Битва на Моравском поле
| Битва на Моравском поле | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место |
Дюрнкрут или Йеденшпайген, Нижняя Австрия — современная Австрия | ||
| Итог |
Победа альянса Габсбургов и Королевства Венгрии | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Би́тва на Мора́вском по́ле (чеш. bitva na Moravském poli, нем. Schlacht bei Dürnkrut und Jedenspeigen, Schlacht auf dem Marchfeld), также битва у Сухих Крут, би́тва у Дюрнкрута, битва на Мархфельд — сражение, происшедшее 26 августа 1278 года между войсками чешской армии под руководством короля Пршемысла Отакара II и армией Священной Римской империи (в союзе с венгерским королём Ласло IV). Имело решающее значение для истории Центральной Европы в последующих столетиях.
Битва произошла на Моравском поле в Нижней Австрии к северо-востоку от Вены. Поскольку поле битвы представляет собой ровный ландшафт без значительного присутствия леса и из-за того, что с обеих сторон в битве принимали участие около 55 тысяч человек (в числе которых 20 тысяч венгров и половцев), битва у Сухих Крут представляет собой одну из крупнейших битв Средневековья и отличный пример использования линейного порядка тяжёлой кавалерии и конных стрелков. Венгерская армия включала в себя тяжёлую кавалерию и половецких конных лучников.
Предпосылки
Низложение императора Фридриха II папой Иннокентием IV в 1245 году вызвало серьёзный кризис в Священной Римской империи, несколько последующих десятилетий несколько человек было выбраны как Rex Romanorum, но ни один из них не был реальным правителем империи. В условиях такого междуцарствия Пршемысл Отакар, сын Вацлава I, в 1250 году захватывает находящиеся без правителя герцогства Австрию и Штирию, и провозглашает себя герцогом через год.
В 1253 году после смерти своего отца Пршемысл Отакар становится королём Богемии. Такое усиление вызывает ответную реакцию короля Венгрии Белы IV, который попытался захватить Штирию с Австрией, но был отбит в 1260 году в битве при Крессенбрунне. В 1268 году Пршемысл Отакар II подписывает договор о наследовании герцогства Каринтия с последним корутанским князем Ульриком III из Спанхеймов, включая Крайну и Истрию. С высоты такой мощи он претендует на имперскую корону, однако другие князья, подозрительно относясь к такому быстрому росту, в сентябре 1273 года избирают императором Рудольфа I Габсбурга.
Битва
26 августа войска Пршемысла Отакара II вблизи Дюнкурта встретили объединенные имперские и венгерские силы. Те прибыли ранее и успели изучить топографию поля предстоящей битвы. С раннего утра левое крыло наступавших богемцев втянулось в схватки со стремительно наскакивавщими половцами, которых тяжеловооруженные рыцари не могли отогнать. Тем не менее, когда главные силы армий вступили в бой, численное превосходство кавалерии Отакара стало обеспечивать перевес.
После трёх часов боя под жарким солнцем, чешские рыцари стали выдыхаться от физической усталости. В полдень Рудольф ввёл в бой свежий кавалерийский резерв, скрытый за ближними холмами. Атака велась на правый фланг Пршемысла Отакара. Такие засады в то время считались делом бесчестным, и командующий кавалерией Ульрих фон Капеллен извинился за это перед своими собственными воинами. Атака оказалась удачной, порядки богемцев оказались нарушены и часть из них побежала. Пршемысл Отакар II верно оценил ситуацию и повел собственный резерв в контратаку, заходя в спину отряду фон Капеллена. Этот манёвр был неправильно понят остальными чешскими войсками как отступление. Последующий коллапс привёл к полной победе Рудольфа с союзниками. Лагерь Пршемысла Отакара II был захвачен, а сам он был найден убитым на поле боя.
Последствия
Рудольф обеспечил свои права на Австрию и Штирию, сердце и основание дома Габсбургов. В Богемии Рудольф заключил соглашение со знатью и королевой-вдовой Кунигундой, что чешский трон наследует сын Пршемысла Отакара II Вацлав II. Параллельно он примирился с бранденбургскими маркграфами, передав им под охрану чешского наследника. Король Ласло IV занимался христианизацией своих половецких воинов, пока не был убит в 1290 году.
|
Это заготовка статьи о Средневековье. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Напишите отзыв о статье "Битва на Моравском поле"
Отрывок, характеризующий Битва на Моравском поле
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…
Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
