Битва за Дизфуль

Битва за Дизфуль
Основной конфликт: Ирано-иракская война
Дизфуль Расположение города Дизфуль, Иран
Дата	5-9 января 1981
Место	Дизфуль,Иран
Итог	Победа Ирака
Противники
Ирак Ирак Иран Иран
Командующие
неизвестный локальный командир неизвестный локальный командир
Силы сторон
3 бригады (Танки Т-54, Т-55, Т-62) 3 бригады (Танки M47, M48, M60, Чифтен)
Потери
уничтожено: 45—100 танков, 50 БТР и БМП уничтожено либо захвачено: 214 танков (по данным Ирака), 88 танков (по данным Ирана) 100 БТР и БМП

Битва за Дизфуль, также известная как Операция «Наср» (5-9 января 1981) — крупнейшее танковое сражение Ирано-иракской войны. Сражение началось с контр-наступления трёх иранских танковых соединений на танковые подразделения Ирака, вторгшиеся на территорию страны в районе городов Дизфуль, Ахваз и Сусенгерд. Поскольку иракские силы заранее узнали о контратаке, то смогли подготовить засаду, заманив иранские подразделения в огневой мешок, сформированный силами трех танковых бригад. Из-за недостатков в работе разведки, иранцы попались в засаду, и в течение четырёх дней продолжался бой, осложнявшийся плохой проходимостью местности, и закончившийся отступлением иранских соединений. Многие иранские танки не смогли быть эвакуированы после боя из-за глубокой грязи или просчетов в логистике, оставивших их без топлива и боепитания. Те же условия местности воспрепятствовали иракцам преследовать отступающего противника.

Предыстория

22го сентября 1980 года иракская армия под командованием Саддама Хусейна вторглась в Иран. Иран был значительно ослаблен исламской революцией, поэтому на начальном этапе войны столкнулся со значительными трудностями. Тем не менее, иранские ВВС, пусть и ослабленные санкциями и чистками, сумели нанести множество эффективных ударов по военным и промышленным целям в Ираке, что заметно ослабило иракский натиск и позволило иранским полувоенным формированиям связать наступающие иракские части боями, наиболее известным из которых стала битва за Хорремшехр. К ноябрю 1980 года, иракское наступление было остановлено, а иранские ВВС сумели завоевать практически полное превосходство в воздухе. ВМС Ирака также понесли потери. Несмотря на это, у Ирана не хватало сил немедленно выбить иракцев с захваченных позиций. Находясь под санкциями и не получая запчастей и обслуживания для своего оружия, Иран был вынужден использовать технику крайне бережливо. Из-за этого, хотя полувоенным и нерегулярным подразделениям Ирана и удалось сдержать натиск Ирака, прошло три месяца, прежде чем регулярная армия Ирана всерьез пришла им на помощь.

После Исламской революции 1979 года, регулярная армия Ирана, унаследованная от шахского режима, включая ВВС, была значительно ослаблена чистками и прекращением поставок оборудования и запчастей, в особенности со стороны их бывших союзников, США и Великобритании, и утратила звание пятой армии мира. Все возрастающую роль в стране стал играть Корпус Стражей Исламской революции, КСИР. Война с Ираком означала, в том числе, и конфликт интересов армии и КСИР. В правительстве началась борьба между Президентом Абольхасаном Банисадром, поддерживавшим армию, и представителем оппозиционной Исламской Республиканской Партии, Премьер-Министром Мохаммадом Али Раджаи, принявшим сторону КСИР. Естественно, этот раскол затруднял военные операции и зачастую приводил к полному отсутствию координации в планировании, что делало Иран практически неспособным к крупным наступательным операциям, за исключением действий его ВВС. Обе части иранских вооруженных сил действовали сами по себе, без всякой координации, но большинство тягот боев приходилось на долю КСИР, что отражалось на его репутации в обществе. Это, в свою очередь, вело к потере революционной репутации для Абольхасана Банисадра, поскольку он все больше воспринимался как сторонник отжившей, неэффективной светской структуры, унаследованной от шахской эпохи.

Подготовка к операции

Под давлением снижающейся популярности, Президент Банисадр убедил Высшего руководителя Ирана аятоллу Хомейни, которому принадлежало решающее слово во всех государственных вопросах, назначить его непосредственным командующим регулярной армии. После того, как Банисадр прибыл на фронт, он начал планирование крупного контрнаступления на иракцев, которое получило название операция Наср («операция Победа»). В соответствии с планом контрнаступления, оно должно было быть исполнено исключительно силами регулярной армии, что продемонстрировало бы её превосходство над КСИР и позволило бы Президенту получить политические дивиденды.

Планом операции предусматривалось наступление танковых подразделений Исламской республики в провинции Хузестан, где были сосредоточены основные силы вторгшихся иракцев. Её целью было освобождение города Абадан, который к тому времени уже год находился в осаде. Основному удару должны были предшествовать отвлекающие, в районе городов Касре-Ширин и Мехран, значительно севернее. Основными силами наступления должны были стать три танковых бригады 16ой танковой дивизии и 55ая парашютная бригада регулярной армии. Основная ось наступления лежала через реку Керхе, между городами Сусенгерд и Ахваз, по западному берегу реки Карун. Подразделения, запертые в Абадане, должны были нанести удар по осаждающим и соединиться с наступающими с севера подразделениями. Собранные для наступления танковые части Ирана значительно численно превосходили противника, так что план на бумаге выглядел исполнимым.

Хоть он и занимал пост президента, Банисадр не был полководцем, и неочевидные для него недостатки плана операции Наср неизбежно привели к серьезным проблемам в его исполнении. Важнейшей из них стала неспособность пострадавшей от чисток и санкций армии Ирана проводить полноценные общевойсковые операции. Многие генералы шахской эпохи пострадали от чисток, а оставшиеся уступали им в компетентности и не рвались рисковать, чтобы реабилитироваться в глазах нового режима. Иранские подразделения и до революции не были слишком искусны в танковой войне, и эти проблемы революцией только усложнились.

Вдобавок, значительная часть пехотных подразделений регулярной армии после революции была распущена, и времени для того, чтобы вернуть их в строй, было крайне мало. Из-за этого большую часть пехоты в вооруженных силах Исламской республики составляли подразделения КСИР, которые Банисадром были исключены из наступления по политическим соображениям, что вынудило его использовать для пехотной поддержки парашютистов 55ой бригады. На это наложилось отсутствие у армии Ирана достаточного количества вертолетов, артиллерии и боеприпасов для эффективной поддержки наступления. Иранцы бросили в бой порядка трехсот танков (M47 Patton, M60 и Chieftain), но не имели не только превосходства 3 к 1, необходимого для прорыва, но и зачастую 2 к 1. Кроме того, у Ирана отсутствовала полноценная разведка. Несмотря на усилия Банисадра по борьбе с перечисленными проблемами и его попытки восстановить командную структуру иранской армии, она была просто неготова для полноценного крупномасштабного наступления.

Последним просчетом стал выбор места для наступления. Местность вокруг Сусенгарда болотистая, а во время сезонных наводнений и дождей превращается в настоящую топь, что делает её абсолютно неподходящей для полноценных действий танков. Это вынуждало иранцев наступать медленно, длинными колоннами по дорогам, с танками в голове, а их пехотной поддержкой в хвосте колонны, что что вынуждало танки двигаться вперед без защиты флангов. Длинные колонны наступающих войск легко обнаруживались иракскими вертолетами, а большая глубина запланированного наступления облегчала иракские контратаки и давала им время на восполнение понесенных потерь, входя в противоречие с иранским планом неожиданного удара.

Так началась операция Наср.

Отвлекающие удары

Перед операцией Наср Иран начал три отвлекающих наступления в центральной части границы с Ираком. Первое, в районе города Касре-Ширин, началось 4-6 января. Бригада горнострелков иранской регулярной армии была брошена в на окопавшиеся иракские части, прикрывающие шоссе Тегеран-Багдад. Иранцам удалось продавить передовые позиции войск Ирака или проникнуть в разрывы в их обороне, и даже взять заметное количество пленных, но когда начались бои за каждую высоту, наступление захлебнулось под весом постоянно поступающих иракских подкреплений. Несмотря на то, что Иранцам удалось сдвинуть линию фронта на 8 километров в сторону Багдада, никакого заметного тактического преимущества они не получили. Именно подобный стиль и исход операций станут типичными для иранцев в битве за Дизфуль.

В рамках второго наступления иранские горно-стрелковые части попытались просочиться сквозь линию фронта и освободить Мехран. Результат был аналогичен предыдущему столкновению.

Третья атака была наиболее серьезной: иранская мотострелковая дивизия атаковала иракские подразделения на западном берегу реки Карун, неподалеку от Ахваза. Целью наступления было выбить иракцев из окрестностей города на дальность, которая бы не позволила им эффективно применять по нему артиллерию. Местность лучше подходила для механизированного наступления, а в окрестностях города сохранилась в хорошем состоянии дорожная сеть. Ирану удалось нанести удар неожиданно для противника и продвинуться на несколько километров, но город остался в досягаемости иракской артиллерии, а иранцы понесли потери от средних до тяжелых.

Ход операции

Основное наступление началось пятого января с короткого артналета. Используя понтонные мосты, иранские подразделения пересекли реку Керхе силами порядка трех сотен танков 16-й танковой дивизии. Из-за особенностей болотистой местности, далее они могли продвигаться только по дорогам, что вынудило их сформировать длинные походные колонны. Первые три колонны состояли из танковых подразделений, а последняя, четвёртая, включала их пехотную поддержку. Таким образом, пехота отстала от танков, и фланги наступающих оказались полностью оголены.

Иранские подразделения начали движение по дороге между городами Сусенгерд и Дизфуль. Колонны растянулись, двигались медленно и без координации между собой. Иранцы ещё не знали этого, но их план был обречен с того момента, как иракский разведывательной самолет обнаружил их колонну, продвигающуюся к югу, на Абадан. Таким образом, элемент внезапности был утрачен, и иракцы приступили к планированию ответных действий. Они выдвинули 10-ю Танковую Бригаду, расположив её вдоль оси иранского наступления, и врыли свои танки по башни, используя их в качестве стационарных огневых точек. Обычно применение этой тактики иракцами было вызвано отсутствием тренированных механиков-водителей, способных успешно маневрировать в бою, что вынуждало зарывать танки, чтобы хотя бы представлять меньшую цель, но в данном случае эта тактика показала себя с лучшей стороны, поскольку болотистая местность и так не позволяла танкам полноценно маневрировать. Итак, танки иракцев (советские Т-62 и Т-55) заняли укрепленные позиции вдоль направления продвижения иранских войск и на встречном с ними направлении. Подразделения Ирака поддерживали ударные вертолеты: Ми-8, Bo 105, Alouette III и Sa-341 Gazelle. Иракская ловушка была готова.

На следующий день, 6 января, иранцы впервые вошли в соприкосновение с иракскими танковыми подразделениями. Недостатки иранской операции привели к катастрофе, не позволив им вовремя обнаружить засаду. Иракцы расстреливали иранские танки с трех сторон: во фронт и с флангов. Иранцы попробовали прорвать иракские порядки танковым кулаком, но понесли тяжелые потери. Затем они попробовали маневрировать, но иранские танки увязали в грязи, едва сойдя с твердого покрытия дороги. Первая иранская бригада была практически полностью уничтожена, бросив поврежденную и увязшую технику в болоте. Несмотря на это, иранцы упорствовали, и бросили в бой следующую бригаду.

Результат наступления второй бригады совпал с результатами первой. К бою подключились иранские вертолеты AH-1J SeaCobra, уничтожившие несколько вкопанных иракских танков, но их действия не могли существенно облегчить положения сухопутных войск, и танковые подразделения продолжали нести тяжелые потери. Вдобавок, иракцы подтянули средства ПВО и уничтожили несколько иранских вертолетов. К бою присоединились иракские противотанковые пехотные части, превратив для иранцев проигранный бой в избиение. Жестокий бой шел на малых дистанциях. Иракской авиации удалось уничтожить понтонные мосты через реку Керхе, отрезав иранским танкам пути к отступлению, а большей части иранской пехоты, не успевшей пересечь реку — возможность поддержать гибнущие на противоположном берегу подразделения. Иранские ударные вертолеты были перехвачены иракскими истребителями, уничтожившими или повредившими несколько машин.

К восьмому января, иранские наступающие порядки полностью смешались. Большинство танков двух бригад, наступавших первыми, были потеряны: или уничтожены, или брошены в грязи. Третья бригада, пытавшаяся продолжать атаки, не могла сколько-нибудь значительно продвинуться. Операция Наср была отменена, и иранцы начали отходить. Пехота укрепилась на восточном берегу Керхе, чтобы предотвратить контрнаступление иракцев, а иранским инженерно-саперным подразделениям удалось восстановить понтонный мост через реку. Третья иранская танковая бригада оторвалась от преследующих иракских частей и вернулась на свой берег.

В то же время, как иракцы полностью разбили наступающие иранские подразделения под Дизфулем, иранская пехота, запертая в осажденном Абадане, в соответствии с планом операции Наср попыталась прорвать кольцо окружения. Даже если бы 16ая танковая дивизия не была разбита, маловероятно, что они бы смогли соединиться с ней. Иранская пехота понесла тяжелые потери и была отброшена обратно в Абадан.

Итоги и последствия

Иракцы с легкостью разбили иранцев. Хотя у Ирана до революции была мощная армия, нанесенный ей революцией урон позволил иракцам одержать победу столь легко. С другой стороны, централизованное и негибкое командование иракских вооруженных сил и отсутствие планирования наперед не позволили иракцам в полной мере насладиться плодами своей победы и превратить поражение иранцев в полное бегство. В основном, иракские танки были врыты в землю, и хотя в самой битве за Дизфуль это сослужило хорошую службу, это не позволило иракцам организовать полноценное преследование и полностью уничтожить иранцев. Иракское контрнаступление небольшим отрядом бронетехники при поддержке вертолетов было отбито иранцами на другом берегу Керхе.

Для иранской армии, это крупное поражение имело серьезные последствия. Иран потерял, по данным разных источников, от 88 до 214 танков, по меньшей мере 100 единиц другой бронетехники, несколько единиц тяжелой артиллерии и большую часть 16ой танковой дивизии. Значительная часть бронетехники была захвачена иракцами исправной, после того как иранские экипажи бросили её в топи, и с гордостью потом демонстрировалась в Ираке (а затем была частью продана Иордании, а частью оставалась на хранении до вторжения 2003 года). Если бы иранцам не удалось в последний момент восстановить понтонный мост, потери были бы ещё хуже. До революции, в распоряжении Ирана была порядка 1700 танков. После революции, боеготовыми из них осталось всего около 1000. Поражение под Дизфулем стоило иранской армии 10-20 % всего танкового парка, что означало значительное уменьшение её военной мощи. Ещё того хуже, при учете санкций США и их союзников против Ирана, потерянные в бою танки не могли быть заменены.

Хотя они и одержали решительную победу, иракцы потеряли порядка 45 танков и 50 единиц другой бронетехники, но эти потери, в отличие от иранских, с легкостью могли быть заменены.

Для Ирана, разгром под Дизфуль имел и политические последствия. Президент Банисадр надеялся, что крупная победа упрочнит его шаткое политическое положение и заставит замолчать его оппонентов. В реальности, случилось прямо противоположное. Рейтинг его поддержки рухнул, а оппоненты атаковали его все яростнее. Ещё того хуже, армия, которую он поддерживал, была дискредитирована ещё хуже, чем раньше. К июню 1981 года Банисадр настолько потерял поддержку, что иранский парламент вынес ему импичмент. Аятолла Хомейни, который долгое время играл роль нейтрального арбитра и последний год пытался уладить разногласия между Банисадром и его оппонентами, в первую очередь Премьер-Министром Мохаммадом Али Раджаи, окончательно разочаровался в нём и утвердил его отставку. Чтобы избежать ареста, Абольхасан Банисадр втайне бежал из страны вместе с перебежчиком-пилотом ВВС. Банисадр был заменен неофициальной хунтой, возглавляемой новым Президентом Раджаи, новым Премьер-Министром Бахонаром и спикером Парламента Хашеми Рафсанджани. На время войны, Иран стал однопартийным государством, возглавляемым Исламской Республиканской Партией.

Импичмент Банисадра привел в Иране к периоду террора и гражданской смуты. По крайней мере несколько сотен государственных служащих были убиты, в том числе Раджаи и Бахонар, а Хашеми Рафсанджани едва избежал гибели. Иранский режим ответил собственным террором, казнив более трех тысяч членов оппозиции и повторив чистки в армии. Со временем, оппонентов, включая не согласных с политикой правительства священослужителей, удалось подавить.

К сентябрю политическая ситуация стабилизировалась, сторонники жесткого курса плотно контролировали правительство, и военная эффективность Ирана значительно улучшилась. Ястребы были готовы использовать армию себе на пользу, и без борьбы за власть, Иран снова мог эффективно воевать. В результате тяжелых потерь в снаряжении и утраты доверия, Иранская регулярная армия отошла на второй план, а на первый вышел КСИР со своими нетрадиционными тактиками. Впрочем, КСИР и армии Ирана ещё предстояло продемонстрировать единство, позволившее им изгнать из страны иракских оккупантов.

Литература

• «The Iran-Iraq War», Efraim Krash. 2009. 29-30стр.

Ссылки

• [www.csmonitor.com/1981/0120/012038.html/(page)/2 Iran-Iraq war bogs down in rain, conflicting claims]

Отрывок, характеризующий Битва за Дизфуль

«Si vous n'avez rien de mieux a faire, M. le comte (или mon prince), et si la perspective de passer la soiree chez une pauvre malade ne vous effraye pas trop, je serai charmee de vous voir chez moi entre 7 et 10 heures. Annette Scherer».
[Если y вас, граф (или князь), нет в виду ничего лучшего и если перспектива вечера у бедной больной не слишком вас пугает, то я буду очень рада видеть вас нынче у себя между семью и десятью часами. Анна Шерер.]
– Dieu, quelle virulente sortie [О! какое жестокое нападение!] – отвечал, нисколько не смутясь такою встречей, вошедший князь, в придворном, шитом мундире, в чулках, башмаках, при звездах, с светлым выражением плоского лица. Он говорил на том изысканном французском языке, на котором не только говорили, но и думали наши деды, и с теми тихими, покровительственными интонациями, которые свойственны состаревшемуся в свете и при дворе значительному человеку. Он подошел к Анне Павловне, поцеловал ее руку, подставив ей свою надушенную и сияющую лысину, и покойно уселся на диване.
– Avant tout dites moi, comment vous allez, chere amie? [Прежде всего скажите, как ваше здоровье?] Успокойте друга, – сказал он, не изменяя голоса и тоном, в котором из за приличия и участия просвечивало равнодушие и даже насмешка.
– Как можно быть здоровой… когда нравственно страдаешь? Разве можно оставаться спокойною в наше время, когда есть у человека чувство? – сказала Анна Павловна. – Вы весь вечер у меня, надеюсь?
– А праздник английского посланника? Нынче середа. Мне надо показаться там, – сказал князь. – Дочь заедет за мной и повезет меня.
– Я думала, что нынешний праздник отменен. Je vous avoue que toutes ces fetes et tous ces feux d'artifice commencent a devenir insipides. [Признаюсь, все эти праздники и фейерверки становятся несносны.]
– Ежели бы знали, что вы этого хотите, праздник бы отменили, – сказал князь, по привычке, как заведенные часы, говоря вещи, которым он и не хотел, чтобы верили.
– Ne me tourmentez pas. Eh bien, qu'a t on decide par rapport a la depeche de Novosiizoff? Vous savez tout. [Не мучьте меня. Ну, что же решили по случаю депеши Новосильцова? Вы все знаете.]
– Как вам сказать? – сказал князь холодным, скучающим тоном. – Qu'a t on decide? On a decide que Buonaparte a brule ses vaisseaux, et je crois que nous sommes en train de bruler les notres. [Что решили? Решили, что Бонапарте сжег свои корабли; и мы тоже, кажется, готовы сжечь наши.] – Князь Василий говорил всегда лениво, как актер говорит роль старой пиесы. Анна Павловна Шерер, напротив, несмотря на свои сорок лет, была преисполнена оживления и порывов.
Быть энтузиасткой сделалось ее общественным положением, и иногда, когда ей даже того не хотелось, она, чтобы не обмануть ожиданий людей, знавших ее, делалась энтузиасткой. Сдержанная улыбка, игравшая постоянно на лице Анны Павловны, хотя и не шла к ее отжившим чертам, выражала, как у избалованных детей, постоянное сознание своего милого недостатка, от которого она не хочет, не может и не находит нужным исправляться.
В середине разговора про политические действия Анна Павловна разгорячилась.
– Ах, не говорите мне про Австрию! Я ничего не понимаю, может быть, но Австрия никогда не хотела и не хочет войны. Она предает нас. Россия одна должна быть спасительницей Европы. Наш благодетель знает свое высокое призвание и будет верен ему. Вот одно, во что я верю. Нашему доброму и чудному государю предстоит величайшая роль в мире, и он так добродетелен и хорош, что Бог не оставит его, и он исполнит свое призвание задавить гидру революции, которая теперь еще ужаснее в лице этого убийцы и злодея. Мы одни должны искупить кровь праведника… На кого нам надеяться, я вас спрашиваю?… Англия с своим коммерческим духом не поймет и не может понять всю высоту души императора Александра. Она отказалась очистить Мальту. Она хочет видеть, ищет заднюю мысль наших действий. Что они сказали Новосильцову?… Ничего. Они не поняли, они не могут понять самоотвержения нашего императора, который ничего не хочет для себя и всё хочет для блага мира. И что они обещали? Ничего. И что обещали, и того не будет! Пруссия уж объявила, что Бонапарте непобедим и что вся Европа ничего не может против него… И я не верю ни в одном слове ни Гарденбергу, ни Гаугвицу. Cette fameuse neutralite prussienne, ce n'est qu'un piege. [Этот пресловутый нейтралитет Пруссии – только западня.] Я верю в одного Бога и в высокую судьбу нашего милого императора. Он спасет Европу!… – Она вдруг остановилась с улыбкою насмешки над своею горячностью.
– Я думаю, – сказал князь улыбаясь, – что ежели бы вас послали вместо нашего милого Винценгероде, вы бы взяли приступом согласие прусского короля. Вы так красноречивы. Вы дадите мне чаю?
– Сейчас. A propos, – прибавила она, опять успокоиваясь, – нынче у меня два очень интересные человека, le vicomte de MorteMariet, il est allie aux Montmorency par les Rohans, [Кстати, – виконт Мортемар,] он в родстве с Монморанси чрез Роганов,] одна из лучших фамилий Франции. Это один из хороших эмигрантов, из настоящих. И потом l'abbe Morio: [аббат Морио:] вы знаете этот глубокий ум? Он был принят государем. Вы знаете?
– А! Я очень рад буду, – сказал князь. – Скажите, – прибавил он, как будто только что вспомнив что то и особенно небрежно, тогда как то, о чем он спрашивал, было главною целью его посещения, – правда, что l'imperatrice mere [императрица мать] желает назначения барона Функе первым секретарем в Вену? C'est un pauvre sire, ce baron, a ce qu'il parait. [Этот барон, кажется, ничтожная личность.] – Князь Василий желал определить сына на это место, которое через императрицу Марию Феодоровну старались доставить барону.
Анна Павловна почти закрыла глаза в знак того, что ни она, ни кто другой не могут судить про то, что угодно или нравится императрице.
– Monsieur le baron de Funke a ete recommande a l'imperatrice mere par sa soeur, [Барон Функе рекомендован императрице матери ее сестрою,] – только сказала она грустным, сухим тоном. В то время, как Анна Павловна назвала императрицу, лицо ее вдруг представило глубокое и искреннее выражение преданности и уважения, соединенное с грустью, что с ней бывало каждый раз, когда она в разговоре упоминала о своей высокой покровительнице. Она сказала, что ее величество изволила оказать барону Функе beaucoup d'estime, [много уважения,] и опять взгляд ее подернулся грустью.
Князь равнодушно замолк. Анна Павловна, с свойственною ей придворною и женскою ловкостью и быстротою такта, захотела и щелконуть князя за то, что он дерзнул так отозваться о лице, рекомендованном императрице, и в то же время утешить его.
– Mais a propos de votre famille,[Кстати о вашей семье,] – сказала она, – знаете ли, что ваша дочь с тех пор, как выезжает, fait les delices de tout le monde. On la trouve belle, comme le jour. [составляет восторг всего общества. Ее находят прекрасною, как день.]
Князь наклонился в знак уважения и признательности.
– Я часто думаю, – продолжала Анна Павловна после минутного молчания, подвигаясь к князю и ласково улыбаясь ему, как будто выказывая этим, что политические и светские разговоры кончены и теперь начинается задушевный, – я часто думаю, как иногда несправедливо распределяется счастие жизни. За что вам судьба дала таких двух славных детей (исключая Анатоля, вашего меньшого, я его не люблю, – вставила она безапелляционно, приподняв брови) – таких прелестных детей? А вы, право, менее всех цените их и потому их не стоите.
И она улыбнулась своею восторженною улыбкой.
– Que voulez vous? Lafater aurait dit que je n'ai pas la bosse de la paterienite, [Чего вы хотите? Лафатер сказал бы, что у меня нет шишки родительской любви,] – сказал князь.
– Перестаньте шутить. Я хотела серьезно поговорить с вами. Знаете, я недовольна вашим меньшим сыном. Между нами будь сказано (лицо ее приняло грустное выражение), о нем говорили у ее величества и жалеют вас…
Князь не отвечал, но она молча, значительно глядя на него, ждала ответа. Князь Василий поморщился.
– Что вы хотите, чтоб я делал! – сказал он наконец. – Вы знаете, я сделал для их воспитания все, что может отец, и оба вышли des imbeciles. [дураки.] Ипполит, по крайней мере, покойный дурак, а Анатоль – беспокойный. Вот одно различие, – сказал он, улыбаясь более неестественно и одушевленно, чем обыкновенно, и при этом особенно резко выказывая в сложившихся около его рта морщинах что то неожиданно грубое и неприятное.
– И зачем родятся дети у таких людей, как вы? Ежели бы вы не были отец, я бы ни в чем не могла упрекнуть вас, – сказала Анна Павловна, задумчиво поднимая глаза.
– Je suis votre [Я ваш] верный раб, et a vous seule je puis l'avouer. Мои дети – ce sont les entraves de mon existence. [вам одним могу признаться. Мои дети – обуза моего существования.] – Он помолчал, выражая жестом свою покорность жестокой судьбе.
Анна Павловна задумалась.
– Вы никогда не думали о том, чтобы женить вашего блудного сына Анатоля? Говорят, – сказала она, – что старые девицы ont la manie des Marieiages. [имеют манию женить.] Я еще не чувствую за собою этой слабости, но у меня есть одна petite personne [маленькая особа], которая очень несчастлива с отцом, une parente a nous, une princesse [наша родственница, княжна] Болконская. – Князь Василий не отвечал, хотя с свойственною светским людям быстротой соображения и памяти показал движением головы, что он принял к соображению эти сведения.
– Нет, вы знаете ли, что этот Анатоль мне стоит 40.000 в год, – сказал он, видимо, не в силах удерживать печальный ход своих мыслей. Он помолчал.
– Что будет через пять лет, если это пойдет так? Voila l'avantage d'etre pere. [Вот выгода быть отцом.] Она богата, ваша княжна?
– Отец очень богат и скуп. Он живет в деревне. Знаете, этот известный князь Болконский, отставленный еще при покойном императоре и прозванный прусским королем. Он очень умный человек, но со странностями и тяжелый. La pauvre petite est malheureuse, comme les pierres. [Бедняжка несчастлива, как камни.] У нее брат, вот что недавно женился на Lise Мейнен, адъютант Кутузова. Он будет нынче у меня.
– Ecoutez, chere Annette, [Послушайте, милая Аннет,] – сказал князь, взяв вдруг свою собеседницу за руку и пригибая ее почему то книзу. – Arrangez moi cette affaire et je suis votre [Устройте мне это дело, и я навсегда ваш] вернейший раб a tout jamais pan , comme mon староста m'ecrit des [как пишет мне мой староста] донесенья: покой ер п!. Она хорошей фамилии и богата. Всё, что мне нужно.
И он с теми свободными и фамильярными, грациозными движениями, которые его отличали, взял за руку фрейлину, поцеловал ее и, поцеловав, помахал фрейлинскою рукой, развалившись на креслах и глядя в сторону.
– Attendez [Подождите], – сказала Анна Павловна, соображая. – Я нынче же поговорю Lise (la femme du jeune Болконский). [с Лизой (женой молодого Болконского).] И, может быть, это уладится. Ce sera dans votre famille, que je ferai mon apprentissage de vieille fille. [Я в вашем семействе начну обучаться ремеслу старой девки.]


Гостиная Анны Павловны начала понемногу наполняться. Приехала высшая знать Петербурга, люди самые разнородные по возрастам и характерам, но одинаковые по обществу, в каком все жили; приехала дочь князя Василия, красавица Элен, заехавшая за отцом, чтобы с ним вместе ехать на праздник посланника. Она была в шифре и бальном платье. Приехала и известная, как la femme la plus seduisante de Petersbourg [самая обворожительная женщина в Петербурге,], молодая, маленькая княгиня Болконская, прошлую зиму вышедшая замуж и теперь не выезжавшая в большой свет по причине своей беременности, но ездившая еще на небольшие вечера. Приехал князь Ипполит, сын князя Василия, с Мортемаром, которого он представил; приехал и аббат Морио и многие другие.
– Вы не видали еще? или: – вы не знакомы с ma tante [с моей тетушкой]? – говорила Анна Павловна приезжавшим гостям и весьма серьезно подводила их к маленькой старушке в высоких бантах, выплывшей из другой комнаты, как скоро стали приезжать гости, называла их по имени, медленно переводя глаза с гостя на ma tante [тетушку], и потом отходила.
Все гости совершали обряд приветствования никому неизвестной, никому неинтересной и ненужной тетушки. Анна Павловна с грустным, торжественным участием следила за их приветствиями, молчаливо одобряя их. Ma tante каждому говорила в одних и тех же выражениях о его здоровье, о своем здоровье и о здоровье ее величества, которое нынче было, слава Богу, лучше. Все подходившие, из приличия не выказывая поспешности, с чувством облегчения исполненной тяжелой обязанности отходили от старушки, чтобы уж весь вечер ни разу не подойти к ней.
Молодая княгиня Болконская приехала с работой в шитом золотом бархатном мешке. Ее хорошенькая, с чуть черневшимися усиками верхняя губка была коротка по зубам, но тем милее она открывалась и тем еще милее вытягивалась иногда и опускалась на нижнюю. Как это всегда бывает у вполне привлекательных женщин, недостаток ее – короткость губы и полуоткрытый рот – казались ее особенною, собственно ее красотой. Всем было весело смотреть на эту, полную здоровья и живости, хорошенькую будущую мать, так легко переносившую свое положение. Старикам и скучающим, мрачным молодым людям, смотревшим на нее, казалось, что они сами делаются похожи на нее, побыв и поговорив несколько времени с ней. Кто говорил с ней и видел при каждом слове ее светлую улыбочку и блестящие белые зубы, которые виднелись беспрестанно, тот думал, что он особенно нынче любезен. И это думал каждый.
Маленькая княгиня, переваливаясь, маленькими быстрыми шажками обошла стол с рабочею сумочкою на руке и, весело оправляя платье, села на диван, около серебряного самовара, как будто всё, что она ни делала, было part de plaisir [развлечением] для нее и для всех ее окружавших.
– J'ai apporte mon ouvrage [Я захватила работу], – сказала она, развертывая свой ридикюль и обращаясь ко всем вместе.
– Смотрите, Annette, ne me jouez pas un mauvais tour, – обратилась она к хозяйке. – Vous m'avez ecrit, que c'etait une toute petite soiree; voyez, comme je suis attifee. [Не сыграйте со мной дурной шутки; вы мне писали, что у вас совсем маленький вечер. Видите, как я одета дурно.]
И она развела руками, чтобы показать свое, в кружевах, серенькое изящное платье, немного ниже грудей опоясанное широкою лентой.
– Soyez tranquille, Lise, vous serez toujours la plus jolie [Будьте спокойны, вы всё будете лучше всех], – отвечала Анна Павловна.
– Vous savez, mon mari m'abandonne, – продолжала она тем же тоном, обращаясь к генералу, – il va se faire tuer. Dites moi, pourquoi cette vilaine guerre, [Вы знаете, мой муж покидает меня. Идет на смерть. Скажите, зачем эта гадкая война,] – сказала она князю Василию и, не дожидаясь ответа, обратилась к дочери князя Василия, к красивой Элен.
– Quelle delicieuse personne, que cette petite princesse! [Что за прелестная особа эта маленькая княгиня!] – сказал князь Василий тихо Анне Павловне.
Вскоре после маленькой княгини вошел массивный, толстый молодой человек с стриженою головой, в очках, светлых панталонах по тогдашней моде, с высоким жабо и в коричневом фраке. Этот толстый молодой человек был незаконный сын знаменитого Екатерининского вельможи, графа Безухого, умиравшего теперь в Москве. Он нигде не служил еще, только что приехал из за границы, где он воспитывался, и был в первый раз в обществе. Анна Павловна приветствовала его поклоном, относящимся к людям самой низшей иерархии в ее салоне. Но, несмотря на это низшее по своему сорту приветствие, при виде вошедшего Пьера в лице Анны Павловны изобразилось беспокойство и страх, подобный тому, который выражается при виде чего нибудь слишком огромного и несвойственного месту. Хотя, действительно, Пьер был несколько больше других мужчин в комнате, но этот страх мог относиться только к тому умному и вместе робкому, наблюдательному и естественному взгляду, отличавшему его от всех в этой гостиной.
– C'est bien aimable a vous, monsieur Pierre , d'etre venu voir une pauvre malade, [Очень любезно с вашей стороны, Пьер, что вы пришли навестить бедную больную,] – сказала ему Анна Павловна, испуганно переглядываясь с тетушкой, к которой она подводила его. Пьер пробурлил что то непонятное и продолжал отыскивать что то глазами. Он радостно, весело улыбнулся, кланяясь маленькой княгине, как близкой знакомой, и подошел к тетушке. Страх Анны Павловны был не напрасен, потому что Пьер, не дослушав речи тетушки о здоровье ее величества, отошел от нее. Анна Павловна испуганно остановила его словами:
– Вы не знаете аббата Морио? он очень интересный человек… – сказала она.
– Да, я слышал про его план вечного мира, и это очень интересно, но едва ли возможно…
– Вы думаете?… – сказала Анна Павловна, чтобы сказать что нибудь и вновь обратиться к своим занятиям хозяйки дома, но Пьер сделал обратную неучтивость. Прежде он, не дослушав слов собеседницы, ушел; теперь он остановил своим разговором собеседницу, которой нужно было от него уйти. Он, нагнув голову и расставив большие ноги, стал доказывать Анне Павловне, почему он полагал, что план аббата был химера.
– Мы после поговорим, – сказала Анна Павловна, улыбаясь.
И, отделавшись от молодого человека, не умеющего жить, она возвратилась к своим занятиям хозяйки дома и продолжала прислушиваться и приглядываться, готовая подать помощь на тот пункт, где ослабевал разговор. Как хозяин прядильной мастерской, посадив работников по местам, прохаживается по заведению, замечая неподвижность или непривычный, скрипящий, слишком громкий звук веретена, торопливо идет, сдерживает или пускает его в надлежащий ход, так и Анна Павловна, прохаживаясь по своей гостиной, подходила к замолкнувшему или слишком много говорившему кружку и одним словом или перемещением опять заводила равномерную, приличную разговорную машину. Но среди этих забот всё виден был в ней особенный страх за Пьера. Она заботливо поглядывала на него в то время, как он подошел послушать то, что говорилось около Мортемара, и отошел к другому кружку, где говорил аббат. Для Пьера, воспитанного за границей, этот вечер Анны Павловны был первый, который он видел в России. Он знал, что тут собрана вся интеллигенция Петербурга, и у него, как у ребенка в игрушечной лавке, разбегались глаза. Он всё боялся пропустить умные разговоры, которые он может услыхать. Глядя на уверенные и изящные выражения лиц, собранных здесь, он всё ждал чего нибудь особенно умного. Наконец, он подошел к Морио. Разговор показался ему интересен, и он остановился, ожидая случая высказать свои мысли, как это любят молодые люди.