Битва под Усвятом (1226)
| Битва под Усвятом | |||
| Основной конфликт: Русско-литовские войны | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место |
Лёд Усвятского озера | ||
| Итог |
Победа Ярослава Всеволодовича | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Битва под Усвятом (1226) — битва между войсками князя новгородского и переяславль-залесского Ярослава Всеволодовича и литовскими князьями, закончившаяся поражением литовцев.
История
После поражения смоленских князей в битве на Калке в 1223 году их военные возможности временно ослабли, чем попытались воспользоваться литовцы. Однако, участвовавшие летом 1223 года в походе против ордена меченосцев (под руководством Ярослава Всеволодовича) и не принимавшие участия в битве на Калке владимирские и новгородские войска сохранили боеспособность.
В 1225 году 7 тысяч литовцев захватили всю Торопецкую волость, опустошили села около Торжка, не дойдя до города только трёх верст, перебили многих купцов.
Ярославу, не получившему помощь из Новгорода, помогли, согласно новгородской летописи, новоторжцы, торопчане со своим князем Давыдом Мстиславичем (братом Мстислава Удатного) и Владимир с сыном[2]. Согласно Лаврентьевской летописи[3], в 1224 году Юрий Всеволодович Владимирский посылал своего младшего брата Владимира и племянника Всеволода Константиновича в военный поход, однако, цель похода летопись не указывает, помещая событие между поставлением в Киеве митрополита Кирилла (произошедшим 6 января 1225 года) и битвой под Усвятом (до весны 1226 года). Однако, о детях Владимира ничего не известно, и в новгородской летописи речь может идти о брате Мстислава Удатного Владимире Мстиславиче и его сыне Ярославе.
Ярослав нагнал литовцев близ Усвята, разбил, перебил 2 тысячи человек и отнял добычу. Летопись сообщает о гибели в этом бою князя Давыда Мстиславича.
Вторжение 1225/26 стало первым, в котором литовцам противостояли силы Северо-Восточной Руси.
Напишите отзыв о статье "Битва под Усвятом (1226)"
Примечания
- ↑ Сыропустное воскресенье. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/beregk/02.php Бережков Н. Хронология русского летописания. Глава II. ХРОНОЛОГИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ К ЛАВРЕНТЬЕВСКОЙ ЛЕТОПИСИ.]
- ↑ [www.krotov.info/acts/12/pvl/novg06.htm Новгородская первая летопись старшего извода]
- ↑ [www.krotov.info/acts/12/pvl/lavr25.htm Лаврентьвская летопись]
Отрывок, характеризующий Битва под Усвятом (1226)
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
