Битва при Абукире (1799)
| Битва при Абукире | |||
| Основной конфликт: Египетский поход Бонапарта Война второй коалиции | |||
 Мюрат в битве при Абукире. | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
Решительная победа французских войск | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Битва при Абукире — сражение, произошедшее 25 июля 1799 года между восьмитысячной французской армией генерала Наполеона Бонапарта и восемнадцатитысячной турецкой армией, высадившейся у мыса Абукир, где за год до этого адмирал Нельсон уничтожил почти весь французский флот. Этим сражением Бонапарт как бы смыл позор Франции за недавнее поражение. Битва стала одной из самых блестящих в его карьере, так как её итогом стало абсолютное уничтожение турецкой армии при минимальных потерях французов.
Содержание
Перед битвой
Завоевавший Египет к осени 1798 года вследствие своей Египетской экспедиции, генерал Бонапарт, ставший фактическим правителем этого государства, к концу 1798-го года решил продолжить свой поход, изначально готовившийся против английской Индии. После того, как в начале 1799-го года Бонапарт начал кампанию за завоевание Сирии и покинул Египет, турки решили вернуть его себе во время отсутствия основных сил французской армии и её главнокомандующего. Заручившись поддержкой англичан, Саид Мустафа-паша во главе 18 000-ной армии на английских судах к середине июля были переправлены к египетским берегам и 14 июля высадились у форта Абукир, а 16-го турки овладели самим фортом. Но дальше они не пошли, а решили занять оборонительную позицию. К тому времени Бонапарт, знавший об этих планах, вынужден был снять осаду с последней оставшейся в Палестине крепости Акры и повернул назад в Египет. 25 июля он стянул к Абукиру 7700 солдат и с этими силами решил немедленно начать сражение именно в Абукире, чтобы таким образом смыть прошлогодний позор французских моряков.
Ход сражения
После двух часов подготовки началась артиллерийская дуэль между турецкими батареями, расположенными на двух холмах, и батареями полевых орудий дивизии Ланна и Дестэна. Генерал Мюрат выслал вперёд две кавалерийские колонны, по четыре эскадрона и три лёгких орудия в каждой. Первая колонна направилась в промежуток между холмами, на которых расположились турки. Огонь турецких стрелков был очень силён с обеих сторон, но когда снаряды и ядра лёгких орудий, сопровождавших кавалерийские колонны, стали поражать их сзади, они встревожились за свою линию отступления и потеряли выдержку. Генералы Ланн и Дестэн, вовремя заметив это, беглым шагом взобрались на обе высоты. Турки скатились вниз в долину, где их ожидала кавалерия. Не имея возможности отступить, они были прижаты к морю — одни на берегу внутреннего рейда, другие — на берегу открытого моря. Преследуемые картечью и ружейным огнём, атакуемые кавалерией, эти беглецы бросились в волны. Они пытались достичь своих судов вплавь, но девять десятых были поглощены морем. Тогда центр первой линии турок двинулся вперед, чтобы прийти на помощь крыльям. Мюрат умелым манёвром окружил противника. Пехота Ланюсса, оставшаяся в результате этого маневра без прикрытия кавалерии, беглым шагом двинулась вперёд батальонными колоннами, на дистанции развёртывания. Смятение охватило центр, зажатый между кавалерией и пехотой. Лишенные возможности отступить, турки не имеют другого выхода, как броситься в море, ища спасения в направлении налево и направо. Их постигает та же участь, что и первых, — они погибают в море. Вскоре в волнах можно было заметить только несколько тысяч тюрбанов и шалей, которые море выбросило потом на берег. Шёл первый час сражения, а 8000 человек уже погибли: 5400 утонули, 1400 были убиты или ранены на поле сражения, 1200 сдались в плен; в руки победителя попали 18 пушек, 30 зарядных ящиков, 50 знамён.
Теперь французы могли приступить к атаке второй линии вражеской армии, но она занимала на редкость удачную позицию. Справа и слева она примыкала к морю и прикрывалась фланкирующим огнём канонерок и 17 полевых орудий. Центр занимал редут холма Везир. Казалось невозможным атаковать эту позицию, даже после только что достигнутого успеха. Бонапарт собрался было занять позиции на двух захваченных возвышенностях, но вскоре установил, что у подножья утёса Колодезь берег вдаётся в рейд в виде мыса. Батарея, установленная у входа на этот мыс, смогла бы обстреливать с тыла весь правый фланг противника. Действительно, она принудила его сосредоточиться между редутом и деревней, переменив фронт и отведя левый фланг назад. Этот манёвр оставлял на левом фланге линии промежуток в 200 туазов (~полкилометра), через который можно было совершить прорыв, что и было осуществлено. Ведомый полковником Кретэном, который стремился со славой вернуться на свой редут первым, Мюрат с 600 всадниками проник в этот промежуток. Между тем Ланюсс и Дестэн вели сильный артиллерийский огонь по центру и правому флангу противника. 18-й линейный, не вовремя брошенный в атаку, дрогнул в момент, когда редут был уже почти захвачен им, и оставил на гласисе 50 раненых. Турки, следуя своему обычаю, высыпали на гласис, чтобы отрубить головы этим раненым французам. 69-я бригада французов, возмущенная этой жестокостью, беглым шагом ринулась на редут и проникла в него. Кавалерия, пройдя между холмом Везира и деревней, ударила во фланг второй линии и прижала её к морю, Ланн пошел прямо на деревню и закрепился в ней, оттуда он направился к лагерю паши, где находился резерв. Вся эта оконечность полуострова превратилась в поле резни, беспорядка и смятения. Саид Мустафа-паша, с ханджаром в руке, окруженный самыми отважными воинами, отчаянно дрался с атакующими французами, он получил тяжелую рану в руку от генерала Мюрата, которого в свою очередь ранил в голову выстрелом из пистолета. Рана оказалась очень удачной — пуля вошла в одну щеку, а вышла через другую, при этом не задев кость и не повредив зубов. После этого Мустафа-паша уступил необходимости и сдался в плен с тысячью своих воинов. Остальные, охваченные ужасом, бежали и искали спасение в волнах, предпочитая морскую пучину милости победителя. Сэр Сидней Смит, который командовал флотом, доставившим турок в Абукир и решивший тоже поучаствовать в битве, едва не был захвачен в плен и с трудом добрался до своей шлюпки. Три бунчука паши, 100 знамен, 32 полевых орудия, 120 зарядных ящиков, все палатки, обозы, 400 лошадей остались на поле сражения.
Итог битвы
Французы одержали абсолютную победу, турецкая армия была разгромлена. Потери французов в этом сражении составили 200 убитыми и 550 ранеными. Турки потеряли в нем почти всю свою армию, 2000 убитыми, 5000 пленными, 10000-11000 утонувшими. Это сражение закрепило власть французов в Египте вплоть до 1802 года, когда по Амьенскому миру Франция обязалась оставить данные территории.
Напишите отзыв о статье "Битва при Абукире (1799)"
Литература
- Chandler, David, The Campaigns of Napoleon New York, Macmillan, 1966.
- Хуан Коул, Napoleon’s Egypt: Invading the Middle East Palgrave Macmillan, 2007. [ISBN 1-4039-6431-9]
- Herold, J. Christopher, Bonaparte in Egypt — London, Hamish Hamilton, 1962.
- Herold, J. Christopher, The Age of Napoleon. New York, American Heritage, 1963.
- Moorehead, Alan, The Blue Nile New York, Harper & Row, 1962.
Отрывок, характеризующий Битва при Абукире (1799)
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.
Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
