Битва за Гимры

Битва за Гимры Основной конфликт: Кавказская война 1817—1864 гг. Дата 17 — 18 октября 1832 года Место Гимры, Дагестан Итог Взятие Гимры русскими войсками Противники Российская империя Северо-Кавказский имамат Командующие Алексей Александрович Вельяминов Имам Гази Мухаммад † Силы сторон 2 пехотных полка, 1 батальон, 300 всадников грузинской милиции, и 11 орудий. по разным данным от 600 до 3 000 мюридов. Потери 44 человек убитыми, 348 раненными. не менее 192 убитых.

Битва за Гимры — военная операция происходившая 17-18 октября 1832 года, проведённая силами отряда под командованием генерала Вельяминова, целью которой был захват аула Гимры, расположенного в труднодоступной горной местности Дагестана, который известен как родина двух дагестанских имамов: Гази-Мухаммада и Шамиля.

Положение дел на Северном Кавказе к середине 1832 года

Начиная с 1828 года Гази-Мухаммад стал проповедовать шариат среди дагестанских горцев. За небольшое время число его последователей достигло 9 тысяч человек и Гази-Мухаммад стал представлять собой силу, с которой не могла совладать аристократия горских народов, присягнувшая на верность Российскому Императору. Некоторые села и горские общества стали переходить на сторону Гази-Мухаммада. В 1831 году он нанес поражение русскому отряду в сражении при с. Атлы-буюне. Затем Гази-Магомед взял штурмом Параул — резиденцию шамхала Тарковского. 25 мая 1831 года он осадил крепость Бурную. 20 августа 1831 года Гази-Магомед осадил Дербент. На помощь дербентскому гарнизону выдвинулся генерал Каханов, и штурм не удался, отряды Гази-Магомеда сняли осаду и отошли.. В ноябре 1831 года Гази-Магомед совершил переход через горы и подошел к Кизляру. Город был захвачен и разграблен. Гази-Мухаммад обосновался в Гимрах, укрепил этот аул на случай штурма, и предпринимал попытки распространить свое влияние на дагестанских горцев, чему немало способствовали его недавние успехи. На этом фоне было принято решение - провести экспедицию для наказания мятежных горцев. Осенью следующего года, в октябре, барон Розен послал в Гимры отряд под командованием генерала Вельяминова.

Перед походом, барон Розен разослал воззвания Андийскому и Салатавскому обществам, в котором укорял последних за нарушение обязательств по отношении к Российскому правительству, и грозил карами в случае поддержки мятежного имама.

«...раскайтесь, признайте вину свою, и исполните все объявленные мною вам приказания; иначе увидите, что с вами будет. Не боимся мы разбудить спящего льва - Дагестанское войско не заслуживает сего названия, оно есть не более как хищный волк, коего голод заставляет искать добычи; но вы сами знаете что ни волки, ни львы не суть весьма опасные враги для человека, и если бы вы были внутри необозримых владений Российских, то увидали бы как там, настоящие львы искусством и мудростью до того укрощаются, что повинуются голосу малых детей.»

— [www.runivers.ru/bookreader/book9494/#page/581/mode/1up Воззвание барона Розена к Андийскому обществу, 17.09.1832г.]

Маневры и численность сторон

Вельяминов, имея в своем распоряжении: 2 пехотных полка (Московский и Бутырский), батальон 41-го Егерского полка, 2 роты саперов, всадников Грузинского полка, и 11 орудий; выдвинулся к Гимры из Темир Хан Шуры по Каранайской дороге. По другой дороге, ведущей в Гимры через Эрпели, выдвинулся подполковник Клюгенау с батальоном Апшеронского пехотного полка, и тремя орудиями. По приказу барона Розена Ахмед-хан Мехтулинский собрал ополчение из числа своих подданных, и выдвинулся к Ирганаю, с тем, чтобы не допустить жителей этого села присоединиться к гимринцам.

Согласно рапорту генерала Вельяминова, Гази-Мухаммад имел в своем распоряжении отряд численностью не менее 3 тысяч мюридов.

Шамиль, описывая происходящее, находясь в калужской ссылке, утверждал, что защитников Гимры было около 600 человек.

Место битвы

Гимры расположено на правой стороне Сулака, на небольшом расстоянии от него. Село раскинулось на плоскости, окруженной утесистыми горами, которые окружили село, представляющую собой теснину, через которую нужно было пройти штурмующим. В трех местах теснина была преграждена каменными стенами, в которых имелись бойницы.

Штурм

По замыслу Вельяминова 4 батальона пехоты и 300 грузин, с двумя орудиями должны были, пройдя по склону горы слева спуститься в тыл защитникам первой стены. После этого два батальона с 2 орудиями должны были атаковать первую стену спереди. Но этот план не сработал: нападающие были отбиты, понеся значительные потери.

Тогда Вельяминов, с подкреплением, сам пришел на помощь отряду, посланному в обход стены. После непродолжительного боя, русский отряд завладел склоном горы. В это время другая часть отряда пошла на штурм первой стены спереди. Защитники первой стены, опасаясь быть окруженными, отступили, рассчитывая закрепиться за второй стеной. Но им не удалось это сделать: вторая стена была взята тем же способом. После того, как нападающие овладели второй стеной, они соединились, и заняли третью стену без сопротивления. Основная часть защитников рассеялась по склону горы в сторону Гимры. Но были и те, кто заняв завалы, устроенные из камней, продолжали сопротивление. Батальон 41-го Егерского полка попал на такое место, откуда горцы не имели возможности отступить. В этом месте горцы дрались с ожесточением и были истреблены до последнего.

Сражение в этот день закончилось, когда уже стемнело. Наступившая ночь не позволила русским войскам войти в Гимры в тот же день. Основная часть отряда Вельяминова расположилась на ночлег между третьей стеной и селом. Наутро, русские заняли Гимры без сопротивления.

Смерть Гази-Мухаммада

За первой стеной находились две башни с бойницами. После того, как русские войска овладели первой стеной, в башнях осталось несколько человек. Они отказались сдаться, стали отстреливаться. Тогда Вельяминов приказал стрелять по башням из пушки. Пушечные выстрелы вынуждали осажденных покинуть башню. Некоторые, выходили в надежде прорваться. Солдаты, окружив башню, кололи штыками тех кто из нее выходил. Так погиб предводитель мятежных горцев — Гази-Мухаммад. Кто-то из осажденных продолжал отстреливаться, несмотря на обвалившиеся стены; вскоре все они были перебиты.

Лишь на следующий день стало известно о том, что среди убитых защитников башни был Гази-Мухаммад.

Согласно преданию, тело Гази-Мухаммада приняло положение молящегося: одна рука держалась за бороду, вторая — указывала в небо.

Прорыв Шамиля

Одним из немногих, из числа осажденных, кому удалось избежать смерти, был Шамиль — будущий имам Чечни и Дагестана, которому удалось вырваться из окруженной башни. При этом Шамиль зарубил нескольких солдат, и сам был тяжело ранен штыком в грудь.

А. Ф. Рукевич — офицер Эриванского полка, в своих воспоминаниях сообщает:

После упорного сопротивления башня была взята нашими войсками и все защитники вместе с самим Кази-Муллой переколоты, но один, совсем почти юноша, прижатый к стене штыком сапера, кинжалом зарезал солдата, потом выдернул штык из своей раны, перемахнул через трупы и спрыгнул в пропасть, зиявшую возле башни. Произошло это на глазах всего отряда. Барон Розен, когда ему донесли об этом, сказал: — Ну, этот мальчишка наделает нам со временем хлопот….

— [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Kavkaz/XIX/1820-1840/Rukevic/text2.htm Из воспоминаний старого эриванца Исторический вестник. № 9 1914г.]

После пленения Шамиля, М. Н. Чичагова - супруга полковника М. Чичагова, который был приставлен к Шамилю в период его жизни в Калуге - составила биографический очерк о жизни Шамиля, который служил ей первоисточником. Эпизод, связаный со смертью Гази-Мухаммада, со слов Шамиля, выглядел следующим образом:

« Тогда Кази-Магомед сказал Шамилю «Здесь нас всех перебьют и мы погибнем, не сделав вреда неверным, лучше выйдем и умрём, пробиваясь». С этими словами он, надвинув на глаза шапку, бросился из дверей. Только что он выбежал из башни как солдат ударил его в затылок камнем. Кази-Магомед упал и тут же был заколот штыками. Шамиль, видя, что против дверей стояли два солдата с прицеленными ружьями, в одно мгновение прыгнул из дверей и очутился сзади обоих. Солдаты тотчас повернулись к нему, но Шамиль изрубил их. Третий солдат побежал от него, но он догнал и убил его. В это время четвёртый солдат воткнул ему в грудь штык, так что конец вошёл ему в спину. Шамиль, схватив правою рукою дуло ружья левою изрубил солдата (он был левша), выдернул штык и, зажав рану, начал рубить в обе стороны, но никого не убил, потому что солдаты от него отбегали, поражённые его отвагой, а стрелять боялись, чтобы не ранить своих, окружавших Шамиля.»

— [www.a-u-l.narod.ru/Chichagova-M-N_Shamil_na_Kavkaze_i_v_Rossii.html Чичагова М. Н. Шамиль на Кавказе и в России. 1889. Гл. 2.]

Последствия

Прокламация барона Розена к дагестанским и другим народам.

«Правосудие божье настигло возмутителя общего спокойствия, изувера Кази – муллу. Он, верные последователи его и множество обманутых им людей истреблены победоносным Российским воинством в известном неприступностью своей Гимринском ущелье. Гимринцы говорили, что «русские могут сойти к нам только дождем» но забыли, что и камни с гор падают, и гром и молния поражают злодеев.

Да послужит сие примером для любых врагов спокойствия. Да прибегнут они с раскаянием к могущественному Российскому правительству и по милосердию великого Императора будут прощены. Но если кто впредь осмелиться возбуждать злоумышление, тот подвергнется неминуемому строгому наказанию. Не спасут его ни горы, ни леса, ни ущелья. Везде пройдут победоносные Российские войска. Везде непокорные бунтовщики наказаны будут. Сие узнали Галгаевцы, Персияне, Чеченцы, Гимринцы и др. Имеющие уши да услышат и уразумеют.»

барон Розен,

[www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Kavkaz/XIX/1800-1820/Nar_osv_borba/61-80/71.htm отношение барона Розена к графу Чернышеву]»

По окончании штурма в Гимры прибыл барон Розен. К нему явились старшины села, прося о помиловании. Розен потребовал выдачи заложников, возврата пленных, а также выплаты штрафа в размере 6 рублей серебром с каждого дома, и ежегодной подати по 1 рублю. Старшины Гимры согласились на такие условия, и 21 октября Розену были переданы аманаты из лучших семейств села. Розен издал прокламацию с призывом к горцам сложить оружие, обещая прощение сдавшимся.

Потери сторон

Русские войска потеряли в сражении:

убитыми — 1 обер офицера, 43 нижних чинов;

раненными: 2 штаб офицера, 10 обер офицеров, 1 лекарь, 315 нижних чинов

На месте боя было обнаружено 192 тела защитников Гимры. Учитывая, что у горцев было принято любой ценой забирать тела погибших, вероятно число погибших было больше. Из рассказов старшин, которые явились на следующий день к барону Розену, следовало, что число погибших составило около 300 человек.

Горцы не вели письменного учета своим силам, поэтому о количестве раненных с их стороны — не известно.

Ситуация на северо-восточном Кавказе после взятия Гимры

Взятие Гимры продемонстрировало кавказским горцам, что русский солдат может пройти даже в такое место, как Гимры, считавшееся до той поры неприступным. Место убитого Гази-Мухаммеда занял его ближайший сподвижник Гамзат-бек. Кавказская война продолжалась ещё 27 лет.

См. также

• Имам Шамиль
• Кавказская война
• Северо-Кавказский имамат
• Поход Ермолова в Акуша

Ссылки

• Гимры // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911—1915.</span>
• [www.youtube.com/watch?v=S-mxXwqSaBc Документальный филь о штурме Гимры].
• [www.runivers.ru/bookreader/book9494/#page/583/mode/1up Архив главного управления наместника Кавказского. Тифлис 1881 г., стр. 553 рапорт генерала Вельяминова барону Розену о взятии Гимры 21 октября № 680 лагерь при селе Гимры]
• [www.runivers.ru/bookreader/book9494/#page/586/mode/1up Архив главного управления наместника Кавказского. Тифлис 1881 г., стр. 561 отношение барона Розена к графу Чернышеву о взятии Гимры. 23 октября 1832 г № 303 Гимры]
• [www.a-u-l.narod.ru/Chichagova-M-N_Shamil_na_Kavkaze_i_v_Rossii.html#glava07 Чичагова М. Н. биографический очерк «Имам Шамиль на Кавказе и в России», гл. 7 ]

Отрывок, характеризующий Битва за Гимры

– Вот чудо то!
– Постой, ты не уронил ли? – сказал Ростов, по одной поднимая подушки и вытрясая их.
Он скинул и отряхнул одеяло. Кошелька не было.
– Уж не забыл ли я? Нет, я еще подумал, что ты точно клад под голову кладешь, – сказал Ростов. – Я тут положил кошелек. Где он? – обратился он к Лаврушке.
– Я не входил. Где положили, там и должен быть.
– Да нет…
– Вы всё так, бросите куда, да и забудете. В карманах то посмотрите.
– Нет, коли бы я не подумал про клад, – сказал Ростов, – а то я помню, что положил.
Лаврушка перерыл всю постель, заглянул под нее, под стол, перерыл всю комнату и остановился посреди комнаты. Денисов молча следил за движениями Лаврушки и, когда Лаврушка удивленно развел руками, говоря, что нигде нет, он оглянулся на Ростова.
– Г'остов, ты не школьнич…
Ростов почувствовал на себе взгляд Денисова, поднял глаза и в то же мгновение опустил их. Вся кровь его, бывшая запертою где то ниже горла, хлынула ему в лицо и глаза. Он не мог перевести дыхание.
– И в комнате то никого не было, окромя поручика да вас самих. Тут где нибудь, – сказал Лаврушка.
– Ну, ты, чог'това кукла, повог`ачивайся, ищи, – вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на лакея. – Чтоб был кошелек, а то запог'ю. Всех запог'ю!
Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку.
– Я тебе говог'ю, чтоб был кошелек, – кричал Денисов, тряся за плечи денщика и толкая его об стену.
– Денисов, оставь его; я знаю кто взял, – сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз.
Денисов остановился, подумал и, видимо поняв то, на что намекал Ростов, схватил его за руку.
– Вздог'! – закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. – Я тебе говог'ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг`у с этого мег`завца, и будет здесь.
– Я знаю, кто взял, – повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери.
– А я тебе говог'ю, не смей этого делать, – закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его.
Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза.
– Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом, – кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так…
Он не мог договорить и выбежал из комнаты.
– Ах, чог'т с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов.
Ростов пришел на квартиру Телянина.
– Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.
– Нет, ничего.
– Немного не застали, – сказал денщик.
Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина.
Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок и бутылкою вина.
– А, и вы заехали, юноша, – сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови.
– Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол.
Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.
– Пожалуйста, поскорее, – сказал он.
Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.
– Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.
С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.
– Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.
Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.
– Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.
Ростов молчал.
– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.