Венская битва (1683)

Битва при Вене
Основной конфликт: Великая Турецкая война
Венская битва 11 сентября 1683 г.
Дата	11 сентября 1683 года
Место	Вена, Австрия
Итог	Решающая победа Священной Лиги
Противники
Священная Лига: Речь Посполитая Священная Римская империя Священная Римская империя Саксония Франкония Бавария Швабия Османская империя Османская империя Крымское ханство Трансильвания Молдавское княжество Валахия
Командующие
Ян III Собеский, король Польский, великий князь Литовский Кара Мустафа
Силы сторон
Примерно 84 450 человек 152 пушки Ок. 200 000 солдат в том числе 45 000 янычар ок. 300 пушек
Потери
4000 убитых 2500 раненых Минимум 10 000 погибших Минимум 5000 раненых Свыше 5000 попали в плен Потеряны все пушки

Ве́нская би́тва произошла 11 сентября 1683 года, после двухмесячной осады Вены, столицы Австрии, войском Османской империи. Победа христиан в этой битве навсегда положила конец завоевательным войнам Османской империи на европейской земле, а Австрия на десятилетия стала самой мощной державой Центральной Европы.

В крупномасштабном сражении победили польско-австрийско-германские войска под командованием Яна III Собеского, короля Польского и Великого князя Литовского. Войсками Османской империи командовал Кара-Мустафа, великий визирь Мехмеда IV.

Битва под Веной стала переломным событием в трёхвековой войне государств Центральной Европы против Османской империи. В течение последующих 16 лет австрийские войска перешли в масштабное наступление и отбили у турок значительные территории — южную Венгрию и Трансильванию.

Предпосылки к битве

Османская империя всегда стремилась захватить Вену. Стратегически важный крупный город, Вена контролировала Дунай, соединявший Чёрное море с Западной Европой, а также — торговые пути из Восточного Средиземноморья в Германию. Перед тем, как начать вторую осаду австрийской столицы (первая осада была в 1529 году), Османская империя в течение нескольких лет тщательно готовилась к войне. Турки чинили дороги и мосты, ведущие к Австрии и к базам снабжения своих войск, на которые они свозили со всей страны оружие, воинское снаряжение и артиллерию.

Кроме того, Османская империя оказывала военную поддержку венграм и некатолическим религиозным меньшинствам, жившим в занятой австрийцами части Венгрии. В этой стране на протяжении многих лет росло недовольство антипротестантской политикой императора Австрии Леопольда I Габсбурга, ярого сторонника католической Контрреформации. В итоге это недовольство вылилось в открытое восстание против Австрии, и в 1681 году протестанты и прочие противники Габсбургов объединились с турками. Турки же признали предводителя восставших венгров Имре Тёкёли королём Верхней Венгрии (нынешняя восточная Словакия и северо-восточная Венгрия), ранее отвоёванной им у Габсбургов. Они даже обещали венграм создать специально для них «Венское королевство», если те помогут им захватить город.

В 1681—1682 годах резко участились столкновения между силами Имре Тёкёли и австрийскими правительственными войсками. Последние вторглись в центральную часть Венгрии, что и послужило поводом к войне. Великий визирь Кара Мустафа-паша сумел убедить султана Мехмеда IV разрешить наступление на Австрию. Султан приказал визирю войти в северо-восточную часть Венгрии и осадить два замка — Дьёр и Комаром. В январе 1682 года началась мобилизация турецких войск, а 6 августа того же года Османская империя объявила Австрии войну.

В те времена возможности снабжения делали крайне рискованным любое крупномасштабное наступление. В этом случае после всего трёх месяцев боевых действий турецкой армии пришлось бы зазимовать далеко от родины, на вражеской территории. Поэтому в течение 15 месяцев, прошедших с начала мобилизации турок до их наступления, австрийцы интенсивно готовились к войне, заключали союзы с другими государствами Центральной Европы, что и сыграло решающую роль в поражении турок. Именно в эту зиму Леопольд I заключил союз с Польшей. Он обязался помочь полякам, если турки осадят Краков, а поляки, в свою очередь, обязались помочь Австрии, если турки осадят Вену.

31 марта 1683 года в Императорский Двор Габсбургов пришла нота об объявлении войны. Её послал Кара Мустафа от имени Мехмеда IV. На следующий день турецкая армия отправилась из города Эдирне в завоевательный поход. В начале мая турецкие войска прибыли в Белград, а затем пошли на Вену. 7 июля 40 000 татар стали лагерем в 40 км к востоку от австрийской столицы. Австрийцев же в том районе было вдвое меньше. После первых схваток Леопольд I отступил в Линц с 80 000 беженцев.

В знак поддержки король Польши летом 1683 года прибыл в Вену, демонстрируя тем самым готовность выполнить свои обязательства. Ради этого он даже оставил свою страну незащищённой. Чтобы уберечь Польшу от иноземного вторжения во время своего отсутствия, он пригрозил Имре Тёкёли разорить дотла его земли, если тот посягнёт на польскую землю.

Осада Вены

Основные силы турок прибыли под Вену 14 июля. В тот же день Кара Мустафа отправил в город ультиматум о сдаче города.

Граф Эрнст Рюдигер фон Штаремберг, командир оставшихся 11 000 солдат и 5000 ополченцев и 370 пушек, капитулировать наотрез отказался. За несколько дней до этого он получил страшное известие о резне в городе Перхтольдсдорфе, расположенном к югу Вены. Власти этого города приняли соглашение о сдаче, но турки вероломно его нарушили и учинили резню.

Жители Вены снесли многие дома вне городских стен, чтобы оставить осаждающих без прикрытия. Это дало возможность вести по туркам шквальный огонь, если бы те сразу пошли на приступ. В ответ Кара Мустафа приказал рыть в направлении города длинные траншеи, чтобы оградить своих солдат от огня.

Хотя у турок имелась отличная артиллерия из 300 орудий, укрепления Вены были очень крепкими, построенными по последнему слову тогдашней фортификационной науки. Поэтому туркам пришлось прибегнуть к минированию массивных городских стен.

У турецкого командования было два варианта взятия города: либо ринуться всеми силами на приступ (что вполне могло привести к победе, так как их было почти в 20 раз больше, чем защитников города), либо осадить город. Турки выбрали второй вариант.

Казалось бы, турки поступили нелогично, однако штурм грамотно укреплённого города всегда стоит осаждающим огромных жертв. Осада же была прекрасным способом взять город при минимуме потерь, и туркам это почти удалось. Единственное, чего они не приняли в расчёт, — это время. Их неторопливость в деле захвата Вены, предшествовавшее этому неспешное продвижение армии вглубь Австрии привели к тому, что главные силы христиан подоспели вовремя.

Турки перерезали все пути снабжения осаждённого города продовольствием. Гарнизон и жители Вены оказались в отчаянном положении. Истощение и страшная усталость стали настолько острыми проблемами, что граф фон Штаремберг приказал казнить любого, кто заснёт на своём посту. К концу августа силы осаждённых были практически полностью исчерпаны, но как раз в это время герцог Лотарингский Карл V разбил Имре Тёкёли при Бизамберге, в 5 км к северо-востоку от Вены.

6 сентября польская армия перешла Дунай у города Тульна, в 30 км к северо-западу от Вены, и соединилась с остальными войсками Священной Лиги, действия которой к тому времени уже благословил Папа Иннокентий XI. И только лишь Людовик XIV, противник Габсбургов, не только отказался помогать союзникам, но и воспользовался ситуацией для нападения на южную Германию.

В начале сентября 5000 опытных турецких сапёров взорвали один за другим значительные участки городских стен: Бургский бастион, Лёбельский бастион и Бургский равелин. В итоге образовались бреши шириной в 12 метров. Австрийцы же пытались рыть свои туннели, чтобы помешать турецким сапёрам. Но 8 сентября турки всё же заняли Бургский равелин и Низовую стену. И тогда осаждённые приготовились сражаться в самом городе.

Силы сторон

Численность османской армии составляла примерно 200 тысяч человек. Самой осадой занимались 18 тысяч янычар, а ещё 70 тысяч турецких солдат следили за окрестностями.

Решающее сражение произошло 11 сентября, когда к Вене подошли объединённые силы Священной Лиги с главнокомандующим — королём Польским и Великим князем Литовским Яном III Собеским:

• 26 000 солдат его собственного войска: 25 гусарских рот, 77 панцирных рот, 31 рота лёгкой кавалерии, пехота, драгуны, 28 пушек и 250 артиллеристов;
• 18 400 австрийцев (из них 8100 кавалеристов), 70 пушек — под командованием герцога Лотарингского Карла V;
• 20 000 баварских, франконских и швабских солдат с 38 пушками — под командованием принца Георга Фридриха Вальдекского;
• 9000 саксонцев (из них 7000 пехотинцев) с 16 пушками, ведомых курфюрстом Саксонии Иоганном Георгом III.

Всего 84 450 человек (из них 3 тыс. охраняли барабанщиков и в битве не участвовали) и 152 пушки.

Перед самой битвой

Союзным христианским силам приходилось действовать быстро. Нужно было спасти город от турок, иначе союзникам пришлось бы самим осаждать захваченную Вену. Несмотря на многонациональность и разнородность союзных сил, союзники всего лишь за шесть дней наладили чёткое командование войсками. Ядром войск стала польская тяжёлая кавалерия под командованием короля Польши. Боевой дух солдат был силён, ибо они шли в бой не во имя интересов своих королей, а во имя христианской веры. К тому же, в отличие от крестовых походов, война велась в самом сердце Европы.

Кара Мустафа же, имея в своём распоряжении достаточно времени для организации успешного противостояния силам союзников, подъёма боевого духа своих солдат, не сумел как следует воспользоваться такой возможностью. Он доверил защиту тыла крымскому хану и его кавалерии из 30 000 — 40 000 всадников.

Хан же чувствовал себя униженным оскорбительным обращением со стороны турецкого главнокомандующего. Поэтому он отказался атаковать польские войска на их пути через горы. И не одни только татары игнорировали приказы Кара Мустафы.

Помимо татар, турки не могли положиться и на молдаван и валахов, у которых были веские причины не любить Османскую империю. Турки не только обложили Молдавию и Валахию тяжкой данью, но и постоянно вмешивались в их дела, смещая местных правителей и ставя на их место своих марионеток. Когда князья Молдавии и Валахии узнали о завоевательных планах турецкого султана, они постарались предупредить об этом Габсбургов. Они также попытались уклониться от участия в войне, но турки принудили их. Есть много легенд о том, как молдавские и валашские пушкари заряжали свои орудия соломенными ядрами и стреляли ими по осаждённой Вене.

Из-за всех этих разногласий союзная армия сумела подойти к Вене. Герцог Лотарингии Карл V собрал войско на немецких территориях, которое получило усиление за счёт своевременного прибытия армии Собеского. Осада Вены длилась уже восьмую неделю, когда армия прибыла на северный берег Дуная. Войска Священной Лиги прибыли на Каленберг (Лысую Гору), господствовавшую над городом, и дали знать осаждённым о своём прибытии при помощи сигнальных ракет. На военном совете союзники пришли к решению переправиться через Дунай в 30 км выше по течению и наступать на город через венские леса. Ранним утром 12 сентября, перед самой битвой, для польского короля и его рыцарей была отслужена месса.

Битва

Битва началась до того, как все силы христиан были развёрнуты. В 4 часа утра турки атаковали, чтобы помешать союзникам как следует построить свои силы. Карл Лотарингский и австрийские войска контратаковали с левого фланга, в то время как немцы атаковали центр турок.

Тогда Кара Мустафа в свою очередь контратаковал, а часть элитных янычарских подразделений оставил для штурма города. Он хотел захватить Вену до прибытия Собеского, но было уже поздно. Турецкие сапёры прорыли туннель для полномасштабного подрыва стен, но пока они лихорадочно его засыпáли для усиления мощности взрыва, австрийцы успели прорыть встречный туннель и вовремя нейтрализовать мину.

Пока турецкие и австрийские сапёры состязались в скорости, наверху шла яростная битва. Польская кавалерия нанесла мощный удар по правому флангу турок. Последние же сделали основную ставку не на разгром союзных армий, а на срочный захват города. Это их и погубило.

После 12 часов битвы поляки продолжали прочно держаться на правом фланге турок. Христианская конница весь день простояла на холмах и наблюдала за битвой, в которой пока участвовали в основном пехотинцы. Примерно в 17 часов разделённая на четыре части кавалерия пошла в атаку. Одна из этих частей состояла из австро-германских всадников, а остальные три — из поляков и граждан Великого княжества Литовского. 20 000 кавалеристов (одна из крупнейших кавалерийских атак в истории) под личным командованием Яна Собеского спустились с холмов и прорвали ряды турок, и без того сильно уставших после целого дня битвы на два фронта. Христианские всадники ударили прямо по турецкому лагерю, в то время как гарнизон Вены выбежал из города и присоединился к избиению турок.

Османские войска были не только физически измотаны, но и пали духом после провала попытки подорвать стены и ворваться в город. А нападение кавалерии заставило их отступить на юг и на восток. Менее чем через три часа после атаки своей кавалерии христиане одержали полную победу и спасли Вену.

После битвы Ян Собеский перефразировал знаменитое изречение Юлия Цезаря, сказав: «Venimus, Vidimus, Deus vicit» — «Мы пришли, мы увидели, Бог победил».

Последствия битвы

Турки потеряли не менее 15 тыс. человек убитыми и ранеными; свыше 5 тыс. мусульман попало в плен. Союзники захватили все османские пушки. При этом потери союзников составили 4,5 тыс. человек. Хотя турки и отступали в страшной спешке, они всё же успели перебить всех австрийских пленных, за исключением нескольких дворян, оставленных в живых с расчётом получить за них выкуп.

Добыча, попавшая в руки христиан, была огромна. Спустя несколько дней в письме к свой жене Ян Собеский писал:

«Мы захватили неслыханные богатства… палатки, овец, скот и немалое число верблюдов… Это победа, равной которой ещё не было, враг полностью уничтожен и всего лишился. Им остаётся только бежать, спасая свои жизни… Командир Штаремберг обнимал и целовал меня и называл меня своим спасителем».

Это бурное выражение благодарности не помешало Штарембергу приказать немедленно начать восстановление сильно повреждённых укреплений Вены — на случай турецкого контрудара. Однако это оказалось излишним. Победа под Веной положила начало отвоёвыванию Венгрии и (временно) некоторых балканских стран.

В 1699 году Австрия подписала Карловицкий мир с Османской империей. Задолго до этого турки расправились с потерпевшим сокрушительное поражение Кара Мустафой: 25 декабря 1683 года Кара Мустафа-паша по приказу командира янычар был казнён в Белграде (удавлен шёлковым шнурком, за каждый конец которого тянули несколько человек).

Историческое значение

Хотя в то время ещё никто этого не знал, битва под Веной предопределила ход всей войны. Турки безуспешно сражались последующие 16 лет, потеряв Венгрию и Трансильванию, пока окончательно не признали своё поражение. Конец войне был положен Карловицким миром.

Политика Людовика XIV предопределила ход истории на столетия вперёд: немецкоговорящие страны были вынуждены вести войны одновременно и на Западном, и на Восточном фронте. Пока германские войска сражались в составе Священной Лиги, Людовик воспользовался этим, завоевав Люксембург, Эльзас и Страсбург, разорил огромные территории на юге Германии. А Австрия не могла оказать немцам никакой поддержки в их войне с Францией, пока шла война с турками.

В честь Яна Собеского австрийцы построили в 1906 году церковь в честь св. Иосифа на вершине холма Каленберг, к северу от Вены. Железнодорожная трасса Вена — Варшава также названа в честь Собеского. Созвездие Щит Собеского также было названо в его честь.

Польско-австрийская дружба недолго длилась после этой победы, так как Карл V Лотарингский принялся принижать роль Яна III Собеского и польского войска в битве. Ни сам Собеский, ни Речь Посполитая от спасения Австрии ничего существенного не выиграли. Напротив, битва под Веной ознаменовала зарождение будущей Австрийской империи (1804—1867) и падение Речи Посполитой. В 1772 и 1795 годах Габсбурги приняли участие в первом и третьем разделах Речи Посполитой, в результате чего это государство исчезло с политической карты Европы. Показательно высказывание Николая I: «Самым глупым из польских королей был Ян Собеский, а самым глупым из русских императоров — я. Собеский — потому, что спас Австрию в 1683-м, а я — потому, что спас её в 1848-м». (Крымская война была проиграна Россией в первую очередь из-за вероломства Австрии: половину своей армии Россия вынуждена была держать на австрийской границе во избежание «удара в спину»).

Религиозное значение

В память о победе над мусульманами, поскольку Собеский поручил своё королевство заступничеству Девы Марии Ченстоховской, папа Иннокентий XI постановил отмечать праздник Святого Имени Марии не только в одной Испании и Неаполитанском королевстве, но и во всей Церкви. В литургическом календаре Римско-Католической Церкви это 12 сентября.

Из металла трофейных орудий, завоёванных в битве, в 1711 году для Собора Святого Стефана был отлит колокол Пуммерин.

В культуре

По легенде, именно после победы в Венской битве в городе начали пить кофе и появились кофейни.

В музыке

• Австрийский композитор Иоганн Йозеф Фукс увековечил битву в своей партите Turcaria, которая имеет подзаголовок «Музыкальный портрет осады Вены турками в 1683 году».
• Венской битве и вкладу крылатых гусар в победу австрийской стороны посвящена песня группы Sabaton «Winged Hussars» из альбома The Last Stand.

В литературе

• Мональди Р., Сорти Ф. Imprimatur: В печать. — (Серия: Исторический детектив). — М.: АСТ; АСТ Москва; Транзиткнига, 2006. — ISBN 5-17-033234-3 ; 5-9713-1419-X ; 5-9578-2806-8.
• Малик В. [lib.ru/PRIKL/MALIK/shelkovyj_shnurok.txt Шёлковый шнурок]. — М.: Детская литература, 1985.
• Новичев А. Д. История Турции. Т. 1. — Л.: Изд-во ЛГУ, 1963.
• Подхородецкий Л. Вена, 1683. — Пер. с польск. — М.: АСТ, 2002. — ISBN 5-17-014474-1.
• Эмиддио Дортелли Д'Асколи. Описание Чёрного моря и Татарии. / Пер. Н. Пименова. Предисл. А. Л. Бертье-Делагарда. — Записки Одесского общества истории и древностей. Т. 24. — Одесса: «Экономическая» тип. и лит., 1902.
• Чухлиб Т. [www.academia.edu/16668073/Taras_Chukhlib._VIENNA_1683_UKRAINE-RUS_IN_THE_BATTLE_FOR_THE_GOLDEN_APPLE_OF_EUROPE._Kyjiv_2013._559_p._%D0%A2%D0%B0%D1%80%D0%B0%D1%81_%D0%A7%D1%83%D1%85%D0%BB%D1%96%D0%B1._%D0%92%D1%96%D0%B4%D0%B5%D0%BD%D1%8C_1683_%D0%A3%D0%BA%D1%80%D0%B0%D1%97%D0%BD%D0%B0-%D0%A0%D1%83%D1%81%D1%8C_%D1%83_%D0%B1%D0%B8%D1%82%D0%B2%D1%96_%D0%B7%D0%B0_%D0%B7%D0%BE%D0%BB%D0%BE%D1%82%D0%B5_%D1%8F%D0%B1%D0%BB%D1%83%D0%BA%D0%BE_%D0%84%D0%B2%D1%80%D0%BE%D0%BF%D0%B8._-_%D0%9A%D0%B8%D1%97%D0%B2_2013._-_559_%D1%81._%D1%84%D0%BE%D1%82%D0%BE%D1%82%D0%B8%D0%BF%D1%96%D1%87%D0%BD%D0%B8%D0%B9_%D1%82%D0%B0_%D1%96%D0%BB%D1%8E%D1%81%D1%82%D1%80%D0%B0%D1%82%D0%B8%D0%B2%D0%BD%D0%B8%D0%B9_%D0%B4%D0%BE%D0%B4%D0%B0%D1%82%D0%BA%D0%B8_ Вена 1683: Украина-Русь в битве за «золотое яблоко» Европы]. — Киев: Клио, 2013. — ISBN 978-617-7023-03-5.

В кинематографе

• «11 сентября 1683» — художественный фильм, реж. Ренцо Мартинелли (Италия, Польша, 2012).

См. также

• Осада Вены (1529)
• Великая Турецкая война

Ссылки

• Е. П. Карнович. Очерки и рассказы из старинного быта Польши. Ян Собеский под Веною.

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Венская битва (1683)

– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить:
– Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война – это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много люден (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! – тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. – Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! – прибавил он. – Однако ты спишь, да и мне пера, поезжай в Горки, – вдруг сказал князь Андрей.
– О нет! – отвечал Пьер, испуганно соболезнующими глазами глядя на князя Андрея.
– Поезжай, поезжай: перед сраженьем нужно выспаться, – повторил князь Андрей. Он быстро подошел к Пьеру, обнял его и поцеловал. – Прощай, ступай, – прокричал он. – Увидимся ли, нет… – и он, поспешно повернувшись, ушел в сарай.
Было уже темно, и Пьер не мог разобрать того выражения, которое было на лице князя Андрея, было ли оно злобно или нежно.
Пьер постоял несколько времени молча, раздумывая, пойти ли за ним или ехать домой. «Нет, ему не нужно! – решил сам собой Пьер, – и я знаю, что это наше последнее свидание». Он тяжело вздохнул и поехал назад в Горки.
Князь Андрей, вернувшись в сарай, лег на ковер, но не мог спать.
Он закрыл глаза. Одни образы сменялись другими. На одном он долго, радостно остановился. Он живо вспомнил один вечер в Петербурге. Наташа с оживленным, взволнованным лицом рассказывала ему, как она в прошлое лето, ходя за грибами, заблудилась в большом лесу. Она несвязно описывала ему и глушь леса, и свои чувства, и разговоры с пчельником, которого она встретила, и, всякую минуту прерываясь в своем рассказе, говорила: «Нет, не могу, я не так рассказываю; нет, вы не понимаете», – несмотря на то, что князь Андрей успокоивал ее, говоря, что он понимает, и действительно понимал все, что она хотела сказать. Наташа была недовольна своими словами, – она чувствовала, что не выходило то страстно поэтическое ощущение, которое она испытала в этот день и которое она хотела выворотить наружу. «Это такая прелесть был этот старик, и темно так в лесу… и такие добрые у него… нет, я не умею рассказать», – говорила она, краснея и волнуясь. Князь Андрей улыбнулся теперь той же радостной улыбкой, которой он улыбался тогда, глядя ей в глаза. «Я понимал ее, – думал князь Андрей. – Не только понимал, но эту то душевную силу, эту искренность, эту открытость душевную, эту то душу ее, которую как будто связывало тело, эту то душу я и любил в ней… так сильно, так счастливо любил…» И вдруг он вспомнил о том, чем кончилась его любовь. «Ему ничего этого не нужно было. Он ничего этого не видел и не понимал. Он видел в ней хорошенькую и свеженькую девочку, с которой он не удостоил связать свою судьбу. А я? И до сих пор он жив и весел».
Князь Андрей, как будто кто нибудь обжег его, вскочил и стал опять ходить перед сараем.


25 го августа, накануне Бородинского сражения, префект дворца императора французов m r de Beausset и полковник Fabvier приехали, первый из Парижа, второй из Мадрида, к императору Наполеону в его стоянку у Валуева.
Переодевшись в придворный мундир, m r de Beausset приказал нести впереди себя привезенную им императору посылку и вошел в первое отделение палатки Наполеона, где, переговариваясь с окружавшими его адъютантами Наполеона, занялся раскупориванием ящика.
Fabvier, не входя в палатку, остановился, разговорясь с знакомыми генералами, у входа в нее.
Император Наполеон еще не выходил из своей спальни и оканчивал свой туалет. Он, пофыркивая и покряхтывая, поворачивался то толстой спиной, то обросшей жирной грудью под щетку, которою камердинер растирал его тело. Другой камердинер, придерживая пальцем склянку, брызгал одеколоном на выхоленное тело императора с таким выражением, которое говорило, что он один мог знать, сколько и куда надо брызнуть одеколону. Короткие волосы Наполеона были мокры и спутаны на лоб. Но лицо его, хоть опухшее и желтое, выражало физическое удовольствие: «Allez ferme, allez toujours…» [Ну еще, крепче…] – приговаривал он, пожимаясь и покряхтывая, растиравшему камердинеру. Адъютант, вошедший в спальню с тем, чтобы доложить императору о том, сколько было во вчерашнем деле взято пленных, передав то, что нужно было, стоял у двери, ожидая позволения уйти. Наполеон, сморщась, взглянул исподлобья на адъютанта.
– Point de prisonniers, – повторил он слова адъютанта. – Il se font demolir. Tant pis pour l'armee russe, – сказал он. – Allez toujours, allez ferme, [Нет пленных. Они заставляют истреблять себя. Тем хуже для русской армии. Ну еще, ну крепче…] – проговорил он, горбатясь и подставляя свои жирные плечи.
– C'est bien! Faites entrer monsieur de Beausset, ainsi que Fabvier, [Хорошо! Пускай войдет де Боссе, и Фабвье тоже.] – сказал он адъютанту, кивнув головой.
– Oui, Sire, [Слушаю, государь.] – и адъютант исчез в дверь палатки. Два камердинера быстро одели его величество, и он, в гвардейском синем мундире, твердыми, быстрыми шагами вышел в приемную.
Боссе в это время торопился руками, устанавливая привезенный им подарок от императрицы на двух стульях, прямо перед входом императора. Но император так неожиданно скоро оделся и вышел, что он не успел вполне приготовить сюрприза.
Наполеон тотчас заметил то, что они делали, и догадался, что они были еще не готовы. Он не захотел лишить их удовольствия сделать ему сюрприз. Он притворился, что не видит господина Боссе, и подозвал к себе Фабвье. Наполеон слушал, строго нахмурившись и молча, то, что говорил Фабвье ему о храбрости и преданности его войск, дравшихся при Саламанке на другом конце Европы и имевших только одну мысль – быть достойными своего императора, и один страх – не угодить ему. Результат сражения был печальный. Наполеон делал иронические замечания во время рассказа Fabvier, как будто он не предполагал, чтобы дело могло идти иначе в его отсутствие.
– Я должен поправить это в Москве, – сказал Наполеон. – A tantot, [До свиданья.] – прибавил он и подозвал де Боссе, который в это время уже успел приготовить сюрприз, уставив что то на стульях, и накрыл что то покрывалом.
Де Боссе низко поклонился тем придворным французским поклоном, которым умели кланяться только старые слуги Бурбонов, и подошел, подавая конверт.
Наполеон весело обратился к нему и подрал его за ухо.
– Вы поспешили, очень рад. Ну, что говорит Париж? – сказал он, вдруг изменяя свое прежде строгое выражение на самое ласковое.
– Sire, tout Paris regrette votre absence, [Государь, весь Париж сожалеет о вашем отсутствии.] – как и должно, ответил де Боссе. Но хотя Наполеон знал, что Боссе должен сказать это или тому подобное, хотя он в свои ясные минуты знал, что это было неправда, ему приятно было это слышать от де Боссе. Он опять удостоил его прикосновения за ухо.
– Je suis fache, de vous avoir fait faire tant de chemin, [Очень сожалею, что заставил вас проехаться так далеко.] – сказал он.
– Sire! Je ne m'attendais pas a moins qu'a vous trouver aux portes de Moscou, [Я ожидал не менее того, как найти вас, государь, у ворот Москвы.] – сказал Боссе.
Наполеон улыбнулся и, рассеянно подняв голову, оглянулся направо. Адъютант плывущим шагом подошел с золотой табакеркой и подставил ее. Наполеон взял ее.
– Да, хорошо случилось для вас, – сказал он, приставляя раскрытую табакерку к носу, – вы любите путешествовать, через три дня вы увидите Москву. Вы, верно, не ждали увидать азиатскую столицу. Вы сделаете приятное путешествие.
Боссе поклонился с благодарностью за эту внимательность к его (неизвестной ему до сей поры) склонности путешествовать.
– А! это что? – сказал Наполеон, заметив, что все придворные смотрели на что то, покрытое покрывалом. Боссе с придворной ловкостью, не показывая спины, сделал вполуоборот два шага назад и в одно и то же время сдернул покрывало и проговорил:
– Подарок вашему величеству от императрицы.
Это был яркими красками написанный Жераром портрет мальчика, рожденного от Наполеона и дочери австрийского императора, которого почему то все называли королем Рима.
Весьма красивый курчавый мальчик, со взглядом, похожим на взгляд Христа в Сикстинской мадонне, изображен был играющим в бильбоке. Шар представлял земной шар, а палочка в другой руке изображала скипетр.
Хотя и не совсем ясно было, что именно хотел выразить живописец, представив так называемого короля Рима протыкающим земной шар палочкой, но аллегория эта, так же как и всем видевшим картину в Париже, так и Наполеону, очевидно, показалась ясною и весьма понравилась.
– Roi de Rome, [Римский король.] – сказал он, грациозным жестом руки указывая на портрет. – Admirable! [Чудесно!] – С свойственной итальянцам способностью изменять произвольно выражение лица, он подошел к портрету и сделал вид задумчивой нежности. Он чувствовал, что то, что он скажет и сделает теперь, – есть история. И ему казалось, что лучшее, что он может сделать теперь, – это то, чтобы он с своим величием, вследствие которого сын его в бильбоке играл земным шаром, чтобы он выказал, в противоположность этого величия, самую простую отеческую нежность. Глаза его отуманились, он подвинулся, оглянулся на стул (стул подскочил под него) и сел на него против портрета. Один жест его – и все на цыпочках вышли, предоставляя самому себе и его чувству великого человека.
Посидев несколько времени и дотронувшись, сам не зная для чего, рукой до шероховатости блика портрета, он встал и опять позвал Боссе и дежурного. Он приказал вынести портрет перед палатку, с тем, чтобы не лишить старую гвардию, стоявшую около его палатки, счастья видеть римского короля, сына и наследника их обожаемого государя.
Как он и ожидал, в то время как он завтракал с господином Боссе, удостоившимся этой чести, перед палаткой слышались восторженные клики сбежавшихся к портрету офицеров и солдат старой гвардии.
– Vive l'Empereur! Vive le Roi de Rome! Vive l'Empereur! [Да здравствует император! Да здравствует римский король!] – слышались восторженные голоса.
После завтрака Наполеон, в присутствии Боссе, продиктовал свой приказ по армии.