Битва за Багдад (2003)

Битва за Багдад
Основной конфликт: Вторжение коалиционных сил в Ирак (2003) Иракская война
Бойцы 7-го полка 1-й дивизии Корпуса морской пехоты США штурмуют дворец Саддама Хусейна
Дата	3 — 12 апреля 2003
Место	Багдад
Итог	Решительная победа США; Переход города под контроль США; Свержение Саддама Хусейна и партии Баас
Противники
США Королевские ВВС Ирак
Командующие
Томми Фрэнкс Джеймс Мэттис Дэвид Петрэус Саддам Хусейн Кусей Хусейн
Силы сторон
30 000 45 000
Потери
27 — 34 погибших Не менее 140 раненых[нет в источнике 3022 дня]К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан) 1 штурмовик A-10 сбит, 2 танка «Abrams» подбиты По заявлению США: 2.320 военнослужащих Ирака убиты По независимым оценкам: 1.700 – 2.120 военнослужащих Ирака убиты

Битва за Багдад (3 — 12 апреля 2003 года) — решающая битва начального этапа Иракской войны, в ходе которой американские войска овладели Багдадом, вынудив Саддама Хусейна бежать из города и окончательно дезорганизовав тем самым иракские силы сопротивления.

Предыстория

До начала войны в Багдаде предполагалось наиболее ожесточённое сопротивление. По мнению одного из военных аналитиков, ожидалось формирование пяти колец обороны вокруг Багдада. Предполагалось, что два внешних кольца будут поддерживать рядовые военные части, а внутри будут три кольца из самых отборных военных частей, что вкупе с другими факторами позволило бы затянуть войну. Американское военное командование отводило до трёх месяцев на взятие Багдада, а потери даже по самым оптимистичным подсчётам должны были составить не менее 3 тысяч погибших и раненых американских солдат .

Первые бомбардировки Багдада начались в первый день вторжения коалиции в Ирак — 19 марта 2003 года. За три дня бомбардировок коалиция провела 1700 самолето-вылетов (504 — с использованием крылатых ракет). К 23 марта союзные войска (3-я пехотная дивизия) во главе с генерал-майором Буфордом Блаунтом заняла багдадский аэропорт.

Американские официальные лица заявили, что их войска ведут перестрелки с двумя группами Республиканской гвардией Ирака на южной окраине города. Генерал-майор Виктор Ренуарт заявил, что коалиционные силы могут двинуться в Багдад в любой момент, адресовав эти слова Саддаму Хусейну. Газета The Guardian сообщила, что американские войска заняли два президентских дворца. Армия также окружила министерство информации и другие ключевые правительственные здания.

24 марта генерал армии США в отставке Барри Маккефри сказал в интервью BBC-News: «Если [иракцы] на самом деле решат сражаться, то битва будет жестокой, и надо быть готовыми к примерно 3000 жертв».

Силы сторон

Вторжение в Багдад велось силами 1-й дивизии морской пехоты армии США и 3-й пехотной дивизии, оснащенной танками М1 Абрамс, боевыми машинами «Брэдли» и бронетранспортерами М113. Эти силы были поддержаны американскими и британскими самолетами B-52, Harrier GR7 и A10 Warthogs. Им противостояли 36000 солдат Республиканской гвардии Ирака, укрепившихся в круге бункеров в 30 милях от Багдада, при поддержке танков Asad Babil и тяжелой артиллерии.

Воздушная бомбардировка

Захват города производился исключительно силами США без привлечения коалиционных войск.

На момент вторжения самолеты союзников бомбили Багдад в среднем по 1000 самолето-вылетов в день, большинство ударов были направлены против объектов Республиканской гвардии и Особой республиканской гвардии. Американские самолеты также сбросили примерно 200,000 листовок, предупреждая мирных жителей оставаться в своих домах. Британские самолеты Торнадо 9-й и 617-й эскадрилий атаковали радар системы обороны, защищавший Багдад. 22 марта один Торнадо был сбит с земли, поглибли оба пилота. 2 апреля вертолет армии США Black Hawk и палубный бомбардировщик ВМС США F/A-18C Hornet были сбиты возле Кербелы. 8 апреля штурмовик А-10 Warthog был сбит в бою около моста Джумхурийя иракской ракетой «земля-воздух».

К 3 апреля Багдад уже находился в кольце коалиционных сил.

4 апреля 2003 года 2-й танковый батальон морской пехоты вступил в бой с дивизией Эль-Нида Республиканской гвардии и зарубежными исламистскими боевиками на окраине Багдада. К концу дня силы Эль-Ниды были рассеяны, но три американских морских пехотинца были убиты, также был сожжен один танк Абрамс. В тот же день 5-я полковая боевая группа сообщила, что два танка Абрамс были уничтожены в бою с федаинами и Республиканской гвардией.

Аэропорт

Утром 3 апреля 2003 года американские войска двинулись на международный аэропорт «Саддам» на юго-западной окраине города. После нескольких часов боя первая бригада 3-й пехотной дивизии сумела взять аэропорт под свой контроль. Аэропорт стал основой американской логистики в Ираке в течение следующих семи лет. Перед восходом солнца 4 апреля американцы испытали ожесточенную контратаку иракских войск, которую удалось отразить после подхода танков.

Операция «Thunder Run»

5 апреля Целевая группа 1-64 3-й пехотной дивизии армии США провела операцию, позже названную «Thunder Run», чтобы прощупать линии иракской обороны. Операция началась к югу от Багдада, солдаты прошли через главные дороги на занятый аэропорт. Иракское сопротивление было дезорганизованным, гвардейцам Саддама удалось подбить из РПГ лишь один танк. Экипаж не пострадал. Позже ВВС разбомбили танк, а иракское Министерство информации заявило, что он был уничтожен защитниками города.

5 апреля в городе начались первые кратковременные танковые рейды, встреченные ожесточённым уличным сопротивлением.

Два дня спустя 2-я бригада 3-й пехотной дивизии вновь прошла по той же трассе. На этот раз позиции иракцев были сильно укреплены, но полковник Дэвид Перкинс, командир бригады, в этот раз, неожиданно для иракцев, свернул на восток, в правительственные кварталы, а не на запад, в сторону аэропорта, как в первый раз. 2-я бригада легко взял под контроль так называемую «Зеленую зону» и укрепилась перед броском к центру города.

6 апреля на выезде из города была обстреляна колонна российских дипломатов, направлявшаяся в Дамаск.

7 апреля 2003 года ожесточенные бои проходили в трех местах, известных как цели «Мо», «Ларри» и «Кёрли» (названы в честь персонажей американского водевиля). Все три цели находились вдоль шоссе 8, защита которого для американских войск обеспечивала возможность продвижения вглубь города. Цель «Мо» находилась в месте пересечения шоссе 8 с шоссе Кадисия, «Ларри» — на стыке шоссе 8 с улицей Аль-Нада, ведущей к мосту Аль-Джадрийя, а «Кёрли» — на пересечении с улицей Дора. В зоне «Кёрли» в ходе 18-часового боя погибли двое американских солдат и около 40 получили ранения, иракцы потеряли 350—500 человек. Американские танки и пехотные подразделения пришли на помощь сражавшимся. К концу боя иракская ракета взорвалась среди припаркованных транспортных средств у штаб-квартиры 2-й бригады 3-й пехотной дивизии, убив двух солдат и двух журналистов, ранив 15 человек и уничтожив 17 транспортных средств.

Дворец Тартар

7 апреля был взят штурмом президентский дворец на берегу Тигра, и на этот раз было решено не возвращать войска на позиции вокруг города, как 3-6 апреля, а остаться в центре. При этом 7 апреля министерство информации Ирака сообщало, что никакой американской армии в городе нет.

В течение нескольких часов после захвата дворца Садаама и трансляции телерепортажей об этом американские войска приказали иракским силам в Багдаде сдаться, или город испытает полномасштабную атаку. Иракские правительственные чиновники либо исчезли, либо признали поражение.

Мост Джумхурийя

8 апреля 2003 года около 500 иракцев провели ожесточенную контратаку через мост Джумхурийя, заставив часть войск США на западной стороне Багдада отступить, но иракцы потеряли около 50 человек, и в ходе ответной атаки были рассеяны. Штурмовик США A-10 был сбит иракской ракетой «земля-воздух».

Мародерство

В результате капитуляции багдадского гарнизона в городе началось беспрецедентное по масштабам мародёрство. Как только американские войска заняли Багдад, иракские гражданские лица начали грабить дворцы и правительственные здания. В больнице Ярмук было украдено все медицинское оборудование. Серьезные грабежи были зафиксированы в Национальном музее Ирака и Центре искусств Саддама, Университете Багдада, трех пятизвездочных гостиницах: Аль-Рашид, Аль-Мансур и Бабель, государственных супермаркетах, посольствах и заводах.

В Национальном музее Ирака многие из 170000 бесценных артефактов были либо украдены, либо повреждены. 14 апреля Национальная библиотека Ирака и Национальные архивы были сожжены, были уничтожены тысячи рукописей.

В течение восьми дней после вторжения только 5 % от 700 животных в зоопарке Багдада выжили. Это было результатом кражи некоторых животных для пропитания людей и голода животных. Выжили в основном крупные животные, такие как львы, тигры и медведи.

Политический контроль

9 апреля американские войска заняли Республиканский дворец и другие центральные здания. Одновременно с этим Саддам Хусейн в последний раз в качестве президента Ирака обратился к толпе горожан возле своего бункера на севере столицы. Прогулка Саддама по улице была заснята на пленку и транслировалась несколько дней после этого события на телеканале Аль-Арабия. Его сопровождали телохранители и другие сторонники, в том числе по крайней мере один из его сыновей и его личный секретарь. После прогулки Хусейн вернулся в свой бункер к семье. 9 апреля 2003 года Багдад был официально занят коалиционными силами. 10 апреля вечером американская армия начала штурм бункера, который сопровождался гранатомётным огнём и ожесточёнными авиаударами, однако ни сам Саддам, ни другие члены верхушки БААС схвачены не были. После этого оставшийся лояльным Хусейну север Багдада в течение двух дней подвергался массированным артобстрелам и бомбардировкам. К полудню 12 апреля американцы полностью овладели городом.

Многие иракцы праздновали падение Саддама уничтожением его портретов и статуй. Символической точкой в битве стал снос бронзовой статуи Саддама на площади Фирдоус.

Ссылки

• [www.pravda.ru/accidents/global/nordost/10-04-2003/32983-bagdad-0/ Багдад пал. Почему? — Ирак в огне — Правда. Ру]
• [www.washingtonpost.com/ac2/wp-dyn?pagename=article&contentId=A33016-2003Apr5&notFound=true U.S. Forces Enter the Heart of Baghdad]
• [www.guardian.co.uk/Iraq/Story/0,2763,931721,00.html US Forces Occupy Palaces — The Guardian]
• [www.washingtonpost.com/ac2/wp-dyn?pagename=article&contentId=A52865-2003Apr7&notFound=true Washington Post Daybook] — Tuesday, April 8, 2003; Page A25
• [www.washingtonpost.com/ac2/wp-dyn?pagename=article&contentId=A15136-2003Apr12&notFound=true Iraqi museum of antiquities looted; 8000 year old treasures lost forever]
• [www.jfcom.mil/newslink/storyarchive/2006/ipp.pdf]

Отрывок, характеризующий Битва за Багдад (2003)

– Ах, Соня, ах коли бы ты могла знать, как я счастлива! – сказала Наташа. – Ты не знаешь, что такое любовь…
– Но, Наташа, неужели то всё кончено?
Наташа большими, открытыми глазами смотрела на Соню, как будто не понимая ее вопроса.
– Что ж, ты отказываешь князю Андрею? – сказала Соня.
– Ах, ты ничего не понимаешь, ты не говори глупости, ты слушай, – с мгновенной досадой сказала Наташа.
– Нет, я не могу этому верить, – повторила Соня. – Я не понимаю. Как же ты год целый любила одного человека и вдруг… Ведь ты только три раза видела его. Наташа, я тебе не верю, ты шалишь. В три дня забыть всё и так…
– Три дня, – сказала Наташа. – Мне кажется, я сто лет люблю его. Мне кажется, что я никого никогда не любила прежде его. Ты этого не можешь понять. Соня, постой, садись тут. – Наташа обняла и поцеловала ее.
– Мне говорили, что это бывает и ты верно слышала, но я теперь только испытала эту любовь. Это не то, что прежде. Как только я увидала его, я почувствовала, что он мой властелин, и я раба его, и что я не могу не любить его. Да, раба! Что он мне велит, то я и сделаю. Ты не понимаешь этого. Что ж мне делать? Что ж мне делать, Соня? – говорила Наташа с счастливым и испуганным лицом.
– Но ты подумай, что ты делаешь, – говорила Соня, – я не могу этого так оставить. Эти тайные письма… Как ты могла его допустить до этого? – говорила она с ужасом и с отвращением, которое она с трудом скрывала.
– Я тебе говорила, – отвечала Наташа, – что у меня нет воли, как ты не понимаешь этого: я его люблю!
– Так я не допущу до этого, я расскажу, – с прорвавшимися слезами вскрикнула Соня.
– Что ты, ради Бога… Ежели ты расскажешь, ты мой враг, – заговорила Наташа. – Ты хочешь моего несчастия, ты хочешь, чтоб нас разлучили…
Увидав этот страх Наташи, Соня заплакала слезами стыда и жалости за свою подругу.
– Но что было между вами? – спросила она. – Что он говорил тебе? Зачем он не ездит в дом?
Наташа не отвечала на ее вопрос.
– Ради Бога, Соня, никому не говори, не мучай меня, – упрашивала Наташа. – Ты помни, что нельзя вмешиваться в такие дела. Я тебе открыла…
– Но зачем эти тайны! Отчего же он не ездит в дом? – спрашивала Соня. – Отчего он прямо не ищет твоей руки? Ведь князь Андрей дал тебе полную свободу, ежели уж так; но я не верю этому. Наташа, ты подумала, какие могут быть тайные причины ?
Наташа удивленными глазами смотрела на Соню. Видно, ей самой в первый раз представлялся этот вопрос и она не знала, что отвечать на него.
– Какие причины, не знаю. Но стало быть есть причины!
Соня вздохнула и недоверчиво покачала головой.
– Ежели бы были причины… – начала она. Но Наташа угадывая ее сомнение, испуганно перебила ее.
– Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты понимаешь ли? – прокричала она.
– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.