Битва за форты Дагу (1900)
| Битва за форты Дагу | |||
| Основной конфликт: Ихэтуаньское восстание | |||
 Форты Дагу: рисунок по фото | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
Победа союзников | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Битва за форты Дагу или Взятие фортов Дагу — сражение в Китае во время восстания ихэтуаней 1898—1901 годов Произошло у Дагу (иначе Таку) в устье реки Пейхо (Хайхэ) ночью и утром 4 (17) июня 1900 года между китайскими гарнизонами фортов Дагу и силами международной коалиции — десантным отрядом и флотилией канонерок.
Содержание
Ситуация перед боем
В мае 1900 года в связи с активизацией ихэтуаней, угрожавших безопасности иностранцев в Китае, международная коалиция (Великобритания, Германия, Россия, Франция, США, Япония, Италия и Австро-Венгрия) направила в Чжилийский залив к устью р. Пейхо мощную эскадру и ввела десантные отряды в Посольский квартал Пекина и международный сеттльмент Тяньцзиня. Связь этих отрядов с эскадрой осуществлялась по железной дороге от Пекина до станции Тангу близ устья р. Пейхо, а далее до моря — мелкосидящими судами. Однако у Дагу, где впадающая в море р. Пейхо делает несколько петель, находились укрепления, занятые китайскими войсками, которые, таким образом, контролировали коммуникации союзников. К середине июня китайское правительство перешло к прямой поддержке ихэтуаней. Гарнизоны фортов Дагу были усилены, китайцы проводили минирование устья р. Пейхо.
16 июня на борту русского броненосного крейсера «Россия» на внешнем рейде Дагу состоялось совещание адмиралов союзных эскадр под председательством старшего флагмана — русского вице-адмирала Я. А. Гильтебрандта. Командующие отрядами кораблей России, Англии, Франции, Германии, Японии, Италии, Австро-Венгрии предъявили коменданту крепости генералу Ло Юнгуаню ультиматум с требованием к 2 часам ночи 17 июня передать форты Дагу под международный контроль. Американский командующий заявил о сохранении нейтралитета. Комендант Ло Юнгуань после вручения ультиматума, переданного командиром русского миноносца лейтенантом Бахметьевым, запросил по телеграфу инструкций от наместника Чжилийской провинции Юй Лу и получил в ответ приказ — не отдавать форты иностранцам.
Силы сторон
Устье Пейхо в Дагу защищало четыре форта — два на северном и два на южном берегу реки, способные держать под обстрелом речное пространство на протяжении 12 верст. Форты имели довольно примитивные земляные укрепления с поверхностным бетонированием; на батареях находилось 177 орудий, из которых только 19 орудий было современного типа (английских и немецких); также имелись прожектора. Наиболее сильные укрепления у китайцев были со стороны реки, со стороны суши защита фортов была слабой, что делало их уязвимыми от удара с тыла. Гарнизоны фортов составляли 3,5 тысячи обученных и вооруженных по-европейски солдат. Сухопутные силы прикрывала китайская военная флотилия — четыре миноносца («Хай Хуа», «Хай Лун», «Хай Цин», «Хай Си») на реке у Дагу и бронепалубный крейсер 2-го ранга «Хай-Тиен» на внешнем рейде.
Большие корабли международной эскадры из-за осадки не могли участвовать в атаке фортов Дагу. Для действий против китайских укреплений были выделены: от русской эскадры — канонерские лодки «Бобр», «Кореец», «Гиляк», миноносцы № 204 и 207; от английской — канонерка «Альжерин», контрминоносцы (эсминцы) «Фэйм» и «Вайтинг»; от французов — канонерка «Лион», от немцев — канонерка «Ильтис», от японцев — канонерка «Акаги» и контрминоносец «Кагеро». На всех кораблях имелось 43 орудия и пять пулеметов.
Общее командование союзной речной флотилией осуществлял, как старший флагман, командир канонерки «Бобр» капитан 1-го ранга А. Н. Добровольский. В 5 часов вечера он собрал на «Бобре» военный совет командиров лодок и миноносцев, на котором был выработан порядок боя и расположение судов. Корабли поднялись по реке и встали двумя отрядами: русские и англичане ниже по течению, прямо напротив Северо-Западного форта (форт № 4); немецкая, французская и японская канонерки — выше, рядом с Тангу. Русские миноносцы и японский контрминоносец остались в устье реки для наблюдения за «Хай-Тиеном».
На станции Тангу стоял бивуаком международный отряд под командованием германского капитана Гуго Поля : 350 английских матросов, 230 японских, 130 немецких, 50 австрийских и 25 итальянских. Вечером к ним присоединился отряд в 168 русских солдат — сводная рота поручика Станкевича, доставленная 16 июня к Дагу на крейсере «Адмирал Корнилов» и немедленно переброшенная на баржах к Тангу. Таким образом, общая численность десантного отряда союзников увеличилась до 953 человек[1] По другим данным, союзный отряд состоял из 184 русских, 329 японцев, 250 англичан и 140 немцев всего — 903 человека[2](очевидно, без учета австро-венгров и итальянцев)
Ночной бой канонерских лодок
В 0 часов 50 минут 17 июня, до истечения срока ультиматума, батареи китайских фортов открыли артиллерийский огонь по канонерским лодкам союзников. Огонь велся по заранее намеченным целям, однако китайцы не учли время отлива, поэтому первые снаряды пролетали над кораблями союзников. Канонерки «Бобр», «Гиляк», «Кореец» и «Альжерин» открыли ответный огонь по Северо-Западному форту. Вскоре к ним присоединились, спустившись по реке, немецкая канонерка «Ильтис» и французская «Лион». Японская канонерка из-за неполадок в машине осталась у Тангу. Английские контрминоносцы «Фэйм» и «Вайтинг» при поддержке пулеметного огня с канонерки «Гиляк» атаковали стоявшие у арсенала Дагу китайские миноносцы. Их команды пытались отстреливаться, но потом бежали на берег. Английские контрминоносцы отвели трофеи на буксире к Тангу, при этом один из китайских снарядов пробил у «Вайтинга» котел.
Артиллерийский бой между канонерками союзников и китайскими фортами продолжался всю ночь на дистанции от 4 до 10 кабельтовых. Постепенно китайские батареи пристрелялись и стали добиваться результативных попаданий в канонерки. Наиболее тяжело пострадал ближайший к фортам «Гиляк», освещавший их своими прожекторами. Один из китайских снарядов попал в кочегарку, другой пробил корпус ниже ватерлинии и вызвал взрыв в носовом снарядном погребе. На «Гиляке» было 5 убитых и 38 тяжелораненых. Вспыхнул сильный пожар; канонерка с сильным креном погружалась в воду, машина не действовала. Однако команда справилась с огнём и подвела к пробоине пластырь. Пожар вспыхнул и на «Корейце», получившем шесть попаданий; на канонерке погибло 11 человек и 20 было ранено, имелись сильные разрушения, из-за пожара пришлось затопить крюйт-камеру. Кроме русских канонерок значительно пострадал и немецкий «Ильтис», где 17 попаданиями была полностью разбита верхняя палуба, убито 7 и ранено 17 человек, включая капитана Ланца, потерявшего ногу. В 4 часа утра канонерки перенесли огонь на Северный форт (форт № 1). Трехчасовая бомбардировка не заставила китайский форт № 4 сдаться, однако главной задачей союзной флотилии было прогнать китайцев за брустверы — «подготовить артиллерийским огнём штурм фортов особо назначенной для этой цели штурмовой колонной» -
Утренний штурм фортов
В 1 час ночи объединившиеся десантные отряды капитана Поля и поручика Станкевича начали марш от Тангу по левому берегу Пейхо в сторону северных фортов Дагу. Немецкий командир, не видя брешей в китайских укреплениях, был склонен отложить штурм, однако поручик Станкевич настоял на атаке с рассветом. В 4 часа утра союзники при поддержки нескольких японских десантных орудий двинулись тремя цепями на Северо-Западный форт. Прижав стрельбой китайских солдат на гребне вала, идущие в авангарде русские перешли по мосту водяной ров и выломали ворота форта, куда тут же ринулись шедшие до этого позади японцы, попав под картечный огонь стоявшей наискось к воротам китайской пушки. Японцы понесли наибольшие потери, погиб их командир капитан Хаттори. Не выдержав штыковой атаки, китайский гарнизон бежал. Над фортом был поднят английский флаг, а затем и флаги других держав-союзников, что приветствовали криками «ура!» со стоявших на реке канонерок (поручик Станкевич, у которого не оказалось русского флага, приколотил к флагштоку свой погон). Десантный отряд двинулся в сторону Северного форта, который китайцы оставили без боя.
В 6 утра канонерки, кроме наиболее поврежденного «Гиляка», снялись с якоря и пошли вниз по реке для бомбардировки Южного (№ 2) и Нового (№ 3) фортов. Десантники повернули захваченные на Северном форте орудия в сторону Южного форта. Одним из первых выстрелов там был взорван пороховой погреб. Уцелевшие после взрыва китайцы бежали под пулеметным огнём с канонерок. Союзные войска на лодках под прикрытием двух подошедших с моря русских миноносцев переправились через р. Пейхо и заняли полуразрушенный Южный форт. В 6.45 был занят последний Новый форт. Китайский комендант крепости Дагу Ло Юнгуань покончил жизнь самоубийством.
Китайские войска, потеряв 800 человек убитыми, отступили от Дагу. 18 июля крейсер «Хай-Тиен» был разоружен. Форты Дагу перешли под контроль отрядов стран-союзниц. Южный форт был занят русским гарнизоном (русские также контролировали соседние верфи Дагу, где после боя ремонтировались их канонерки), японцам достался Новый форт, в Северо-Западном форте разместились англичане и итальянцы, в Северном — немцы и австрийцы.
Итоги боя
После взятия фортов Дагу для союзных войск был открыт прямой путь на Пекин. Уже 18 июня в устье Пейхо прибыла из Порт-Артура русская 3-я Восточно-Сибирская стрелковая бригада под командованием генерала А. М. Стесселя, немедленно двинувшаяся к Тяньцзиню. Следом за русскими стали перебрасывать новые части и другие союзные державы. Для китайского правительства штурм фортов Дагу стал поводом для объявления 21 июня войны Великобритании, Германии, Австро-Венгрии, Франции, Италии, Японии, США и России.
За доблесть в бою канонерские лодки «Гиляк», «Кореец» и «Бобр» были награждены Георгиевскими серебряными рожками с надписью: «За отличие при занятии фортов в Таку 4 июня 1900 года».
Четыре захваченных в Дагу китайских миноносца, построенных в Германии, были разделены между Великобританией, Россией, Германией и Францией. Миноносец «Хай-Хуа», доставшийся России, был назван «Лейтенант Бураков» — в честь погибшего в бою артиллерийского офицера канонерки «Кореец» и в дальнейшем принял участие в Русско-японской войне 1904-1905 годов, будучи самым быстроходным кораблем Порт-Артурской эскадры.
Напишите отзыв о статье "Битва за форты Дагу (1900)"
Примечания
Литература
- Мякишев, лейт. Взятие фортов Таку, 4-го июня 1900 г. // Морской сборник. 1901. № 2. С. 19-44.
- [militera.lib.ru/h/boevaya_letopis_flota/36.html Боевая летопись русского флота: Хроника важнейших событий военной истории русского флота с 9 в. по 1917 г. ]
- [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/China/XX/1900-1920/Boj_pri_Taku/text1.htm Годовщина боя при Таку. Исторический вестник 1901. № 6]
- Янчевецкий Д. Г. [militera.lib.ru/db/yanchevetsky_dg/08.html У стен недвижного Китая]
- [keu-ocr.narod.ru/Gribovsky/part1.html#chap9 Грибовский В. Ю. Российский флот Тихого океана, 1898—1905]
Отрывок, характеризующий Битва за форты Дагу (1900)
– Нет, это хор из Водоноса, слышишь! – И Наташа допела мотив хора, чтобы дать его понять Соне.– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.
– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
