Битва под Дмитровом

Битва под Дмитровом
Основной конфликт: Русско-польская война (1609—1618)
Дата	10 (20) февраля 1610 года
Место	Дмитров, ныне Московская область
Итог	победа русского войска
Противники
Речь Посполитая Российское царство
Командующие
Ян Пётр Сапега Михаил Скопин-Шуйский
Силы сторон
10-15 тысяч 12 тысяч
Потери
основная часть войска малые

Битва под Дмитровом — сражение времён польско-литовской интервенции в ходе выступления Лжедмитрия II и русско-польской войны 1609—1618 годов.

Предыстория

Предпринятый из Новгорода освободительный поход русско-шведской армии во главе с Михаилом Скопиным-Шуйским и Понтусом Делагарди обернулся для польско-литовских интервентов рядом поражений. Войска осаждавшего Троице-Сергиеву лавру гетмана Яна Сапеги понесли ощутимые потери в боях под Александровской слободой и с отрядами воевод Головина, Жеребцова и Валуева близ Троице-Сергиевой лавры. При подходе основных войск Скопина-Шуйского Сапега без боя снял осаду и отступил в Дмитров. Русская армия последовала за ним.

Первыми к Дмитрову подошли манёвренные отряды русских лыжников, сформированные Скопиным-Шуйским из ратников северных и поморских городов для ведения войны в условиях глубоких снегов. Их общую численность шведский историк Юхан Видекинд оценивал в четыре тысячи. 24 января (3 февраля) они внезапно напали на сторожевую заставу Сапеги и разгромили её. На открытый бой в поле с литовской конницей лыжники не решились, однако оставались вблизи города, блокируя все дороги. Попытки Сапеги с помощью конницы устранить блокаду города не принесли успеха. Ожидать помощи от Романа Ружинского из Тушинского лагеря или Александра Лисовского, заблокированного в Суздале, Сапега не мог.

Тем временем к городу подошли основные силы армии Скопина-Шуйского. Поскольку штурм города, укреплённого деревянно-земляным кремлём, был чреват крупными потерями и иностранные наёмники отказывались в нём участвовать, Скопин-Шуйский предпочёл держать город в осаде, понимая, что долгое пребывание в таком положении Сапеге невыгодно, и тот, в конце концов, будет искать открытого боя в поле.

Ход сражения

Расчёт Скопина-Шуйского оправдался и 10 (20) февраля удалось выманить часть польского гарнизона из города.

Сражение началось нападением русских ратников на острог, за деревянными стенами которого укрывались казацкие сотни Сапеги. Удар оказался настолько неожиданным и сильным, что укрепления были прорваны и началось избиение казаков. Волей-неволей Сапеге пришлось посылать на их выручку польские роты из города. Но помощь опоздала, казаки уже бежали в панике, бросив все пушки, боеприпасы и продовольствие. Под ударом оказались польские роты, которые Сапега не успел отвести обратно в город. Они тоже понесли тяжёлые потери. В один день гетман лишился большей части своего войска.

Немногочисленный гарнизон, остававшийся в Дмитрове, хоть и мог защищать городские стены, однако никаких активных действий более предпринимать не мог и серьёзной опасности более не представлял.

Результат

Поражение Сапеги стало финальным аккордом интервенции в поддержку Лжедмитрия II, хотя сам Лжедмитрий II на момент Дмитровской битвы уже бежал из Тушинского лагеря, где наёмники арестовали его за невыплату жалования. Остатки армии Сапеги покинули Дмитров, а Тушинский лагерь расформировался. Все польско-литовские отряды, находящиеся вглуби Русского государства, устремились под Смоленск, на соединение с осаждающей город армией короля Сигизмунда III.

Литература

• Каргалов В. В. Московские воеводы XVI-XVII вв. — М.: ООО «ТИД «Русское слово—РС», 2002

Отрывок, характеризующий Битва под Дмитровом

– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)