм рядового Ивана Городько при обороне Ахтынской крепости]
  • [www.e-lib.info/book.php?id=1120013320&p=186 С. Н. Сергеев-Ценский. Преображение России]
  • [www.voenoboz.ru/index.php?option=com_phocadownload&view=category&id=3:2011-02-14-18-27-46&Itemid=55 Солдатская песня Отряда князя Аргутинского-Долгорукова «Защита Ахтынского укрепления»]
  • [www.voenoboz.ru/index.php?option=com_phocadownload&view=category&id=3:2011-02-14- 18-27-46&Itemid=55 Воспоминания драгунского офицера на сайте Газават.ру]
  • [www.militera.lib.ru/h/sb_istoria_russkoy_armii/84.html ДАЛЬНЕЙШИЕ ДЕЙСТВИЯ ШАМИЛЯ. ГРАФ ВОРОНЦОВ. ЭКСПЕДИЦИЯ В ДАРГО И ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЯ]
  • [www.gazavat.ru/personalies2.php?people=35 Газават.ру]

Отрывок, характеризующий Битва за Ахты

Ростов перед открытием кампании получил письмо от родителей, в котором, кратко извещая его о болезни Наташи и о разрыве с князем Андреем (разрыв этот объясняли ему отказом Наташи), они опять просили его выйти в отставку и приехать домой. Николай, получив это письмо, и не попытался проситься в отпуск или отставку, а написал родителям, что очень жалеет о болезни и разрыве Наташи с ее женихом и что он сделает все возможное для того, чтобы исполнить их желание. Соне он писал отдельно.
«Обожаемый друг души моей, – писал он. – Ничто, кроме чести, не могло бы удержать меня от возвращения в деревню. Но теперь, перед открытием кампании, я бы счел себя бесчестным не только перед всеми товарищами, но и перед самим собою, ежели бы я предпочел свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но это последняя разлука. Верь, что тотчас после войны, ежели я буду жив и все любим тобою, я брошу все и прилечу к тебе, чтобы прижать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
Действительно, только открытие кампании задержало Ростова и помешало ему приехать – как он обещал – и жениться на Соне. Отрадненская осень с охотой и зима со святками и с любовью Сони открыли ему перспективу тихих дворянских радостей и спокойствия, которых он не знал прежде и которые теперь манили его к себе. «Славная жена, дети, добрая стая гончих, лихие десять – двенадцать свор борзых, хозяйство, соседи, служба по выборам! – думал он. Но теперь была кампания, и надо было оставаться в полку. А так как это надо было, то Николай Ростов, по своему характеру, был доволен и той жизнью, которую он вел в полку, и сумел сделать себе эту жизнь приятною.
Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.


В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.