Битва на реке Иори

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Битва на реке Иори
Основной конфликт: Набеги аварцев

Битва на Иоре 7 ноября 1800 года.
Худ. Н. С. Самокиш
Дата

7 (19) ноября 1800 года

Место

река Иори, Закавказье

Итог

решительная победа русской армии

Противники
Российская империя Российская империя
Картли-Кахетинское царство 		Аварское ханство и союзники
Командующие
Иван Лазарев
Василий Гуляков
Иоанн Багратиони
Баграт Багратиони 		Умма-хан Аварский
* Александр Багратиони
Силы сторон
русские:

1224 чел.
4 орудия

грузинские:

3000 — 10 000 чел.
2 орудия

15 000 — 20 000 чел.
из последнего числа:
дагестанские:
18 000 чел.
грузинские:
2000 чел.
Потери
русские:

3 чел.

из них:
1 убит
2 ранено
грузинские:

неизвестно

1500—2000 чел. убитых
(или убитых и раненных)
из последнего числа:
в битве
1500
при бегстве
500

4 пленных
11 знамён

Битва на реке Ио́ри, известная также как Какабе́тское сражение, — произошла 7 (19) ноября 1800 года, в ходе которой вторгшееся в пределы Картли-Кахетинского царства (Грузии) войско Умма-хана аварского, находившегося вкупе с оппозиционным грузинским царевичем Александром, потерпело сокрушительное поражение от двух русских батальонов генерал-майоров Ивана Лазарева и Василия Гулякова совместно с грузинским ополчением царевичей Иоанна и Баграта. В значительной мере под впечатлением битвы на реке Иори умирающий картли-кахетинский царь Георгий XII окончательно изъявил волю своего государства вступить в российское подданство.





Предпосылки

В конце XVIII века Картли-Кахетинское царство (Грузия) было объектом частых нападений со стороны Персидской и Османской (со стороны Ахалциха) империй, а также систематических набегов северокавказских горцев. Это наносило невосполнимый ущерб как материальным, так и людским[Комм. 1] ресурсам Грузии. В то же время в самом царстве происходила междоусобная борьба в среде царствующей династии Багратионов, которая приобрела особый оборот после смерти в 1798 году царя Ираклия II и вхождения на престол его сына от 2-го брака ― Георгия XII. Несмотря на то, что набеги горцев причиняли значительный урон его царству, Георгий для защиты себя от своих мятежных братьев вынужден был содержать на службе за приличное жалование до 7000 тех же горцев (корпус Лезгин[4]), игнорируя их своевольства (включая грабежи и насилия[5]) даже в самом Тифлисе. Самому влиятельному из дагестанских владетелей того времени ― Умма-хану V (Омар-хану[6]) аварскому Георгий вынужден был выплачивать ежегодную дань (в виде подарка) в размере 5000 руб. только для того, чтобы он не беспокоил его царство набегами, однако отдельные дагестанские владетели продолжали совершать частные набеги на грузинские земли[3]. Народ облагался непосильными налогами, а централизация царской власти была до крайней степени фактически упразднённой[7].

Всякий царевич, всякая царица, царевна, каждый родственник царский мог давать от себя, так называемый барат (указ), на отнятие у купца, у крестьянина того, что у него лучшее…

— Всеподданнейший рапорт ген.-л. Кнорринга, от 28 июля 1801 года, за № 1[8][9]

Плюс ко всему, в начале 1798 года в Восточной Грузии стремительно развивалась эпидемия чумы (моровая язва). В виду всех этих невзгод многие жители попросту покидали страну[7][3].

В то же время, русский император Павел ещё не признавал Георгия царём Картли-Кахетинского царства и, вопреки Георгиевскому трактату, заключённому в 1783 году Екатериной II и Ираклием II (по прошению последнего) о переходе Грузии под протекторат России, Павел отказывался оказывать какую-либо помощь закавказскому государству. В 1798 году персидский шах Фетх-Али (Баба-хан или Бабад-хан[10]) предложил Георгию своё покровительство, в противном же случае, дал знать, что персидская армия вновь опустошит его землю и столицу[11]. Не надеясь на Россию, Георгий в том же году тайно отправил к турецкому султану Абдул-Хамиду I князя Аслан-Орбелиани с прошением о принятии Грузии под покровительство Порты[12]. Однако в то время, когда последний ещё находился в Ахалцихе, из Санкт-Петербурга в Тифлис прибыл сын Георгия Давид[Комм. 2], который сообщил отцу о «милостивом расположении к Грузии императора Павла». Георгий тут же велел вернуть Орбелиани[13], а к Павлу отправил то же прошение и, разъяснив ситуацию, просил прислать 3000 (в другом прошении — 5000[14]) русских солдат «с оружием и со всею воинскою принадлежностью»[15].

Отправка русских войск в Грузию

23 февраля (4 марта) 1798 года последовал Высочайший рескрипт об отправке в Грузию Егерского генерал-майора Лазарева полка[Комм. 3]. Полк был снаряжён и обеспечен всем необходимым (новые штуцеры, боеприпасы, комиссариатское довольствие, обоз и пр.), а также был тщательно инспектирован[16]. 20 октября (1 ноября) 1799 года Лазарев со своим полком, командой казаков и артиллерийской командой при 4 орудиях[Комм. 4], а также с 2 орудиями для грузинских войск[18] выступил из Моздока. Переход через Кавказский хребет сопровождался большими трудностями. В горах стоял мороз и были сильные метели, а сама дорога не была до конца приспособлена для движения артиллерии и повозок[Комм. 5]. Во время перестрелки с горцами (кистинцами или ингушами) погиб унтер-офицер. Один офицер умер от болезни[20][19].

Поход длился 36 дней. Когда 26 ноября (7 декабря) 1799 года полк в числе 885 человек[Комм. 6] при параде находился в 3 вёрстах от Тифлиса, ему навстречу в сопровождении царевичей, светской и духовной свиты вышел Георгий XII. Посмотреть на прибытие русского полка собрались более 10 тыс. жителей. Полк построился в линию и под барабанный бой громогласным «Ура» приветствовал царя Георгия. Народ, «не сдерживая больше нахлынувшего чувства, живой волной охватил егерей, расстроил их ряды и братским целованием приветствовал пришедших»[21]. В тот же день под колокольный звон и орудийные залпы полк вошёл в Тифлис[22].

В то же время персидский шах Фетх Али продолжал считать территорию Грузии владением Персидской империи, намереваясь вновь напасть на Тифлис. Находившийся там полномочный министр статский советник П. И. Коваленский посылал в Тегеран письма, в которых выражал надежды на сохранение дружеских отношений между двумя державами, и ссылаясь на трактат 1783 года, предостерегал вторжение персидских войск в Грузию[23]. Однако персидское войско под формальным предводительством Аббас-Мирзы всё же выступило в направлении Закавказья. В лагерь персов прибыл, находившийся до того в Карсе, оппозиционный царевич Александр (брат Георгия XII), в надежде решить свои проблемы в Грузии при помощи персидских войск[24]. 10 (22) июня 1800 года в Тифлис прибыли послы от Аббас-Мирзы с фирманом от Фетх Али-шаха. Послы настаивали на секретной аудиенции с царём, но Георгий отказал им в этом, и принял их в доме Коваленского в присутствии Лазарева и всех офицеров Егерского полка. Тогда посол открыто изложил требования шаха о полном подчинении ему Грузии, в противном случае угрожая очередным нашествием персидских войск на Тифлис[25][26].

Сразу после того как об этом стало известно в Петербурге начальник кавказской дивизии генерал-лейтенант барон К. Ф. Кнорринг 10 (22) июля получил предписание подготовить к отправке в Грузию 9 батальонов пехоты, 10 эскадронов драгун и артиллерию[27]. Однако вскоре стало известно, что персидское войско, ограничившись разграблением Эчмиадзинского монастыря, повернуло назад и ушло за р. Аракс[28]. В то же время П. И. Коваленский в своём письме от 21 августа (2 сентября) тайному советнику С. Л. Лашкарёву выражал мнение, что русских войск в Грузии явно недостаточно, в частности отмечая:

…для утверждения внешних сношений, которые учредятся деятельнее, когда будут войска, нежели при одной политике, там, где оная без штыка в руках нимало неуважаема.
— Письмо Коваленского Лошкарёву от 21 августа 1800 года [21]

Вскоре было принято решение направить в Грузию только Мушкетёрский генерал-майора Гулякова полк с казачьей сотней и 4 орудиями. На случай же крайней необходимости часть русских войск на Кавказской линии близ Моздока оставалась в полной готовности к немедленному выступлению[29]. 25 августа (6 сентября) 1800 года Гуляков выступил из Моздока и 23 сентября (5 октября) прибыл в Тифлис. Мушкетёрский полк был встречен не менее торжественно, чем прибывший до него Егерский[30].

Пребывание же русских войск в Грузии предназначалось исключительно только для защиты её от внешних врагов. В том же случае, если в ней начнутся междоусобные распри, то, во избежание вовлечения в них русских частей, рескриптом от 29 октября (10 ноября) их предписывалось немедленно вывести из Грузии[31].

Вторжение Умма-хана аварского в Грузию

Просьба Умма-хана о принятии в Российское подданство

Ещё в начале августа 1800 года от Умма-хана аварского в Моздок прибыл его посол Хаджи-Муса с просьбой, адресованной к императору Павлу, о принятии Аварского ханства под покровительство России. В донесении от 3 (15) августа Кнорринг просил Павла разрешить отправить к нему аварского посла[32][33], и рескриптом от 7 сентября (26 августа) Павел дал разрешение на прибытие последнего в Санкт-Петербург. При этом было принято решение, что в случае вступления Умма-хана с его владениями в русское подданство, ту сумму (5 тыс. руб.), которую грузинский царь платил ему ежегодно, будет выплачивать российское правительство как пожизненный пенсион, в «награду за его верность»[34]. Однако в конце августа, именно в то время, когда данное разрешение уже находилось в пути, Умма-хан с войском двинулся к грузинским границам[35][36].

План по захвату Тифлиса

Был составлен план нападения на Тифлис, согласно которому: Александр с 2000 должен был занять Сагареджо (около 50 вёрст от Тифлиса), остальная часть войска разделялась на две группировки, одна из которых должна была идти напрямую к Тифлису и попытаться взять его, а другая, форсировав р. Куру (на правый берег) и соединившись с войсками имеретинского царя Соломона II, оппозиционными братьями Георгия — Юлоном, Вахтангом и Фарнавазом (Парнаозом), объединёнными силами подступить к Тифлису с запада. В случае, если первая группировка не сможет взять его, то предполагалось совершить это совместно с объединёнными силами второй[37][38].

Переписка Лазарева с Умма-ханом и Александром, и движение их войск

В середине октября Умма-хан послал грузинскому царевичу Давиду письмо, в котором причиной своих «неприязненных» действий против Грузии называл неуплату Георгием полагающейся ему дани[39].

По получении первых известий о движении Умма-хана, Георгий послал на Кахетинскую границу в Сигнахи (85 вёрст от Тифлиса) своих сыновей Иоанна и Баграта с 2000 войском «лучших между грузинами». Там же царевичи принялись собирать местное ополчение. Сам Лазарев, впрочем, поначалу не придавал особого значения движению Умма-хана, полагая, что последний ещё не знал об отступлении персидских войск и о прибытии в Тифлис на подкрепление Егерскому Мушкетёрского полка. Но вскоре, получив сведения о планах Умма-хана, Лазарев и Гуляков, каждый с батальоном от своего полка и казачьей командой (1224 чел. с 4 орудиями) 28 октября (9 ноября) выступили ему на встречу. Остальные части под руководством полковника П. М. Карягина были оставлены в Тифлисе, для поддержания порядка и предотвращения «внутренних угроз» в самой столице. 31 октября (12 ноября) Умма-хан переправился на левый берег р. Алазань при броде Урдо и расположился со своим войском на равнине близ урочища Топ-Карагач (16 вёрст от Сигнахи). На следующий день в Сигнахи прибыл русский отряд. К тому времени под началом Баграта там уже находилось 3000 грузинских войск, которое продолжало пополняться вновь прибывающим ополчением[40][41].

В тот день Лазарев послал Умма-хану письмо с настоятельным советом покинуть пределы Грузии, которая находилась под защитой России, указывая при этом на то, что действия «высокостепенного хана» не сопоставимы с его же просьбой о покровительстве России, которое ему уже было обещано императором[42]. Умма-хан ответил Лазареву, что он не желает иметь никакой «неприязненности» к России, «кроме единого дружества», но приняв у себя царевича Александра, по долгу гостеприимства считает необходимым оказать ему помощь. Также Умма-хан отмечал, что будет искренне рад, если Александр примирится со своим старшим братом Георгием[43]. Тогда Лазарев обратился к Александру с просьбой и советом вернуться в Тифлис и примириться с братом, со своей стороны обещая полное тому содействие. Александр, однако оставался непреклонным[44].

4 (16) ноября русско-грузинское войско двинулось дальше и, дойдя до деревушки Прасиани[ka], встало на бивак. На следующий день, Лазарев решил атаковать неприятеля и приблизился к нему на расстояние 6 вёрст. Перед атакой он вновь обратился к Умма-хану с требованием, во избежание кровопролития, в течении суток покинуть пределы Грузии[45]. Парламентёру (грузинской службы капитану Калантарову) было предписано не более как через 3 часа вернуться с ответом, но он был задержан в лагере Умма-хана[46][47]. Последний между тем, дав своим войскам указание избегать прямого столкновения с русским отрядом, в ночь на 6 (18) ноября обошёл его лагерь и двинулся в сторону Сагареджо[33]. Утром без определённых результатов вернулся парламентёр[46][44], а грузинские конные пикеты известили о движении горцев. Русско-грузинское войско тотчас снялось с бивака и двинулось в обратном направлении по уже пройдённому пути параллельно войску Умма-хана с целью ударить ему во фланг и заставить принять бой. Чтобы миновать трудно проходимую местность, обоз, выстроенный вагенбургом под прикрытием 100 егерей и мушкетёров с 2 офицерами, был оставлен близ Прасиани. К вечеру русско-грузинское войско вышло на пространную долину, и остановилось на ночлег в удобном месте с водным источником[48], а войско Умма-хана тем временем расположилось вдоль опушки леса близ деревни Какабети на правом берегу реки Иори[49].

Место битвы

Место битвы представляло собой открытую равнину. К югу от него протекала река Иори, с запада пролегала канава. К северу от равнины находились невысокие горы, простирающиеся к Телави, а к востоку ― горные ручьи, стекающие с Телавских высот в Иори[50][51]. Сама местность, на которой произошла битва, носит название ― Ниахура[52] (или ― Ниахурское поле).

Силы сторон

Русско-грузинские

Русские

Общая численность русского отряда, выступившего 28 октября (9 ноября) на встречу войску Умма-хана составляла 1224 человека (включая 129 нестроевых[Комм. 7]) с 4 орудиями[55][56][57].

Подробно[58][59]
подразделения офиц. унт.-оф. ряд. муз. нестр. итого:
Батальон Егерского Лазарева полка
21
38
320
11
46
436
Батальон Мушкетёрского Гулякова полка
21
 <center>35 <center>515 <center>22 <center>62 <center>655
Артиллерийская команда (4 орудия)
2
8
40
21
71
Казачьи команды
2
60
62
Итого:
44
83
935
33
129
1224

Некоторые источники округляют численность русского отряда до 1200 человек[60][61][62][63][64].

Из общего числа 102 человека (по 10 человек с каждой егерских и мушкетёрских рот с 2 офицерами) были оставлены для охраны обоза в Прасиани[ka] и участие в битве не принимали[65].

Грузинские

Точная численность грузинских сил осталась неизвестной. В разных источниках она варьируется от 3 до 10 тысяч человек. Известно, что ко 2 (19) ноября при царевиче Баграте находилось до 3 тысяч пеших и конных[37][66]. Позже у обоих царевичей (Баграта и Иоанна) насчитывалось уже 4 тысячи человек[67]. В дальнейшем грузинское войско пополнялось наспех собираемым ополчением, которое к моменту битвы могло доходить до 10 тысяч человек[68][41][69][70].

Однако значительное число грузинских ополченцев в живой силе не давало соответствующего преимущества, так как большая часть из них не имела не только огнестрельного, но и эффективного холодного оружия. На 10 человек у них приходилось по 2 ружья, а остальные были вооружены «чем попало», большая часть из которых имела только кизиловые обожжённые «палки»[71][72][73].

Грузинское войско имело также 2 орудия[55][74][70].

Дагестано-грузинские

Точная численность войск Умма-хана аварского на момент битвы (или принявших участие в битве) осталась неизвестной, и в разных источниках варьируется от 15 до 20 тысяч человек. Это в первую очередь связано с тем, что его войско не было нигде сосредоточено в одном месте, а, испытывая недостаток в провианте и фураже, как правило, было разбросано для их поиска, и в то же время систематически пополнялось[75].

Известно, что совместно с Умма-ханом в походе принимал участие и оппозиционный царевич Александр (брат Георгия XII) с 2 тысячами грузинской конницы. К Умма-хану аварскому (под его начало) присоединились Али-Султан мехтулинский, Муса-Хаджи аксаевский, кадий Табасарана Кази-мулла и другие дагестанские владетели[37][33].

Из первоисточников

25 октября (6 ноября) Бодбийско-Сигнахскому митрополиту Иоанну из лагеря Умма-хана было прислано письмо, которое в частности гласило:

…войска Омар-хана день ото дня нарочито умножаются; но так как для лошадей корму нет в запасе, то все они расположены разсеяно, а потому и числа их в точности узнать не можно; но всего вернее, что конное и пешее воинство прибавляется ежедневно.

— Письмо к митрополиту Кизихскому Бодбели из той стороны, где Омар-хан с ополчением своим находится, от 25 октября 1800 г.[76]

1 (13) ноября генерал-майор И. П. Лазарев в своём рапорте генерал-лейтенанту К. Ф. Кноррингу сообщал, что число войск Умма-хана «по слухам» простирается от 7 до 8 тысяч человек[77]. На следующий день после битвы (то есть 8 [20] ноября) Лазарев писал, что «по последним слухам» войско Умма-хана простиралось до 12 тысяч[78] В подробном рапорте от 14 (26) ноября он сообщал, что общее число войск Умма-хана и его союзников было «…по последней мере тысяч до 15-ти»[37].

17 (29) ноября Георгий XII писал императору Павлу, что Умма-хан вторгся в их владения с 20-тысячным войском[79].

Мирза Адигезаль-бек, находившийся в то время в Тифлисе, также сообщал, что у Умма-хана было 20-тысячное войско[80].

Позднейшие исследования


Битва

Сближение войск

7 (19) ноября часа за 3 до рассвета русско-грузинское войско снялось с бивака и, пройдя форсированным маршем 15 вёрст, остановилось на кратковременный отдых. Продолжив своё движение, через час оно вышло в открытую степь по левую сторону реки Иори, откуда было видно войско Умма-хана, шедшее по противоположной стороне реки. В течение 2 часов оба войска шли параллельно друг другу, сближаясь на расстояние до 2 вёрст. Дойдя до селения Какабети, войско Умма-хана расположилось вдоль леса на бивак. Часть его конницы разошлась для занятия близлежащих селений с целью добычи провианта и фуража[103][51].

Тем временем оба русских батальона двумя колоннами свернули с дороги в сторону Иори и, ускорив шаг, двинулись на сближение с неприятелем. Правую колонну (фланг) составлял батальон Егерского Лазарева полка, левую ― батальон Мушкетёрского Гулякова полка. В центре за двумя русскими колоннами шли грузинские пехота и кавалерия царевичей Иоанна и Баграта (впереди ― кавалерия, позади ― плохо вооружённое пешее ополчение). В каждой из трёх колонн находились по 2 орудия[103][104].

Военный совет и атака дагестанских горцев

Существует мнение, что атаку горцев (вопреки запрету Умма-хана) спровоцировала, открывшая по ним огонь с левого берега Иори, грузинская конница[33]. О задачи грузинских конных пикетов, следовавших до того попятам дагестанцев, принудить их принять бой упоминал и в своём рапорте генерал Лазарев ― «…некоторые из грузинских отборных наездников, догоняя непроворных позади тянувшихся неприятельских всадников, срубали им головы, стараясь опрокинуть его назад; но в сем последнем не успели, ибо неприятель стремился вперёд очень поспешно»[105]. О том, что дагестанские войска вступили в сражение самовольно писал и Х. Геничутлинский[106].

Находившийся в то время при царевиче Александре в стане Умма-хана дворянин Е. Турманидзе, в дальнейшем на допросе показал, что на военном совете было принято решение отложить атаку до утра и начать её на рассвете. Однако все рядовые горцы, по словам Турманидзе, «закричали, чтобы атаковать тот же час, что и исполнили»[107].

По словам М. Адигезаль-бека, на том совете «некоторые военачальники лезгин говорили, что утреннее худо лучше вечернего блага, лучше с утра приступить к бою», но Умма-хан и другие военачальники настояли на том, чтобы атаковать неприятеля «сейчас же»[108]. Сразу после этого

Умма-хан части своего войска приказал окружить, подобно камень перстня, с четырёх сторон воинов генерала и, взяв всех их в плен, вернуться к нему <…>. Дагестанские войска, во исполнение приказа своего командующего ринулись в бой.
— Мирза Адигезаль-бек. «Карабаг-наме» [108]

Сражение

На краю отлогого косогора, вдоль которого шла колонна Гулякова, находилась ветхая башня и засевший в ней «лезгин» сигнальным выстрелом убил рядового мушкетёра. Оба русских батальона тут же построились в каре и продолжили своё движение в сторону реки в боевом строю. Тем временем горцы начали спешно собираться у берега Иори. Туда же принялись стягиваться и их отдельные отряды, высланные для занятия близлежащих селений. Собравшись воедино, дагестанская конница начала стремительно переправляться на левый берег, чтобы атаковать неприятеля[109].

Русская артиллерия произвела залп, но по сообщению Лазарева «первые приёмы хотя для ушей неприятельских причинили довольно заботы, однако не произвели в нём приметной перемены, вероятно потому, что в самую их толпу ещё не доставали»[103]. Дагестанская конница, переправившись на левый берег, атаковала с двух сторон егерский батальон. Из его каре был открыл штуцерный (ружейный) и картечный (артиллерийский) огонь по неприятелю. Последний, понеся первые потери, отхлынул от него и тут же устремился на грузинскую колонну. Однако и здесь дагестанская конница была встречена: с фронта ― картечным огнём из грузинских орудий и с фланга ― картечным и беглым штуцерным огнём егерского батальона[110]. Вторично потерпев неудачу, часть конницы Умма-хана обошла неприятельские колонны и стала собираться близ оставшейся у последних в тылу ветхой башни, из которой ещё до начала битвы сигнальным выстрелом был убит мушкетёр[51].

Переправившаяся к тому времени на левый берег Иори часть дагестанской пехоты, также устремилась на каре егерского батальона, открыв по нему ещё с дальней дистанции ружейный огонь. Однако стрельба горцев из гладкоствольных ружей с того расстояния не была эффективна и не причинила егерям, фактически, никакого вреда[Комм. 8]. В то же время от залпового огня последних из нарезных ружей их пехота понесла значительный урон в убитых и раненых, после чего была обращена в беспорядочное бегство[112].

Особо активно действовал мушкетёрский батальон Гулякова. Отразив все атаки противника и стремительно продвигаясь вперёд в сторону наибольшего его скопления (как пехоты, так и конницы), он беспрерывными артиллерийскими и ружейными залпами, а также, перейдя лежащий на пути ров, ударами «в штыки, наносил везде неприятелю страшное поражение и кровопролитие, …устлав трупами онаго большое пространство»[103]. При этом поручик Новицкий, находясь в первых рядах среди атакующих «охотников», сумел захватить одно из неприятельских знамён, лично заколов знаменосца[111]. По словам М. Адигезаль-бека

Одежда на русских солдатах кровью дагестанских воинов [окрасилась] в алый цвет. Они не могли устоять перед русскими. Их ноги переставали служить им. Лезгины, не выдержав натиска, обратились в бегство.
— Мирза Адигезаль-бек. «Карабаг-наме» [108]

Тем временем по собиравшейся у ветхой башни дагестанской коннице из каре Лазерева был произведён артиллерийский залп, приведший в некое замешательство первых, которые начали передвигаться «взад и вперёд без всякой цели»[113]. Находившийся там Умма-хан, всё же сумел навести в своём конном войске порядок и повёл его для нанесения удара в тыл грузинской колонны, атакуя её левый фланг где находилось, большей частью не имевшее огнестрельного оружия, пешее грузинское ополчение. Стремительной атакой дагестанская конница опрокинула грузинскую пехоту и обратила её в бегство. Примыкавший до того к левому флангу грузинской колонны мушкетёрский батальон находился в то время уже близ самой реки Иори, доходя до неё «не более шагов 50»[103]. Увидев стремительно несущуюся на грузинское ополчение конницу Умма-хана, Гуляков тут же повернул свой батальон и, обратно перейдя ров, устремился против неприятеля. После произведённого его батальоном залпа дагестанская конница отхлынула от грузинской пехоты. Окончательный удар по войску Умма-хана нанесла грузинская кавалерия под началом царевича Иоанна, обратив его в беспорядочное бегство[114].

Не имея возможности на обратном пути миновать егерское каре Лазарева, дагестанская конница вновь подверглась артиллерийскому и ружейному огню, неся при этом очередные потери[112]. Умма-хан и его военачальники всячески старались остановить бегство своих воинов и продолжить атаку на противника, но не имели в том успеха[108]. Горцы спешили укрыться в ближайших ущельях[115]. Грузинская кавалерия некоторое расстояние преследовала бегущего неприятеля, с особым ожесточением истребляя даже раненых. С наступлением темноты Лазарев приказал барабанщикам бить отбой и в обоих каре раздалось «победоносное „Ура!“»[116][117][118].

Повествование Х. Геничутлинского

На основе устных или письменных источников местного происхождения несколько иначе описывал битву аварский учёный-богослов Х. Геничутлинский. По его словам

Мусульманские войска, вступившие в сражение без разрешения своего владыки Ума-хана и его знаменитого визиря Алискандар-бека, пошли в атаку. Русские войска начали, было быстро отступать. Эти неверные, среди которых было к тому времени уже множество убитых, попали в очень тяжёлое безвыходное положение. Отступающим русским преградили путь дагестанские герои и отряд грузинских кавалеристов. Увидев, что бежать теперь некуда, убедившись, что их ждёт неминуемое уничтожение, русские укрылись в одном подходящем месте, и решили сражаться до тех пор, пока у них будут силы и возможности. Вот тогда-то они и стали воевать как свирепые львы. В результате мусульманские войска потерпели поражение.
— Хайдарбек Геничутлинский. «Ума-хан нуцал великий» [106]

После битвы

В связи с тем, что русско-грузинское войско, поднятое ещё до рассвета и проделавшее в тот день многокилометровый марш, было измотано ещё и 3,5-часовым сражением, Лазаревым было принято решение заночевать на месте битвы[119]. В своём рапорте Кноррингу, Лазарев так передавал «картину», открывшуюся утром следующего дня глазам победителей:

Камыши, кустарники и рвы были наполнены трупами, меж которыми <…> слышны были стоны от ран впоследние воздыхающих, а в другом месте рделась <…> трава, кровью обагрённая и многие иные следы страдания человечества.
— Рапорт ген.-м. Лазарева ген.-л. Кноррингу, от 14 ноября 1800 года, за № 68[120]

Потери

Русско-грузинские

Русские

Потери с русской стороны оказались незначительными и составляли 3 человека[111][57][99].

В Егерском полку:

  • 1 офицер контужен в ногу

В Мушкетёрском полку:

  • 1 рядовой убит
  • 1 рядовой легкораненый

Кроме того, ранено было 7 подъёмных и артиллерийских лошадей[121].

По словам Х. Геничутлинского (вторая половина XIX века), у русских было «множество убитых».

Израсходовано боеприпасов[121]

Патронов:

Артиллерийских зарядов:

орудия
заряды
тип
число ядра гранаты картечь <center>итого
3-фунтовые
2
<center>50 <center>— <center>20 <center>70
8-фунтовые (единороги)
2
<center>10 <center>20 <center>25 <center>55
итого:
 <center>60 <center>20 <center>45 <center>125
Грузинские

Георгий XII в своём письме К. Ф. Кноррингу писал, что кроме 1 солдата (русского) и 12 грузин (горских жителей), убитых нет[122]. П. Г. Бутков сообщал, что урон грузинских войск остался неизвестным[115].

Дагестано-грузинские

Потери горцев по разным оценкам составляли от 1500 до 2000 убитыми или убитыми и ранеными. На следующий день после битвы (8 [20] ноября) Лазарев в своём рапорте Кноррингу сообщал, что неприятель оставил на месте битвы одними убитыми до 1500 человек[78]. В подробном рапорте от 14 (26) ноября Лазарев уже сообщал:

По последнему исчислению оказалось, что неприятель претерпел урону одними убитыми до двух тысяч; ибо, следуя далее в ту сторону, куда бежал неприятель, найдено ещё множество погибших от ран тел.

— Рапорт ген.-м. Лазарева ген.-л. Кноррингу, 14 ноября 1800 г., № 68[111]

В «Тифлисских ведомостях» (1828) сообщалось, что

…лезгины потерпели страшное поражение, полторы тысячи человек убитыми и ранеными найдено на месте сражения, до пятисот тел устилали путь, по коему спасался побеждённый неприятель.

— «Тифлисские ведомости», 1828, № 1―2[123][124]


В плен было взято 4 человека, при чём пленены они были только на следующий день после битвы. Столь малое число пленных по отношению к погибшим объясняется тем, что грузины в той битве не давали пощады даже раненым[138][115][129].

Сам Умма-хан в том сражении получил тяжёлое ранение в бедро «так что оная внутри к животу в нём осталась»[111]. Ранение получил и царевич Александр[139]. Также «были повержены грузинами к ногам русского начальника» 3 головы крупных дагестанских старшин, среди которых некие Искандер и «богатырь» из Дженгутая[86]. По сообщению Х. Геничутлинского, в той битве погиб «хорошо известной народу» военачальник Гушу хунзахский[106].

Захвачено было 11 знамён (1 ― поручиком Мушкетёрского полка и 10 ― захвачено или подобрано грузинами)[Комм. 9].

Награды

Мушкетёрскому генерал-майора Гулякова полку императором Павлом были пожалованы Мальтийские знамёна с надписью: «За взятiе у Аварскихъ войскъ знамени, при рѣкѣ Iорѣ 7-го Ноября 1800 года»[132][Комм. 10].

Генерал-майорам И. П. Лазареву и В. С. Гулякову, царевичам Иоанну и Баграту, а также ещё 6 офицерам были пожалованы командорские кресты ордена Св. Иоанна Иерусалимского. 21 офицер был награждён кавалерским крестом и 4 ― донатами того же ордена. Все нижние чины, принимавшие участие в битве, получили по серебряному рублю на человека[115].

Последствия

12 (24) ноября русско-грузинское войско вернулось в Тифлис. Георгий XII в сопровождении духовенства и знатных лиц встретил «победителей» за несколько вёрст от столицы и, сойдя с богато убранного коня, настоятельно передал его в подарок Лазареву, а сам направился в Тифлис пешком[141][142]. Въезд в город Лазарева, по выражению Д. Ф. Шабанова, ― «имел вид триумфального шествия»[143].

Умма-хан, после поражения на реке Иори, направился в Джары и далее в Белоканы, а царевич Александр в Шушу. Получив об этом сведения, Лазарев, из опасения, что первый совместно с джаро-белоканцами может повторить набег, направил в Сигнахскую цитадель 3 роты егерей с орудием, а в 15 вёрстах от неё на пути к Тифлису расположил роту мушкетёр с орудием. Также для своевременной передачи сообщений им была учреждена летучая почта[144]. Однако войско Умма-хана разошлось по домам или по разным селениям в поисках продовольствия[Комм. 11]. Впрочем, Умма-хан действительно поначалу планировал с новыми силами (включая джаро-белоканцев) повторить набег на Грузию, предварительно «вытребовав» у Джавад-хана гянджинского войско и пушки, однако последний ещё не за долго до того под Гянджой разгромил отряд горцев, шедших для добычи продовольствия (Джавад-хану было доставлено 104 неприятельских голов и 30 пленных, остальные бежали). Кроме того, против Умма-хана (вкупе с Джавад-ханом) ополчились Мустафа-хан ширванский и Мухаммед Хасан-хан шекинский. Последний также призывал вступить в их коалицию и Георгия XII, предлагая совместными силами окружить и окончательно добить неприятеля, «коего победивши так, никто уже из лезгинцев не осмелится сюда приходить»[147]. В такой обстановке повторное вторжение Умма-хана в Грузию было исключено[146].

Генеральный консул в Персии М. Д. Скибиневский рапортовал Кноррингу, что Фетх-Али-шах, узнав о победе русских в Грузии над Умма-ханом аварским, отказался от намерений идти на неё и обратился против Хорасана[148][149].

Раздоры же и интриги между Багратионами (претендентами на престол) продолжались, и Георгий XII единственным выходом для спасения Грузии видел присоединение её к России[150]. По донесению графа А. А. Мусин-Пушкина, «первейшие князья и вельможи грузинские» высказывали ему мнение о том, что Грузия не сможет долго существовать в управление «ныне царствующей фамилии», и если она хотя бы лишится надежды вступить под покровительство России, то несомненно должна будет «перейти во владычество или персиян, или турок, или быть разорённой хищными горцами»[151].

22 декабря 1800 года (3 января 1801) в Петербурге был подписан манифест о присоединении Грузии к России, а 28 декабря 1800 года (9 января 1801) скончался Георгий XII (последний царь Грузии)[152].

Значение

Следствием победы на Иори было приобретение Россией огромной популярности в Грузии[153], выявление её военной мощи в Кавказском крае и значение её покровительства[68][55]. Эти аспекты особенно были важны для русских частей в Закавказье, которым в виду своей малочисленности было крайне затруднительно там удержаться[154].

Также, как отмечалось в ряде источников, та битва даже примечательна не своим ожесточением, так как потери со стороны русских в ней были незначительны, а решимостью русских военачальников, отважившихся с малочисленным отрядом выступить против «огромного скопища лезгин, славившихся своею необычайною храбростью»[154][155]. Мирза Адигезаль-бек относительно всего этого писал:

Тогда и я сам был в Дар-ус-суруре [Тифлисе]. <…> Вера населения Гюрджистана [Грузии] и прочих людей в смелость и отвагу русских победоносных войск сильно возросла, ибо [это] было одним из редких и трудноразрешимых дел. После этого слава и доблесть генерала и его победоносных войск попала на уста народа. Действительно, [слава] о неподдающейся описанию храбрости генерала распространилась на весь Кавказ. Перо не в состоянии описать подобную отвагу.
— Мирза Адигезаль-бек. «Карабаг-наме» [156]

В целом же, благодаря прибытию в Грузию Егерского полка, и следом Мушкетёрского, в 1800 году она избежала трёх основных опасностей: междоусобицы, вторжений персидских войск и горцев Дагестана[157]. Также считается, что именно с прибытием в Грузию Егерского полка началось прочное водворение России в Закавказье и по выражению П. О. Бобровского, «первым внушительным толчком к тому была Иорская победа». По оценке ряда исследователей с того времени также начался новый период в истории Кавказа[158][159]. По выражению А. Л. Зиссермана

Гуляков, Лазарев, Кабардинский и Эриванский полки ― это первые камни того фундамента, на котором построилась вся вековая слава геройской кавказской армии.
— А. Л. Зиссерман. «История 80-го пехотного Кабардинского полка» [160]

Немаловажно также отметить, что результат Иорского сражения произвёл на солдат «выгодное нравственное влияние» в том плане, что вселил в них уверенность в возможности малым числом побеждать многократно численно превосходящего неприятеля[159]. Как отмечал А. И. Красницкий, ― «В русских воинов …вселилась полная уверенность в своей непобедимости»[131].

Память

  • В 1901 году на одном из холмов на равнине близ реки Иори и селения Какабети по инициативе офицеров Эриванского и Кабардинского полков, в честь битвы был установлен памятник. Командующий Кавказского военного округа генерал от инфантерии князь Г. С. Голицын, узнав о данном проекте, не только одобрил, но и оказал большую финансовую поддержку. Освящение памятника состоялось 1 (14) октября 1901 года[161][162][163].

Напишите отзыв о статье "Битва на реке Иори"

Примечания

Комментарии
  1. ↑ В одном только 1795 году во время вторжения персидского шаха Ага-Мохаммеда Каджара в Грузию из Тифлиса персами и их союзниками в рабство было уведено 3 тыс. жителей, а с других мест до 10 тыс.[1] Сам шах в том же году в переписке с Ираклием II упоминал о находившихся у него в плену 30 тыс. грузин[2]. По 200―300 семей ежегодно уводились в рабство и горцами Дагестана[3].
  2. ↑ Старший сын Георгия XII ― Давид ещё при Ираклии II был отправлен в Россию, где получил образование и находился на русской службе[13].
  3. ↑ До 31 октября (12 ноября) 1798 года Егерский генерал-майора Лазарева полк именовался ― 18-м Егерским полком[16], а 29 марта (10 апреля) 1801 года переименован в 17-й Егерский полк.
  4. ↑ Изначально ещё 23 февраля (6 марта) 1799 года артиллерии генерал-майору Я. Е. Гельвиху было предписано выделить из его батальона в Егерский полк Лазарева два 8-фунтовых единорога, а в октябре было добавлено третье полковое орудие[16]. В поход Егерский полк выступал уже с четырьмя орудиями[17].
  5. ↑ Для преодоления крутых скалистых спусков, солдатам приходилось сбрасывать в кучу свои шинели, после чего спрыгивали на них сами. Орудия и телеги спускали по верёвкам[19].
  6. ↑ В Тифлис прибыли: генерал, 3 штаб-офицера, 32 обер-офицера, 721 унтер-офицеров и рядовых и 128 нестроевых[19].
  7. ↑ П. О. Бобровский, предоставляя общую численность русского отряда в 1224 человека, допускает ошибку при подробном перечислении чинов, указывая на одного человека (нестроевого артиллериста) больше[53][54].
  8. ↑ На неэффективность стрельбы горцами на дальней дистанции, указывает тот факт, что одна из пуль застряла в рукаве мундира одного из егерей, не причинив ему никакого вреда[111].
  9. ↑ Все 11 захваченных знамён были присланы в Петербург. Император Павел тут же приказал запросить генерал-лейтенанта Кнорринга узнать ― «кто именно взял те знамёна»[140].
  10. ↑ Что касается Егерского генерал-майора Лазарева полка, то егерским подразделениям штандарты не полагались.
  11. ↑ По ходившим слухам, горцы, испытывая крайний недостаток в продовольствии, питались лошадьми, которые крали друг у друга[145][146].
Использованная литература и источники
  1. ↑ Дубровин, 1897, с. 28.
  2. ↑ Дубровин, 1897, с. 32.
  3. ↑ 1 2 3 ИОКВ, 1899, с. 314―315.
  4. ↑ АКАК, 1866, с. 426, № 543 / Т. 1.
  5. ↑ Дубровин, 1897, с. 67.
  6. ↑ АКАК, 1866, с. 797 / Т. 1.
  7. ↑ 1 2 Дубровин, 1897, с. 62―64.
  8. ↑ АКАК, 1866, с. 427, № 543 / Т. 1.
  9. ↑ ИОКВ, 1899, с. 315―316.
  10. ↑ Бобровский, 1893, с. 333 / Прилож. к 3 части.
  11. ↑ ИОКВ, 1899, с. 317.
  12. ↑ Кортуа, 1989, с. 367.
  13. ↑ 1 2 Дубровин, 1897, с. 61―62.
  14. ↑ Дубровин, 1897, с. 70.
  15. ↑ Дубровин, 1886, с. 241.
  16. ↑ 1 2 3 Бобровский, 1893, с. 91―94 / Ч. 3.
  17. ↑ ИОКВ, 1899, с. 318.
  18. ↑ Бобровский, 1893, с. 96 / Ч. 3.
  19. ↑ 1 2 3 Бобровский, 1893, с. 97―98 / Ч. 3.
  20. ↑ Дубровин, 1886, с. 251/ Т. 3.
  21. ↑ 1 2 ИОКВ, 1899, с. 320.
  22. ↑ Дубровин, 1897, с. 81.
  23. ↑ Дубровин, 1886, с. 291―292 / Т. 3.
  24. ↑ Дубровин, 1897, с. 123―124.
  25. ↑ Дубровин, 1897, с. 125—130.
  26. ↑ ИОКВ, 1899, с. 325.
  27. ↑ АКАК, 1866, с. 106―107, № 22 / Т. 1.
  28. ↑ АКАК, 1866, с. 142, № 58 / Т. 1.
  29. ↑ 1 2 Попов, 1931, с. 118.
  30. ↑ ИОКВ, 1899, с. 326―327.
  31. ↑ Бутков, 1869, с. 460 / Ч. 2; С. 324 / Ч. 3.
  32. ↑ АКАК, 1866, с. 108, № 26.
  33. ↑ 1 2 3 4 Гасаналиев, 2012, с. 159―160.
  34. ↑ 1 2 Алиев, 2006, с. 104.
  35. ↑ Дубровин, 1886, с. 319―320 / Т. 3.
  36. ↑ Бобровский, 1893, с. 105 / Ч. 3.
  37. ↑ 1 2 3 4 АКАК, 1866, с. 170, № 111 / Т. 1.
  38. ↑ Бобровский, 1893, с. 105―106 /Ч. 3.
  39. ↑ Дубровин, 1897, с. 150.
  40. ↑ Бобровский, 1901, с. 6―7.
  41. ↑ 1 2 Бутков, 1869, с. 457 / Ч. 2.
  42. ↑ АКАК, 1866, с. 165―166, № 103 / Т. 1.
  43. ↑ АКАК, 1866, с. 166―167, № 105 / Т. 1.
  44. ↑ 1 2 Дубровин, 1897, с. 151―153.
  45. ↑ АКАК, 1866, с. 168, № 108 / Т. 1.
  46. ↑ 1 2 АКАК, 1866, с. 171, № 111 / Т. 1.
  47. ↑ ИОКВ, 1899, с. 330.
  48. ↑ Бобровский, 1893, с. 107 / Ч. 3.
  49. ↑ 1 2 Шабанов, 1871, с. 41.
  50. ↑ Бобровский, 1901, с. 9.
  51. ↑ 1 2 3 Дубровин, 1897, с. 154―155.
  52. ↑ Ватейшвили, 1973, с. 389.
  53. ↑ 1 2 Бобровский, 1893, с. 106 / Ч. 3.
  54. ↑ Бобровский, 1901, с. 7.
  55. ↑ 1 2 3 4 5 ЭВМН, 1888, с. 582 / Т. 3.
  56. ↑ ИОКВ, 1899, с. 328.
  57. ↑ 1 2 3 4 ВЭС, 1913, с. 175 / Т. 11.
  58. ↑ АКАК, 1866, с. 163―161, № 100 / Т. 1.
  59. ↑ Шабанов, 1871, с. 38―39.
  60. ↑ Неверовский, 1848, с. 36.
  61. ↑ 1 2 Потто, 1906, с. 81.
  62. ↑ 1 2 3 РВС, 1994, с. 45.
  63. ↑ 1 2 3 Шефов, 2006, с. 208.
  64. ↑ 1 2 Рунов, 2013, с. 56.
  65. ↑ Бобровский, 1893, с. 333 / Ч. 3.
  66. ↑ 1 2 Дубровин, 1886, с. 326 / Т. 3.
  67. ↑ Шабанов, 1871, с. 40.
  68. ↑ 1 2 Казбек, 1865, с. 12—13.
  69. ↑ 1 2 Соханская, 1871, с. 171.
  70. ↑ 1 2 Гасаналиев, 2012, с. 159.
  71. ↑ Бобровский, 1893, с. 102 / Ч. 3.
  72. ↑ Ватейшвили, 1973, с. 388.
  73. ↑ Кортуа, 1989, с. 385.
  74. ↑ Дубровин, 1897, с. 155.
  75. ↑ Дубровин, 1886, с. 323 / Т. 3.
  76. ↑ АКАК, 1866, с. 161—162, № 95 / Т. 1.
  77. ↑ АКАК, 1866, с. 167, № 107 / Т. 1.
  78. ↑ 1 2 АКАК, 1866, с. 168, № 109 / Т. 1.
  79. ↑ АКАК, 1866, с. 178, № 118 / Т. 1.
  80. ↑ Адигезаль-бек, 1950, с. 92.
  81. ↑ Зубов, 1835, с. 22 / Т. 1, Ч. 1.
  82. ↑ ВЭЛ, 1854, с. 341 / Т. 6.
  83. ↑ Бутков, 1869, с. 456 / Ч. 2.
  84. ↑ Шабанов, 1875, с. 2—3.
  85. ↑ Потто, 1887, с. 306 / Т. 1.
  86. ↑ 1 2 3 Потто, 1887, с. 307 / Т. 1.
  87. ↑ Wardrop, 1888, p. 129.
  88. ↑ Лацинский, 1891, с. 83.
  89. ↑ Бобровский, 1901, с. 6.
  90. ↑ Бобровский, 1893, с. 109 / Ч. 3.
  91. ↑ ИОКВ, 1899, с. 328—329.
  92. ↑ Эсадзе, 1899, с. 9.
  93. ↑ Алиханов-Аварский, 2005.
  94. ↑ Разведчик, 1902, с. 8, № 585.
  95. ↑ 1 2 Baddeley, 2011 [1908], с. 34 [pdf].
  96. ↑ Служба Ширванца, 1910, с. 7.
  97. ↑ Брегвадзе, 1983, с. 86.
  98. ↑ Кортуа, 1989, с. 386.
  99. ↑ 1 2 Харитонов, 2000, с. 98.
  100. ↑ Ватейшвили, 2003, с. 378 / Т. 3, Кн. 4.
  101. ↑ Широкорад, 2009, с. 13.
  102. ↑ 1 2 Гасаналиев, 2012, с. 160.
  103. ↑ 1 2 3 4 5 АКАК, 1866, с. 172―173, № 111 / Т. 1.
  104. ↑ Бобровский, 1893, с. 307―308 / Ч. 3.
  105. ↑ АКАК, 1866, с. 172, № 111 / Т. 1.
  106. ↑ 1 2 3 Геничутлинский, 1992, с. 54—55.
  107. ↑ АКАК, 1866, с. 183, № 126 / Т. 1.
  108. ↑ 1 2 3 4 Адигезаль-бек, 1950, с. 91―92.
  109. ↑ Бутков, 1869, с. 458 / Ч. 2.
  110. ↑ ИОКВ, 1899, с. 330—331.
  111. ↑ 1 2 3 4 5 АКАК, 1866, с. 174, № 111 / Т. 1.
  112. ↑ 1 2 Бобровский, 1901, с. 10―11.
  113. ↑ Зубов, 1835, с. 29 / Т. 1, Ч. 1.
  114. ↑ АКАК, 1866, с. 176, № 113 / Т. 1.
  115. ↑ 1 2 3 4 5 Бутков, 1869, с. 459 / Ч. 2.
  116. ↑ АКАК, 1866, с. 172—173, № 111 / Т. 1.
  117. ↑ Дубровин, 1886, с. 328 / Т. 3.
  118. ↑ Бобровский, 1893, с. 181 / Ч. 3.
  119. ↑ 1 2 Бобровский, 1901, с. 11.
  120. ↑ АКАК, 1866, с. 174, № / Т. 1.
  121. ↑ 1 2 АКАК, 1866, с. 175, № 111 / Т. 1.
  122. ↑ АКАК, 1866, с. 169, № 110 / Т. 1.
  123. ↑ 1 2 Тифлисские ведомости, 1828, с. 4 / № 1; С. 4 / № 2.
  124. ↑ 1 2 Ватейшвили, 1973, с. 402.
  125. ↑ Зубов, 1835, с. 30―31 / Т. 1, Ч. 1.
  126. ↑ ВЭЛ, 1854, с. 342 / Т. 6.
  127. ↑ Шабанов, 1871, с. 43.
  128. ↑ Дубровин, 1886, с. 329 / Т. 3.
  129. ↑ 1 2 Бобровский, 1893, с. 108 / Ч. 3.
  130. ↑ ИОКВ, 1899, с. 331.
  131. ↑ 1 2 Красницкий, 1904, с. 259 / Кн. 1.
  132. ↑ 1 2 Служба Ширванца, 1910, с. 8.
  133. ↑ Попов, 1931, с. 122.
  134. ↑ Lang, 1957, с. 238.
  135. ↑ Ватейшвили, 2003, с. 387 / Т. 3, Кн. 4.
  136. ↑ Харитонов, 2000, с. 99.
  137. ↑ Bournoutian, 2004, с. 202, примечание.
  138. ↑ АКАК, 1866, с. 168—169, № 109; С. 174, № 111 / Т. 1.
  139. ↑ Baddeley, 2011 [1908], с. 34 (pdf).
  140. ↑ Николаев, 1899, с. 185 / Т. 2.
  141. ↑ ВЭЛ, 1854, с. 342.
  142. ↑ Бобровский, 1901, с. 12.
  143. ↑ Шабанов, 1871, с. 45―46.
  144. ↑ АКАК, 1866, с. 187―188, № 136 / Т. 1.
  145. ↑ АКАК, 1866, с. 187, № 131 / Т. 1.
  146. ↑ 1 2 Дубровин, 1897, с. 157.
  147. ↑ АКАК, 1866, с. 177, № 115; С. 183, № 127 / Т. 1.
  148. ↑ АКАК, 1866, с. 682—683, № 969 / Т. 1.
  149. ↑ Адигезаль-бек, 1950, с. 94, примечание.
  150. ↑ Дубровин, 1897, с. 158―177.
  151. ↑ Дубровин, 1886, с. 336 / Т. 3.
  152. ↑ Дубровин, 1886, с. 343 / Т. 3.
  153. ↑ Rayfield, 2012, p. 258.
  154. ↑ 1 2 Потто, 1887, с. 307—308 / Т. 1.
  155. ↑ Шабанов, 1871, с. 45.
  156. ↑ Адигезаль-бек, 1950, с. 94.
  157. ↑ Бобровский, 1901, с. 13.
  158. ↑ Бобровский, 1893, с. 111 / Ч. 3.
  159. ↑ 1 2 Шабанов, 1871, с. 44―45.
  160. ↑ Зиссерман, 1881, с. 260―261 / Т. 1.
  161. ↑ Разведчик, 1902, с. 8—10, № 585.
  162. ↑ Потто, 1906, с. 83—86.
  163. ↑ Сокол, 2006, с. 197.

Источники

Литература
  • Бобровский П. О. К столетию присоединения Грузии к России, 12 сентября 1801 года. Печальное состояние Грузии при царе Георгии XII. Битва на реке Иоре у Кагобета 7 (19) ноября 1801 года // Кавказский вестник / Изд. В. Д. Корганов, ред. К. Н. Бегичев. — Тф.: Скоропеч. М. Мартиросянца, 1901. — Т. 21, № 9. — С. 1—21 (V).
  • Брегвадзе А. И. [sheba.spb.ru/shkola/istoria-gruzia-1983.htm Славная страница истории: Добровольное присоединение Грузии к России и его социально-экономические последствия] / Зав. ред. В. С. Антонов; ред. С. С. Игнатова. — М.: Мысль, 1983. — 178 с. — ISBN 978-5-458-17476-3.
  • Бутков П. Г. [elib.shpl.ru/ru/nodes/17175-butkov-p-g-materialy-dlya-novoy-istorii-kavkaza-s-1722-po-1803-god-spb-1869 Материалы для новой истории Кавказа, с 1722—1803 год: в 3-х частях]. — СПб.: Тип. Императорской академии наук, 1869.
  • Ватейшвили Д. Л. К историографии Какабетского сражения // [books.google.ru/books?id=PEgVAAAAMAAJ&hl=ru Русская общественная мысль и печать на Кавказе в первой трети XIX века] / Ред. изд. М. М. Медведев. — Институт истории, археологии и этнографии им. И. А. Джавахишвили Академии наук Грузинской ССР. — М.: Наука, 1973. — С. 388—404.
  • Ватейшвили Д. Л. Какабетское сражение 1800 г.: из истории грузино-русского боевого содружества против иранской агрессии // [books.google.ru/books?id=OPYVAQAAMAAJ&hl=ru Грузия и европейские страны: Очерки истории взаимоотношений XIII—XIX века: в 3-х томах (7 книгах)] / Отв. ред. В. Н. Малов. — ИРИ РАН. — М.: Наука, 2003. — Т. 3, Кн. 4. — С. 371—389. — ISBN 5-02-008868-4.
  • Гасаналиев М. М. [alchevskpravoslavniy.ru/forum/viewtopic.php?p=8175 Взаимоотношения России с Аварским ханством в 1774—1801 гг.] // Вопросы истории. — М.: Изд. РАН, 2012. — № 5. — С. 156—161. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0042-8779&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0042-8779].
  • Геничутлинский Х. [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Kavkaz/XIX/Arabojaz_ist/Haidarbek/text2.htm Ума-нуцал (Умахан) Великий] // Историко-биографические и исторические очерки / Пер. с араб. Т. М. Айтберова. — Дагестанский научный центр РАН. — Мх., 1992. — С. 49—56.
  • Дубровин Н. Ф. [www.runivers.ru/lib/book7597/394232/ Георгий XII последний царь Грузии и Присоединение её к России]. — 2-е изд. — СПб.: Тип. Д. В. Чичинадзе, 1897. — 254 с.
  • Дубровин Н. Ф. [www.runivers.ru/lib/book3084/ История войны и владычества русских на Кавказе: в 6-ти томах]. — СПб.: Тип. И. Н. Скороходова, 1886. — Т. 3.
  • Зиссерман А. Л. История 80-го пехотного Кабардинского генерал-фельдмаршала князя Барятинского полка. (1726—1880). — СПб.: Тип. В. Грацианского, 1881. — Т. 1. — 494 с.
  • Зубов П. П. [elib.shpl.ru/ru/nodes/17176-zubov-p-p-podvigi-russkih-voinov-v-stranah-kavkazskih-s-1800-po-1834-god-spb-1835-1836 Подвиги русских воинов в странах кавказских с 1800 по 1834 год: в 2-х томах (4 части)] / Ценз. В. Н. Семёнов. — СПб.: Тип. Конрада Вингебера, 1835. — Т. 1, Ч. 1.
  • Иора // Инкерман — Кальмар-зунд. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1913. — С. 175. — (Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. К. И. Величко [и др.] ; 1911—1915, т. 11).</span>
  • Исторический очерк кавказских войн от их начала до присоединения Грузии / Сост. В. А. Потто, В. И. Томкеев, М. А. Рукевич, Е. Г. Вейденбаум; под ред. В. А. Потто. — Тф.: Тип. Канц. Главнонач. гражд. частью на Кавказе, 1899. — 332 с.
  • [www.rp-net.ru/pdf/rvs/vypusk-3.pdf История русской армии] / Ред. А. Е. Савинкин. — Российский военный сборник. Вып. 3. — М.: ГА ВС, 1994. — 292 с.
  • Казбек Г. Н. [www.runivers.ru/lib/book4703/57828/ Военная история Грузинского гренадерского Его Императорского Высочества Великого Князя Константина Николаевича полка, в связи с историей Кавказской войны]. — Тф.: Тип. Моликова и К°, 1865. — 287 с.
  • Карабанов А. П. [dlib.rsl.ru/viewer/01003827322#?page=346&view=list Иора] // Военный энциклопедический лексикон: в 14-ти томах / Изд. Л. И. Зедделер. — 2-е изд. — СПб.: Тип. штаба Военно-учебных заведений, 1854. — Т. 6. — С. 341—342.
  • Каффка А. Освящение памятника на реке Иоре // Разведчик : журнал военный и литературный / Ред.-издатель В. А. Березовский. — СПб.: Тип. Тренке и Фюсно, 1902. — № 585. — С. 8—10.
  • Кортуа Н. М. Русско-грузинские взаимоотношения во второй половине XVIII века. — Тбилисский унив. — Тб., 1989. — 429 с. — ISBN 5-511-00242-9.
  • Красницкий А. И. [dlib.rsl.ru/viewer/01003723725#?page=280&view=list Битва на Иоре] // Покорённый Кавказ: Очерки исторического прошлого и современного положения Кавказа / Сост. А. А. Каспари. — СПб.: Родина, 1904. — Т. (Кн.) 1. — С. 253—260.
  • Лацинский А. С. [dlib.rsl.ru/viewer/01003548103#?page=2&view=list Хронология русской военной истории: хронологический указатель войн, сражений и дел, в которых участвовали русския войска от Петра I до новейшаго времени]. — СПб.: Тип. Департ. уделов, 1891. — 289 с.
  • Массальский В. И. Иора // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907. — Т. 13a. — С. 751.
  • Из истории грузино-русского содружества против иранской агрессии (Какабетское сражение 1800 г.) // Мацне. — Тб., 1972. — № 4. — С. 97—112.
  • Неверовский А. А. [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Kavkaz/XIX/1820-1840/Neverovskij_A_A/text4.htm Краткий исторический взгляд на северный и средний Дагестан до уничтожения влияния лезгинов на Закавказье]. — (М.: Книга по Требованию). — СПб.: Тип. военно-учебных заведений, 1848. — 44 с. — ISBN 978-5-518-06845-2.
  • Николаев Н. Г. [www.runivers.ru/lib/book6796/ Исторический очерк о регалиях и знаках отличия Русской армии: в 2-х томах]. — СПб.: Тип. П. П. Сойкина, 1899. — Т. 2: 1725—1801 гг.
  • Памятник на реке Иоре // [www.elbrusoid.org/upload/iblock/ced/ced4e66047e857a4c7cf723969bdab3f.pdf Памятники времён утверждения русского владычества на Кавказе] / Под ред. В. А. Потто. — Воен.-ист. отд. при Штабе Кавк. воен. окр. — Тф.: Тип. Штаба Кавк. воен. округа, 1906. — Т. (Вып.) 1. — С. 79—86.
  • Попов К. С. Битва на р. Иоре, у Какабета 7 ноября 1800 года // [elan-kazak.ru/webfm_send/10166 Храм Славы: в 2-х частях]. — Париж: Возрождение, 1931. — Т. (Ч.) 1. — С. 118—123.
  • Потто В. А. [www.runivers.ru/lib/book4747/ Кавказская война в отдельных очерках, эпизодах, легендах и биографиях: в 5 томах]. — 2-е изд. — СПб.: Тип. Е. Евдокимова, 1887. — Т. 1 : От древнейших времён до Ермолова.
  • Рунов В. А., Куликов А. С. Все Кавказские войны России. Самая полная энциклопедия. — М.: Эксмо, 2013. — 381 с. — ISBN 978-5-699-67338-4.
  • Битва при р. Иоре // [russian-family.ru/downloads/istorii%20polkov%20russkoj%20armii/slujzba_shirvanza_1726-1909_istoriya_84-go_pehotnogo_shirvanskogo_polka_tiflis.1910174s.pdf Служба Ширванца: 1726—1909 г.]. — Тф.: Лит. С. Быхова, 1910. — С. 7—11.
  • Сокол К. Г. Памятник сражению на реке Иоре // Монументальные памятники Российской империи: каталог. — М.: Вагриус Плюс, 2006. — С. 197. — ISBN 5-98525-018-0.
  • Соханская Е. [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Kavkaz/XVIII/1780-1800/Kotljarevskij_P_S/biogr_ocerk.htm Генерал Котляревский] // Военный сборник. — СПб.: Тип. Департ. уделов, 1871. — № 3. — С. 165—196.
  • Какабетское сражение 1800 г. // Тифлисские ведомости. — Тф., 1828. — № 1—2.
  • Хабалов С. С. [dlib.rsl.ru/viewer/01004177713#page2?page=592 Иора] // Энциклопедия военных и морских наук: в 8 томах / Под ред. Г. А. Леера. — СПб.: Тип. В. Безобразова и К°, 1888. — Т. 3: Давление пара — Иудейские войны. — С. 581.
  • Харитонов И. [books.google.ru/books?id=VhsXAQAAIAAJ&hl=ru «За Царя, за Родину, за Веру!»: Герои и войны российской армии (1695—1918)] / Отв. ред. И. Жиляков. — Р. н/Д.: Феникс, 2000. — 304 с. — ISBN 5-222-01048-1.
  • Шабанов Д. Ф. [www.runivers.ru/lib/book7757/ История 13-го лейб-гренадерского Эриванского Его Величества полка: в 3-х частях]. — Тф.: Тип. Окруж. штаба Кавк. воен. округа, 1871. — Т. 1 : От сформирования полка до его прибытия на Манглис. 1642—1825.
  • Шабанов Д. Ф. [dlib.rsl.ru/viewer/01003545906#?page=1&view=list Краткая историческая записка о службе 13-го лейб-гренадерского Эриванского Его Императорского Величества полка]. — Тф.: Тип. Окруж. штаба Кавк. воен. округа, 1875. — 89 с.
  • Шефов Н. А. Битвы России: энциклопедия. — М.: АСТ, 2006. — С. 208. — (Военно-историческая библиотека). — ISBN 5-17-010649-1.
  • Шефов Н. А. 1000 боёв и сражений русского оружия IX—XXI века. — М.: АСТ, 2007. — 832 с. — (Неизвестные войны). — ISBN 978-5-17-037046-7.
  • Широкорад А. Б. [loveread.ec/read_book.php?id=43800&p=11 Вхождение Закавказья в состав империи] // Война и мир Закавказья за последние три тысячи лет. — М.: АСТ, 2009. — 650 с. — ISBN 978-5-17-059463-4.
  • Широкорад А. Б. Кавказский капкан: Цхинвал—Тбилиси—Москва. — М.: Вече, 2009. — 352 с. — (Военные тайны XX века). — ISBN 978-5-9533-3670-3.
  • Эсадзе Б. С. [dlib.rsl.ru/viewer/01003646549#?page=1&view=list Боевые подвиги кавказских войск]. — Тф.: Тип. тифл. Метехского тюрем. замка, 1899. — 189 с.
  • Baddeley J. F. [cerkesarastirmalari.org/pdf/ruscakitaplar/istoriya/Baddeli_Zavoevanie_Kavkaza_russkimi._1720-1860.pdf Завоевание Кавказа русскими. 1720—1860] = [dlib.rsl.ru/viewer/01004424984#?page=1&view=list The Russian conquest of the Caucasus] (англ.) / Пер. с англ. Л. А. Калашниковой. — М. [L.]: Центрполиграф (Longmans), 2011 [1908]. — 352 с. — ISBN 978-5-227-02749-8.
  • [dlib.rsl.ru/viewer/01004447880#?page=2&view=list Histoire de la Georgie, depuis l'antiquite jusqu'au XIX s. (фр.)] / Traduite du georgien par M. Brosset. — Partie 2. — SPb.: l'Academie Imperiale des sciences, 1857. — Vol. 7. — 581 p.
  • Lang D. M. [books.google.ru/books/about/The_last_years_of_the_Georgian_monarchy.html?id=FuloAAAAMAAJ&redir_esc=y The last years of the Georgian monarchy, 1658—1832 (англ.)]. — N. Y.: Columbia University Press, 1957. — 333 p. — ISBN 978-0-00-344064-5.
  • Rayfield D. [books.google.ru/books?id=PxQpmg_JIpwC&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false Edge of Empires: A History of Georgia (англ.)]. — L.: Reaktion Books, 2012. — 512 p. — ISBN 978-1-78023-030-6.
  • [books.google.ch/books/about/Qarābāghʹnāmah.html?hl=de&id=Bu1oAAAAMAAJ Two chronicles on the history of Karabagh: Mirza Jamal Javanshir's Tarikh-e Karabagh and Mirza Adigözal Beg's Karabagh-name (англ.)] / Introd. and annot. trans. by G. A. Bournoutian. — Costa Mesa: Mazda, 2004. — 297 p. — ISBN 1-56859-179-9.
  • Wardrop J. O. (англ.)русск. [www.forgottenbooks.com/readbook_text/The_Kingdom_of_Georgia_1000302199/163 The Kingdom of Georgia: notes of travel in a land of women, wine, and song (англ.)]. — L.: S. Low, Marston, Searle & Rivington, 1888. — 202 p. — ISBN 978-1-1362-1165-2.
Ссылки
  •  [youtube.com/watch?v=m4TFXBKXBbU Иора. 1800 / Неизвестные битвы России: Битвы за Кавказ. Серия 1]

Отрывок, характеризующий Битва на реке Иори

– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.
– Нет, я очень понимаю, – отвечал Ростов, находившийся под влиянием своего нового друга.

Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.
В доме Ростовых завелась в это время какая то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.
В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых – Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
– Нечего мне понимать, – с упорным своевольством кричала Наташа, – он злой и без чувств. Вот ведь я же люблю твоего Денисова, он и кутила, и всё, а я всё таки его люблю, стало быть я понимаю. Не умею, как тебе сказать; у него всё назначено, а я этого не люблю. Денисова…
– Ну Денисов другое дело, – отвечал Николай, давая чувствовать, что в сравнении с Долоховым даже и Денисов был ничто, – надо понимать, какая душа у этого Долохова, надо видеть его с матерью, это такое сердце!
– Уж этого я не знаю, но с ним мне неловко. И ты знаешь ли, что он влюбился в Соню?
– Какие глупости…
– Я уверена, вот увидишь. – Предсказание Наташи сбывалось. Долохов, не любивший дамского общества, стал часто бывать в доме, и вопрос о том, для кого он ездит, скоро (хотя и никто не говорил про это) был решен так, что он ездит для Сони. И Соня, хотя никогда не посмела бы сказать этого, знала это и всякий раз, как кумач, краснела при появлении Долохова.
Долохов часто обедал у Ростовых, никогда не пропускал спектакля, где они были, и бывал на балах adolescentes [подростков] у Иогеля, где всегда бывали Ростовы. Он оказывал преимущественное внимание Соне и смотрел на нее такими глазами, что не только она без краски не могла выдержать этого взгляда, но и старая графиня и Наташа краснели, заметив этот взгляд.
Видно было, что этот сильный, странный мужчина находился под неотразимым влиянием, производимым на него этой черненькой, грациозной, любящей другого девочкой.
Ростов замечал что то новое между Долоховым и Соней; но он не определял себе, какие это были новые отношения. «Они там все влюблены в кого то», думал он про Соню и Наташу. Но ему было не так, как прежде, ловко с Соней и Долоховым, и он реже стал бывать дома.
С осени 1806 года опять всё заговорило о войне с Наполеоном еще с большим жаром, чем в прошлом году. Назначен был не только набор рекрут, но и еще 9 ти ратников с тысячи. Повсюду проклинали анафемой Бонапартия, и в Москве только и толков было, что о предстоящей войне. Для семейства Ростовых весь интерес этих приготовлений к войне заключался только в том, что Николушка ни за что не соглашался оставаться в Москве и выжидал только конца отпуска Денисова с тем, чтобы с ним вместе ехать в полк после праздников. Предстоящий отъезд не только не мешал ему веселиться, но еще поощрял его к этому. Большую часть времени он проводил вне дома, на обедах, вечерах и балах.

ХI
На третий день Рождества, Николай обедал дома, что в последнее время редко случалось с ним. Это был официально прощальный обед, так как он с Денисовым уезжал в полк после Крещенья. Обедало человек двадцать, в том числе Долохов и Денисов.
Никогда в доме Ростовых любовный воздух, атмосфера влюбленности не давали себя чувствовать с такой силой, как в эти дни праздников. «Лови минуты счастия, заставляй себя любить, влюбляйся сам! Только это одно есть настоящее на свете – остальное всё вздор. И этим одним мы здесь только и заняты», – говорила эта атмосфера. Николай, как и всегда, замучив две пары лошадей и то не успев побывать во всех местах, где ему надо было быть и куда его звали, приехал домой перед самым обедом. Как только он вошел, он заметил и почувствовал напряженность любовной атмосферы в доме, но кроме того он заметил странное замешательство, царствующее между некоторыми из членов общества. Особенно взволнованы были Соня, Долохов, старая графиня и немного Наташа. Николай понял, что что то должно было случиться до обеда между Соней и Долоховым и с свойственною ему чуткостью сердца был очень нежен и осторожен, во время обеда, в обращении с ними обоими. В этот же вечер третьего дня праздников должен был быть один из тех балов у Иогеля (танцовального учителя), которые он давал по праздникам для всех своих учеников и учениц.
– Николенька, ты поедешь к Иогелю? Пожалуйста, поезжай, – сказала ему Наташа, – он тебя особенно просил, и Василий Дмитрич (это был Денисов) едет.
– Куда я не поеду по приказанию г'афини! – сказал Денисов, шутливо поставивший себя в доме Ростовых на ногу рыцаря Наташи, – pas de chale [танец с шалью] готов танцовать.
– Коли успею! Я обещал Архаровым, у них вечер, – сказал Николай.
– А ты?… – обратился он к Долохову. И только что спросил это, заметил, что этого не надо было спрашивать.
– Да, может быть… – холодно и сердито отвечал Долохов, взглянув на Соню и, нахмурившись, точно таким взглядом, каким он на клубном обеде смотрел на Пьера, опять взглянул на Николая.
«Что нибудь есть», подумал Николай и еще более утвердился в этом предположении тем, что Долохов тотчас же после обеда уехал. Он вызвал Наташу и спросил, что такое?
– А я тебя искала, – сказала Наташа, выбежав к нему. – Я говорила, ты всё не хотел верить, – торжествующе сказала она, – он сделал предложение Соне.
Как ни мало занимался Николай Соней за это время, но что то как бы оторвалось в нем, когда он услыхал это. Долохов был приличная и в некоторых отношениях блестящая партия для бесприданной сироты Сони. С точки зрения старой графини и света нельзя было отказать ему. И потому первое чувство Николая, когда он услыхал это, было озлобление против Сони. Он приготавливался к тому, чтобы сказать: «И прекрасно, разумеется, надо забыть детские обещания и принять предложение»; но не успел он еще сказать этого…
– Можешь себе представить! она отказала, совсем отказала! – заговорила Наташа. – Она сказала, что любит другого, – прибавила она, помолчав немного.
«Да иначе и не могла поступить моя Соня!» подумал Николай.
– Сколько ее ни просила мама, она отказала, и я знаю, она не переменит, если что сказала…
– А мама просила ее! – с упреком сказал Николай.
– Да, – сказала Наташа. – Знаешь, Николенька, не сердись; но я знаю, что ты на ней не женишься. Я знаю, Бог знает отчего, я знаю верно, ты не женишься.
– Ну, этого ты никак не знаешь, – сказал Николай; – но мне надо поговорить с ней. Что за прелесть, эта Соня! – прибавил он улыбаясь.
– Это такая прелесть! Я тебе пришлю ее. – И Наташа, поцеловав брата, убежала.
Через минуту вошла Соня, испуганная, растерянная и виноватая. Николай подошел к ней и поцеловал ее руку. Это был первый раз, что они в этот приезд говорили с глазу на глаз и о своей любви.
– Sophie, – сказал он сначала робко, и потом всё смелее и смелее, – ежели вы хотите отказаться не только от блестящей, от выгодной партии; но он прекрасный, благородный человек… он мой друг…
Соня перебила его.
– Я уж отказалась, – сказала она поспешно.
– Ежели вы отказываетесь для меня, то я боюсь, что на мне…
Соня опять перебила его. Она умоляющим, испуганным взглядом посмотрела на него.
– Nicolas, не говорите мне этого, – сказала она.
– Нет, я должен. Может быть это suffisance [самонадеянность] с моей стороны, но всё лучше сказать. Ежели вы откажетесь для меня, то я должен вам сказать всю правду. Я вас люблю, я думаю, больше всех…
– Мне и довольно, – вспыхнув, сказала Соня.
– Нет, но я тысячу раз влюблялся и буду влюбляться, хотя такого чувства дружбы, доверия, любви, я ни к кому не имею, как к вам. Потом я молод. Мaman не хочет этого. Ну, просто, я ничего не обещаю. И я прошу вас подумать о предложении Долохова, – сказал он, с трудом выговаривая фамилию своего друга.
– Не говорите мне этого. Я ничего не хочу. Я люблю вас, как брата, и всегда буду любить, и больше мне ничего не надо.
– Вы ангел, я вас не стою, но я только боюсь обмануть вас. – Николай еще раз поцеловал ее руку.


У Иогеля были самые веселые балы в Москве. Это говорили матушки, глядя на своих adolescentes, [девушек,] выделывающих свои только что выученные па; это говорили и сами adolescentes и adolescents, [девушки и юноши,] танцовавшие до упаду; эти взрослые девицы и молодые люди, приезжавшие на эти балы с мыслию снизойти до них и находя в них самое лучшее веселье. В этот же год на этих балах сделалось два брака. Две хорошенькие княжны Горчаковы нашли женихов и вышли замуж, и тем еще более пустили в славу эти балы. Особенного на этих балах было то, что не было хозяина и хозяйки: был, как пух летающий, по правилам искусства расшаркивающийся, добродушный Иогель, который принимал билетики за уроки от всех своих гостей; было то, что на эти балы еще езжали только те, кто хотел танцовать и веселиться, как хотят этого 13 ти и 14 ти летние девочки, в первый раз надевающие длинные платья. Все, за редкими исключениями, были или казались хорошенькими: так восторженно они все улыбались и так разгорались их глазки. Иногда танцовывали даже pas de chale лучшие ученицы, из которых лучшая была Наташа, отличавшаяся своею грациозностью; но на этом, последнем бале танцовали только экосезы, англезы и только что входящую в моду мазурку. Зала была взята Иогелем в дом Безухова, и бал очень удался, как говорили все. Много было хорошеньких девочек, и Ростовы барышни были из лучших. Они обе были особенно счастливы и веселы. В этот вечер Соня, гордая предложением Долохова, своим отказом и объяснением с Николаем, кружилась еще дома, не давая девушке дочесать свои косы, и теперь насквозь светилась порывистой радостью.
Наташа, не менее гордая тем, что она в первый раз была в длинном платье, на настоящем бале, была еще счастливее. Обе были в белых, кисейных платьях с розовыми лентами.
Наташа сделалась влюблена с самой той минуты, как она вошла на бал. Она не была влюблена ни в кого в особенности, но влюблена была во всех. В того, на кого она смотрела в ту минуту, как она смотрела, в того она и была влюблена.
– Ах, как хорошо! – всё говорила она, подбегая к Соне.
Николай с Денисовым ходили по залам, ласково и покровительственно оглядывая танцующих.
– Как она мила, к'асавица будет, – сказал Денисов.
– Кто?
– Г'афиня Наташа, – отвечал Денисов.
– И как она танцует, какая г'ация! – помолчав немного, опять сказал он.
– Да про кого ты говоришь?
– Про сест'у п'о твою, – сердито крикнул Денисов.
Ростов усмехнулся.
– Mon cher comte; vous etes l'un de mes meilleurs ecoliers, il faut que vous dansiez, – сказал маленький Иогель, подходя к Николаю. – Voyez combien de jolies demoiselles. [Любезный граф, вы один из лучших моих учеников. Вам надо танцовать. Посмотрите, сколько хорошеньких девушек!] – Он с тою же просьбой обратился и к Денисову, тоже своему бывшему ученику.
– Non, mon cher, je fe'ai tapisse'ie, [Нет, мой милый, я посижу у стенки,] – сказал Денисов. – Разве вы не помните, как дурно я пользовался вашими уроками?
– О нет! – поспешно утешая его, сказал Иогель. – Вы только невнимательны были, а вы имели способности, да, вы имели способности.
Заиграли вновь вводившуюся мазурку; Николай не мог отказать Иогелю и пригласил Соню. Денисов подсел к старушкам и облокотившись на саблю, притопывая такт, что то весело рассказывал и смешил старых дам, поглядывая на танцующую молодежь. Иогель в первой паре танцовал с Наташей, своей гордостью и лучшей ученицей. Мягко, нежно перебирая своими ножками в башмачках, Иогель первым полетел по зале с робевшей, но старательно выделывающей па Наташей. Денисов не спускал с нее глаз и пристукивал саблей такт, с таким видом, который ясно говорил, что он сам не танцует только от того, что не хочет, а не от того, что не может. В середине фигуры он подозвал к себе проходившего мимо Ростова.
– Это совсем не то, – сказал он. – Разве это польская мазу'ка? А отлично танцует. – Зная, что Денисов и в Польше даже славился своим мастерством плясать польскую мазурку, Николай подбежал к Наташе:
– Поди, выбери Денисова. Вот танцует! Чудо! – сказал он.
Когда пришел опять черед Наташе, она встала и быстро перебирая своими с бантиками башмачками, робея, одна пробежала через залу к углу, где сидел Денисов. Она видела, что все смотрят на нее и ждут. Николай видел, что Денисов и Наташа улыбаясь спорили, и что Денисов отказывался, но радостно улыбался. Он подбежал.
– Пожалуйста, Василий Дмитрич, – говорила Наташа, – пойдемте, пожалуйста.
– Да, что, увольте, г'афиня, – говорил Денисов.
– Ну, полно, Вася, – сказал Николай.
– Точно кота Ваську угова'ивают, – шутя сказал Денисов.
– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.
Несмотря на то, что Иогель не признавал эту мазурку настоящей, все были восхищены мастерством Денисова, беспрестанно стали выбирать его, и старики, улыбаясь, стали разговаривать про Польшу и про доброе старое время. Денисов, раскрасневшись от мазурки и отираясь платком, подсел к Наташе и весь бал не отходил от нее.


Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.
Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Битва_на_реке_Иори&oldid=81277658»