Битва за Нанкин
| Битва за Нанкин | |||
| Основной конфликт: Японо-китайская война | |||
 Японский генерал Мацуи Иванэ въезжает в Нанкин 13 декабря 1937 | |||
| Дата |
9 — 13 декабря 1937 | ||
|---|---|---|---|
| Место |
Нанкин, Китай | ||
| Итог |
Победа армии Японии | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Би́тва за Нанки́н (кит. трад. 南京保衛戰, упр. 南京保卫战, пиньинь: Nánjīng Bǎowèi Zhàn, палл.: Наньцзин баовэй чжань) — сражение Второй японо-китайской войны. Оно началось после отступления китайских войск от Шанхая 9 октября 1937 года и закончилось захватом Нанкина японскими войсками 13 декабря 1937 года. Правительство Республики Китай эвакуировалось в Ухань. После отхода китайских войск на другой берег реки Янцзы в Нанкин вошли японские войска. В течение нескольких недель войска Японии убивали, пытали и насиловали население Нанкина. Количество убитого мирного населения — около 300 000[4].
Содержание
Предыстория
После Мукденского инцидента 1931 года Япония начала своё вторжение в Маньчжурию. Так как коммунисты и Гоминьдан участвовали в гражданской войне в Китае, они не смогли противостоять внешней угрозе, и японцы быстро захватили города на северо-востоке Китая.
В 1933 году по указанию китайского правительства были созданы 3 оборонительные зоны для координации обороны в дельте Янцзы — Нанкин, Нанкин-Ханчжоу и Нанкин-Шанхай. В 1934 году началось строительство серии оборонительных укреплений[5] для облегчения обороны в глубину. Две таких линии — линия Уфу между Сучжоу и Фушанем и линия Сичэн между Уси и Цзянъинем — были построены для защиты Нанкина, если Шанхай будет захвачен потенциальным противником.
Весной 1937 года, за месяц до начала Второй японо-китайской войны, эти две оборонительные линии были построены. Тем не менее, подготовка необходимого персонала для обслуживания и обороны этих линий не была завершена до начала войны.
В 1937 году коммунисты и гоминьдановцы договорились создать единый фронт борьбы с японской агрессией. Гоминьдан официально начал тотальную защиту от японской угрозы. Но китайская армия была плохо обучена и слабо вооружена, что и обусловило поражение в битве за Нанкин.
22 сентября 1937 года японская императорская воздушная армия начала бомбардировки Нанкина[6]. Большинство бомб упало на невоенные цели. Южный Нанкин — самый оживленный и густонаселенный — пострадал наиболее сильно. Самые разрушительные бомбардировки произошли 25 сентября. С 9:30 утра и до 16:30 японские самолеты совершили в общей сложности 95 боевых вылетов, сбросив около 500 авиабомб. В результате этого налёта на Нанкин пострадало около 600 мирных жителей. Подвергался бомбардировке и лагерь беженцев в Сягуане, расположенный в окрестностях Нанкина около реки Янцзы, в результате чего пострадало более 100 человек. В дополнение к бомбардировке объектов инфраструктуры, таких как электростанции, водопроводные сооружения и радиостанция, японцы также сбросили бомбы на центральную больницу, несмотря на то, что на её крыше был нарисован огромный красный крест.
Бомбардировка мирного населения вызвала бурю негодования со стороны западных государств, завершившуюся принятием резолюции Дальневосточного консультативного комитета Лиги Наций.
СССР активно помогал Китаю в борьбе с Японской империей. В небе над Нанкином японской авиации активно противодействовали самолёты И-16[7] и И-15[8][9].
В октябре Шанхайская экспедиционная армия японцев была подкреплена 10-й армией под командованием генерал-лейтенанта Хэйсукэ Янагавы. 7 ноября был создан японский Центрально-Китайский фронт, состоявший из Шанхайской экспедиционной армии (16-я, 9-я, 13-я, 3-я, 11-я, и 101-я дивизии) и 10-й армии (6-я, 18-я, и 114-я дивизии).
11 ноября 1937 года китайские войска стали неорганизованно отступать от Шанхая. В ходе отступления они не смогли организовать оборону вокруг Уси, что позволило японской армии без задержек продолжить наступление. В то же время японская Шанхайская экспедиционная армия предложила Императорской Ставке атаковать Нанкин. План атаки был утверждён.
Решение Чан Кайши бросить элитные ударные части в битву за Шанхай привело к тому, что эти части потеряли до 60 % личного состава. В битве за Нанкин участвовали новобранцы, что и стало одной из причин поражения в этой битве Китайской Республики. Из-за неорганизованного отступления китайских войск японские войска сумели взломать оборону Куньшаня 10 ноября.
Японская армия начала наступление на Нанкин 11 ноября 1937 года, подступая к городу с разных направлений[6]. Темп японского наступления был таков, что почти все японские подразделения преодолели расстояние около 400 километров примерно за месяц.
Японцы несколько раз сражались с китайскими солдатами по пути в Нанкин. Как правило, японские части сильно превосходили китайские. Как только японские войска приблизились к Нанкину, частота и ожесточённость борьбы возросла[10].
Оборонительная линия Уфу рухнула 19 ноября, а линия Сичэн была захвачена 26 ноября[6].
В середине ноября, когда японцы окончательно захватили Шанхай, Чан Кайши понял, что он не может рисковать полным уничтожением элитных частей, которые должны были организовать оборону столицы. Чан Кайши решил следовать оборонительной стратегии, используя обширную территорию Китая для превращения войны из быстротечной в затяжную[10]. Это стало одной из причин для перенесения столицы Китая из Нанкина в Ухань.
Чан принял решение о переносе столицы 16 ноября. Однако публичное заявление было сделано только 20 ноября[6].
В середине ноября налёты японской авиации на город усилились. После объявления Чан Кайши о переносе столицы увеличился поток беженцев из города[11]. Неделю спустя, 27 ноября, командующий войсками округа Тан Шэнчжи выдает рекомендацию для иностранных резидентов в Нанкине, призывая их уйти, и предупреждает, что не может гарантировать безопасность кого-либо в городе, даже иностранцев[6].
Когда японская армия приблизилась к городу, бегство из города приняло массовый характер. Народ в панике бежал не только из-за возможности сражения за город, но и из-за тактики «выжженной земли», применяемой японской армией[12]. В свою очередь и китайцами применялась такая тактика. 31 июля Гоминьдан сделал заявление, что китайцы полны решимости превратить каждый кусок своей земли в золу, но не передать их противнику. Одним из следствий этой стратегии «выжженной земли» было то, что многие мирным жителям было сложно покинуть город из-за разрушения транспортной инфраструктуры.
К началу декабря японские войска достигли окраин Нанкина. 1 декабря японский Центрально-Китайский фронт получил приказ № 8, по которому ему предписывают занять Нанкин[6]. 2 декабря император Хирохито назначил принца Асаку Ясухико командиром сил вторжения[6].
Решение о защите Нанкина
Несмотря на осознание того, что войска, которые будут оборонять город, будут уничтожены в тщетной обороне столицы, Чан Кайши решил оборонять город. Он хорошо понимал, что если в случае отказа от обороны его политической репутации будет нанесён серьёзный ущерб. Нанкин был не только столицей страны, в нём располагался мавзолей Сунь Ятсена — основателя Гоминьдана. Добровольцев, готовых оборонять город, среди старших офицеров было мало, так как все они понимали тщетность усилий по защите города.
Чан Кайши назначил Тан Шэнчжи начальником обороны города[6]. Главной причиной назначения Тана на должность было то, что он поддерживал позицию Чана по обороне города, считая город символом нации[6]. Вера Чана в Тана была главным образом построена на участии Тана в Северном походе в 1927 году, в котором Тан привел свои войска в провинцию Хунань, чтобы поддержать националистов.
Планы по обороне города
После назначения на должность начальника обороны Нанкина Тан Шэнчжи объявил публично, что он связывает свою судьбу с Нанкином. В сообщении для иностранной прессы он объявил, что город не сдастся и будет бороться до конца.
Нанкин был городом-крепостью с 19 воротами, двое из которых были железнодорожными. Город граничит с рекой Янцзы на севере и на западе. Стены Нанкина были около 15-20 метров в высоту и 10 метров в ширину. Пулеметные огневые точки были расположены в верхней части стены. Тан Шэнчжи разработал двухступенчатую защиту: защита отдаленных пригородов и защита городских стен и ворот.
Тан сумел собрать около 100 000 человек, в основном неподготовленных призывников, а также военнослужащих, прошедших тяжёлые бои в Шанхае[6].
Ход битвы
7 декабря Мацуи Иванэ приказал осадить Нанкин.
Крах китайской обороны
Защита Нанкина не сработала так, как было предусмотрено планом, который потерпел крах с самого начала. Китайские войска, поддавшись панике, отказывались подчиняться любым приказам. Чан Кайши, который уже уехал в Ухань, предоставил Тану право стрелять в любого, кто не подчинился его приказу или дезертировал, но Тан не смог выполнить это указание, потому что из Нанкина бежали сотни солдат, усиливая панику в городе.
Тан понял, что оборона города безнадёжна. Учитывая мрачные обстоятельства, соратники Чана и даже сам Чан также смирились с этой реальностью. Тем не менее Чан Кайши не желал бросить столицу без боя, и никто другой не осмелился бы принять такое решение, чтобы не вызвать на себя гнев китайской общественности. Чан Кайши приказал Тану продолжать оборону.
После сдачи японцам линии Сичэн 26 ноября, 36-й и 88-й дивизии и 10-й, 66-й, 74-й и 83-й армиям было приказано оказать помощь в обороне Нанкина. Поскольку все эти подразделения были заняты в сражениях в течение достаточно долгого времени, их людские резервы были исчерпаны. Эти подразделения направились в Нанкин. Однако по пути в город они были вовлечены в несколько боев и не смогли перегруппироваться. Большинство солдат 10-й армии были новобранцами без каких-либо боевых навыков, что существенно снизило её эффективность. Начиная с 5 декабря бои шли при Таншане и Чуньхуачжэне[13].
Начало осады города
8 декабря Таншань пал. Вынужденные покинуть свои позиции в Фуко, китайские войска преследовались неотступно со стороны противника.
Японские военные продолжали двигаться вперед, с боями продвигаясь в центр города. 9 декабря японские войска продвинулись к городской стене Нанкина[6]. В полдень того же дня войска разбрасывали листовки в городе, призывая сдаться в течение 24 часов[6].
Когда японская армия стала сбрасывать листовки с призывом к капитуляции, Тан публично выразил своё негодование, однако продолжал вести переговоры с японским командованием о перемирии, чтобы сохранить город и его жителей.
Члены Международного комитета по Нанкинской зоне безопасности связались с Таном и предложили план, о трёхдневном прекращении огня и отходе китайских войск. Тан был согласен с этим предложением, но Международный комитет должен был согласовать это предложение с Чан Кайши, который отказался от этого предложения[6].
Начало атаки
Японское командование ждало ответ на своё требование о капитуляции. Когда ни один китайский парламентер не прибыл до указанного срока, генерал Иванэ Мацуи приказал начать штурм города.
Японская армия начала штурм крепости с нескольких направлений. Ворота были первым грозным препятствием на пути японцев. Ворота с южной стороны стены крепости и с восточной стали ареной для тяжелых боев, которые последовали после начала штурма японцами Нанкина. Первыми воротами, которых достигла японская пехота, были ворота Гуанхуа, расположенные между воротами Чжуншань и воротами Чжунхуа.
16-я дивизия Шанхайского экспидиционного корпуса атаковали трое ворот с восточной стороны, 6-я дивизия 10-й армии японцев начала наступление на западные стены, а 9-я дивизия корпуса атаковала часть стены между ними.
Нападение на ворота Гуанхуа
На рассвете 9 декабря японский 36-й пехотный полк, прикрепленный к 9-й дивизии из Канадзавы, пробился с боями к воротам Гуанхуа[6]. Стена, в которой были располождены ворота Гуанхуа, была около 13 метров в высоту. Перед стеной был ров, который был примерно 135 метров в ширину. Противотанковые рвы заблокировали дорогу, ведущую к воротам. Дула пулеметов торчали из амбразур в верхней части стены и были направлены непосредственно на японские позиции[6].
Атака на ворота Гуанхуа началась в 2 часа ночи. Но ворота были прикрыты плотным огнём настолько хорошо, что атака захлебнулась.
Японские войска применили артиллерию против этих ворот. В результате обстрела часть стены разрушилась[6]. 1-й батальон 36-го пехотного полка атаковал брешь в стене и захватил внешние ворота.
Ворота Гуанхуа защищали элитные части китайской армии. На следующий день внутренние ворота были укреплены баррикадами из мешков с песком и покрыты проволочными заграждениями.
После продолжительных боев японские войска в 6 утра 13 декабря захватили ворота Гуанхуа.
Инцидент с «Панаем»
12 декабря американская канонерская лодка «Панай» и три танкера были пришвартованы в реке Янцзы, недалеко от Нанкина. Хоть «Панай» и был под американским флагом, конвой попал под бомбардировку трёх B4Y Тип 96 и девяти A4N Тип 95 в 1:27 ночи[6]. «Панай» затонул в 3:54 утра. Жертвами бомбардировки стали три человека[6][14]. Потопление «Паная» не оказало существенное влияние на исход битвы за Нанкин.
Разгром китайских сил
12 декабря 1937 года Тан Шэнчжи эвакуировался из города вместе со штабом командования китайских сил в Нанкине. Его уход усилил военную путаницу среди военных подразделений, которые остались в городе[6].
Генеральный план оступления — так же как и план обороны города — не был полностью реализован. Отступление превратилось в хаотичное бегство. Только 2 полка отступили согласно плану.
13 декабря японская армия завершила окружение города. 6-я и 114-я дивизии японской армии первыми вошли в город. В то же время, 9-я дивизия вступает в город через ворота Гуанхуа, а 16-я дивизия — через ворота Тайпин. К вечеру Нанкин был полностью захвачен[6].
Во второй половине дня 13 декабря штаб Шанхайского экспедиционного корпуса попал в засаду отступающих китайских войск. Японцы отразили нападение, но атака повторилась в 5 вечера. Эта атака также была отражена[6].
Резня в Нанкине
В течение следующих шести недель в Нанкине происходили события, которые в дальнейшем получили название «Резня в Нанкине». Тысячи жертв закалывали штыками, отрезали головы, людей сжигали, закапывали живьём, у женщин вспарывали животы и выворачивали внутренности наружу, убивали маленьких детей. Насиловали, а потом зверски убивали не только взрослых женщин, но и маленьких девочек, а также женщин преклонного возраста[4][15].
Японские солдаты начали практиковать свою популярную практику «трёх дочиста» — «выжигай дочиста», «убивай всех дочиста», «грабь дочиста»[4]. Всего за шесть недель было убито около 300 тыс. человек, более 20 000 женщин было изнасиловано. Террор превышал всякое воображение. Даже немецкий консул в официальном докладе описывал поведение японских солдат как «зверское»[4].
Итоги
Вскоре после битвы за Нанкин несколько городов, в том числе Сюйчжоу и Ухань, были захвачены японскими войсками. Кроме того, китайское правительство, пытаясь замедлить продвижение японских сил, вызвало в 1938 году наводнение на Хуанхэ, которое охватило три провинции.
Потери среди мирного населения Нанкина за шесть недель оккупации составили убитыми около 300 тыс. человек и более 20 000 женщин было изнасиловано, среди военнослужащих потери китайской армии относились к потерям японской как 5:1[16].
Напишите отзыв о статье "Битва за Нанкин"
Примечания
- ↑ Askew, Defending Nanking: An Examination of the Capital Garrison Forces, стр.173
- ↑ 1 2 Статья об обороне Нанкина [12424765.blog.hexun.com/41507553_d.html] кит.
- ↑ Askew, Defending Nanking: An Examination of the Capital Garrison Forces, стр.158
- ↑ 1 2 3 4 [rumbur.ru/history/494-drugaya-yaponiya Другая Япония]
- ↑ Так называемая «Китайская линия Гиндербург»
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 [ww2db.com/battle_spec.php?battle_id=38 C. Peter Chen Battle of Nanjing and the Rape of Nanjing] (англ.)
- ↑ В Китае получил название «ласточка»
- ↑ В Китае получил название «чиж»
- ↑ [www.airwar.ru/history/av2ww/soviet/china2/china2.html Советские добровольцы в Китае]
- ↑ 1 2 [www.sdh-fact.com/CL02_1/26_S4.pdf Analyzing the «Photographic Evidence» of the Nanking Massacre (originally published as Nankin Jiken: «Shokoshashin» wo Kenshosuru)], Tokyo, Japan: Soshisha, 2005 author=Higashinakano Shudo, Kobayashi Susumu & Fukunaga Shainjiro
- ↑ Kasahara, Tokushi (1995). Nanking Nanminku no Hyakunichi [One Hundred Days in the Nanking Safety Zone]. Tokyo: Iwanami Shoten. стр. 60.
- ↑ [web.archive.org/web/20060213184811/www.interq.or.jp/sheep/clarex/discovery/discovery02.html «The Nanking Incident»]. Archived from the [www.interq.or.jp/sheep/clarex/discovery/discovery02.html original] (недоступная ссылка с 08-09-2013 (3882 дня) — история, копия) on 2006-02-13. Retrieved 2006-04-19.
- ↑ He, Yingqin (1948). Wu Xiangxiang. ed. Modern Chinese History: The Conflict With Japan. Taipei: Wenxing Shudian. стр. 82
- ↑ [www.combinedfleet.com/narumi_t.htm Канонерка «Наруми» (англ.)]
- ↑ Iris Chang. The Rape of Nanking: The Forgotten Holocaust of World War II.
- ↑ [militera.lib.ru/memo/russian/kalyagin_ay/04.html Записки о Китае]
Литература
- Калягин А. Я. По незнакомым дорогам: Записки военного советника в Китае. — Главная редакция восточной литературы издательства "Наука", 1969. — 400 с. — 10 000 экз.
Ссылки
- [rumbur.ru/history/494-drugaya-yaponiya Другая Япония]
Отрывок, характеризующий Битва за Нанкин
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.
Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
– Что с тобой, мой ангел, больна? – спросил граф. Наташа помолчала.
– Да, больна, – отвечала она.
На беспокойные расспросы графа о том, почему она такая убитая и не случилось ли чего нибудь с женихом, она уверяла его, что ничего, и просила его не беспокоиться. Марья Дмитриевна подтвердила графу уверения Наташи, что ничего не случилось. Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству дочери, по сконфуженным лицам Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что нибудь случиться: но ему так страшно было думать, что что нибудь постыдное случилось с его любимою дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их отъезд в деревню.
Со дня приезда своей жены в Москву Пьер сбирался уехать куда нибудь, только чтобы не быть с ней. Вскоре после приезда Ростовых в Москву, впечатление, которое производила на него Наташа, заставило его поторопиться исполнить свое намерение. Он поехал в Тверь ко вдове Иосифа Алексеевича, которая обещала давно передать ему бумаги покойного.
Когда Пьер вернулся в Москву, ему подали письмо от Марьи Дмитриевны, которая звала его к себе по весьма важному делу, касающемуся Андрея Болконского и его невесты. Пьер избегал Наташи. Ему казалось, что он имел к ней чувство более сильное, чем то, которое должен был иметь женатый человек к невесте своего друга. И какая то судьба постоянно сводила его с нею.
«Что такое случилось? И какое им до меня дело? думал он, одеваясь, чтобы ехать к Марье Дмитриевне. Поскорее бы приехал князь Андрей и женился бы на ней!» думал Пьер дорогой к Ахросимовой.
На Тверском бульваре кто то окликнул его.
– Пьер! Давно приехал? – прокричал ему знакомый голос. Пьер поднял голову. В парных санях, на двух серых рысаках, закидывающих снегом головашки саней, промелькнул Анатоль с своим всегдашним товарищем Макариным. Анатоль сидел прямо, в классической позе военных щеголей, закутав низ лица бобровым воротником и немного пригнув голову. Лицо его было румяно и свежо, шляпа с белым плюмажем была надета на бок, открывая завитые, напомаженные и осыпанные мелким снегом волосы.
«И право, вот настоящий мудрец! подумал Пьер, ничего не видит дальше настоящей минуты удовольствия, ничто не тревожит его, и оттого всегда весел, доволен и спокоен. Что бы я дал, чтобы быть таким как он!» с завистью подумал Пьер.
В передней Ахросимовой лакей, снимая с Пьера его шубу, сказал, что Марья Дмитриевна просят к себе в спальню.
Отворив дверь в залу, Пьер увидал Наташу, сидевшую у окна с худым, бледным и злым лицом. Она оглянулась на него, нахмурилась и с выражением холодного достоинства вышла из комнаты.
– Что случилось? – спросил Пьер, входя к Марье Дмитриевне.
– Хорошие дела, – отвечала Марья Дмитриевна: – пятьдесят восемь лет прожила на свете, такого сраму не видала. – И взяв с Пьера честное слово молчать обо всем, что он узнает, Марья Дмитриевна сообщила ему, что Наташа отказала своему жениху без ведома родителей, что причиной этого отказа был Анатоль Курагин, с которым сводила ее жена Пьера, и с которым она хотела бежать в отсутствие своего отца, с тем, чтобы тайно обвенчаться.
Пьер приподняв плечи и разинув рот слушал то, что говорила ему Марья Дмитриевна, не веря своим ушам. Невесте князя Андрея, так сильно любимой, этой прежде милой Наташе Ростовой, променять Болконского на дурака Анатоля, уже женатого (Пьер знал тайну его женитьбы), и так влюбиться в него, чтобы согласиться бежать с ним! – Этого Пьер не мог понять и не мог себе представить.
Милое впечатление Наташи, которую он знал с детства, не могло соединиться в его душе с новым представлением о ее низости, глупости и жестокости. Он вспомнил о своей жене. «Все они одни и те же», сказал он сам себе, думая, что не ему одному достался печальный удел быть связанным с гадкой женщиной. Но ему всё таки до слез жалко было князя Андрея, жалко было его гордости. И чем больше он жалел своего друга, тем с большим презрением и даже отвращением думал об этой Наташе, с таким выражением холодного достоинства сейчас прошедшей мимо него по зале. Он не знал, что душа Наташи была преисполнена отчаяния, стыда, унижения, и что она не виновата была в том, что лицо ее нечаянно выражало спокойное достоинство и строгость.
– Да как обвенчаться! – проговорил Пьер на слова Марьи Дмитриевны. – Он не мог обвенчаться: он женат.
– Час от часу не легче, – проговорила Марья Дмитриевна. – Хорош мальчик! То то мерзавец! А она ждет, второй день ждет. По крайней мере ждать перестанет, надо сказать ей.
Узнав от Пьера подробности женитьбы Анатоля, излив свой гнев на него ругательными словами, Марья Дмитриевна сообщила ему то, для чего она вызвала его. Марья Дмитриевна боялась, чтобы граф или Болконский, который мог всякую минуту приехать, узнав дело, которое она намерена была скрыть от них, не вызвали на дуэль Курагина, и потому просила его приказать от ее имени его шурину уехать из Москвы и не сметь показываться ей на глаза. Пьер обещал ей исполнить ее желание, только теперь поняв опасность, которая угрожала и старому графу, и Николаю, и князю Андрею. Кратко и точно изложив ему свои требования, она выпустила его в гостиную. – Смотри же, граф ничего не знает. Ты делай, как будто ничего не знаешь, – сказала она ему. – А я пойду сказать ей, что ждать нечего! Да оставайся обедать, коли хочешь, – крикнула Марья Дмитриевна Пьеру.
Пьер встретил старого графа. Он был смущен и расстроен. В это утро Наташа сказала ему, что она отказала Болконскому.
– Беда, беда, mon cher, – говорил он Пьеру, – беда с этими девками без матери; уж я так тужу, что приехал. Я с вами откровенен буду. Слышали, отказала жениху, ни у кого не спросивши ничего. Оно, положим, я никогда этому браку очень не радовался. Положим, он хороший человек, но что ж, против воли отца счастья бы не было, и Наташа без женихов не останется. Да всё таки долго уже так продолжалось, да и как же это без отца, без матери, такой шаг! А теперь больна, и Бог знает, что! Плохо, граф, плохо с дочерьми без матери… – Пьер видел, что граф был очень расстроен, старался перевести разговор на другой предмет, но граф опять возвращался к своему горю.
Соня с встревоженным лицом вошла в гостиную.
– Наташа не совсем здорова; она в своей комнате и желала бы вас видеть. Марья Дмитриевна у нее и просит вас тоже.
– Да ведь вы очень дружны с Болконским, верно что нибудь передать хочет, – сказал граф. – Ах, Боже мой, Боже мой! Как всё хорошо было! – И взявшись за редкие виски седых волос, граф вышел из комнаты.
Марья Дмитриевна объявила Наташе о том, что Анатоль был женат. Наташа не хотела верить ей и требовала подтверждения этого от самого Пьера. Соня сообщила это Пьеру в то время, как она через коридор провожала его в комнату Наташи.
Наташа, бледная, строгая сидела подле Марьи Дмитриевны и от самой двери встретила Пьера лихорадочно блестящим, вопросительным взглядом. Она не улыбнулась, не кивнула ему головой, она только упорно смотрела на него, и взгляд ее спрашивал его только про то: друг ли он или такой же враг, как и все другие, по отношению к Анатолю. Сам по себе Пьер очевидно не существовал для нее.
– Он всё знает, – сказала Марья Дмитриевна, указывая на Пьера и обращаясь к Наташе. – Он пускай тебе скажет, правду ли я говорила.
Наташа, как подстреленный, загнанный зверь смотрит на приближающихся собак и охотников, смотрела то на того, то на другого.
– Наталья Ильинична, – начал Пьер, опустив глаза и испытывая чувство жалости к ней и отвращения к той операции, которую он должен был делать, – правда это или не правда, это для вас должно быть всё равно, потому что…
– Так это не правда, что он женат!
– Нет, это правда.
– Он женат был и давно? – спросила она, – честное слово?
Пьер дал ей честное слово.
– Он здесь еще? – спросила она быстро.
– Да, я его сейчас видел.
Она очевидно была не в силах говорить и делала руками знаки, чтобы оставили ее.
Пьер не остался обедать, а тотчас же вышел из комнаты и уехал. Он поехал отыскивать по городу Анатоля Курагина, при мысли о котором теперь вся кровь у него приливала к сердцу и он испытывал затруднение переводить дыхание. На горах, у цыган, у Comoneno – его не было. Пьер поехал в клуб.
В клубе всё шло своим обыкновенным порядком: гости, съехавшиеся обедать, сидели группами и здоровались с Пьером и говорили о городских новостях. Лакей, поздоровавшись с ним, доложил ему, зная его знакомство и привычки, что место ему оставлено в маленькой столовой, что князь Михаил Захарыч в библиотеке, а Павел Тимофеич не приезжали еще. Один из знакомых Пьера между разговором о погоде спросил у него, слышал ли он о похищении Курагиным Ростовой, про которое говорят в городе, правда ли это? Пьер, засмеявшись, сказал, что это вздор, потому что он сейчас только от Ростовых. Он спрашивал у всех про Анатоля; ему сказал один, что не приезжал еще, другой, что он будет обедать нынче. Пьеру странно было смотреть на эту спокойную, равнодушную толпу людей, не знавшую того, что делалось у него в душе. Он прошелся по зале, дождался пока все съехались, и не дождавшись Анатоля, не стал обедать и поехал домой.
