Битва при Азенкуре

Битва при Азенкуре
Основной конфликт: Столетняя война
Битва при Азенкуре, миниатюра XV века
Дата	25 октября 1415
Место	Азенкур (Франция)
Итог	Решительная победа англичан
Противники
Королевство Англия Королевство Франция
Командующие
Генрих V Шарль д’Альбре†
Силы сторон
6000 человек, до 5/6 — лучники, вооружённые длинными луками, 1/6 — пехота и конные рыцарские отряды По другим данным — 1500 тяжеловооружённых всадников, 7000 лучников и приблизительно 1500 военных слуг 36 000 человек (10 000 рыцарей и тяжеловооружённых всадников, неизвестное количество пехотинцев, лучников и арбалетчиков), по другим данным — 10 000 тяжёлой конницы (из них только 1400 были посажены на коней), несколько тысяч пехоты и стрелков, общая численность французской армии — 12—15 000 воинов, а также приблизительно 10 000 военных слуг , или же 4—6000 воинов вообще, с неизвестным количеством слуг в обозе.
Потери
около 112 человек убитыми, в том числе 13 рыцарей, неизвестное количество раненых 7—10 тысяч воинов убитыми, 1200 рыцарей пленными

Би́тва при Азенку́ре (фр. Bataille d'Azincourt, англ. Battle of Agincourt) — сражение, состоявшееся 25 октября 1415 года между французскими и английскими войсками близ местечка Азенкур в Северной Франции во время Столетней войны. Особенность этого сражения заключается в том, что имевшая значительное численное превосходство французская армия потерпела сокрушительное поражение, понеся существенные потери. Причиной столь поразительной диспропорции в потерях (несколько тысяч со стороны французов и всего несколько десятков со стороны англичан) было тактически грамотное применение англичанами масс стрелков, вооружённых длинными луками, в сочетании с отрядами тяжеловооружённых воинов (подобная тактика и вооружение уже были применены против французов англичанами при Креси в 1346 году; в 1368 году французский король Карл V Мудрый издал указ о вооружении луками всего народа, но этот обычай не прижился во Франции, в том числе и из-за того, что успехи англичан в большей степени были связаны не с длинным луком, а с феодальной анархией в самой Франции).

Сражение открыло новую страницу в истории Франции. В результате поражения при Азенкуре французы были вынуждены подписать в 1420 году договор в Труа, согласно которому английский король Генрих V объявлялся наследником французского трона. В планы Генриха V входила также организация очередного крестового похода. Обе эти цели так и не были достигнуты — Генрих V умер 31 августа 1422 года в возрасте 34 лет от дизентерии, которой заболел, видимо, при осаде французского города Мо.

Подготовка к сражению

Генрих V вторгся во Францию после провала мирных переговоров с французским правителем. Претендуя на титул французского короля, Генрих вступил в борьбу за земли, которые, как он полагал, принадлежали ему по праву — Нормандское герцогство. 13 августа 1415 года 28-летний английский король Генрих V во главе двенадцатитысячной армии высадился в устье реки Сены и осадил порт Арфлёр, которому придавал важное стратегическое значение, поскольку порт являлся ключом к Нормандии. Порт оказался отнюдь не лёгкой добычей: его защищали толстые стены, усиленные 26 башнями, а гарнизон города насчитывал 1000 воинов. Вопреки ожиданиям короля осада затянулась, и город капитулировал лишь 22 сентября. Английская армия, понеся тяжёлые потери от болезней, продолжила поход лишь 8 октября. Генрих направил большую часть своих войск (около 9000 человек) в Кале, где англичане могли переждать надвигавшуюся зиму и восстановиться от ран и болезней. Весть о взятии Арфлёра быстро дошла до Парижа. В короткое время французы собрали в Руане крупные силы. После того, как английский король начал отступление на север, французы начали активное преследование английской армии, чтобы блокировать её у реки Соммы и не допустить дальнейшее продвижение к порту. Поначалу французам сопутствовал успех: они вынудили английского короля повернуть на юг, однако англичане в конце концов переправились через Сомму и продолжили движение на север. Не защищённые рекой, французы колебались. Войска встретились 24 октября близ деревни Азенкур, неподалёку от Кале. Весь день шёл проливной дождь, близился вечер, и оба командующих предпочли дождаться утра 25 октября.

Англичане были истощены длительным переходом, недостатком провианта и болезнями, их боевой дух был не на высоте. Генрих ясно понимал, что он вынужден вступить в бой, чтобы получить возможность отвести армию в Кале и одновременно не допустить пополнение французских войск находящимися в пути подкреплениями. Французы были лучше вооружены, кроме того, они численно превосходили английское войско. Согласно английским источникам, в день перед сражением англичане молились и каялись в своих грехах. Французские хронисты заявляют, что в день перед битвой английский король произнёс речь перед своим войском, в которой сообщил, что в случае успеха французов английские рыцари будут захвачены в плен и отпущены лишь за большой выкуп, в то время как простых воинов ждёт гораздо худшая участь.

Напротив, французы, многократно превосходившие в численности своих противников, были уверены в быстрой и решительной победе. По их мнению, благородное воинство просто обязано было одержать верх над простолюдинами, составлявшими большинство английской армии.

Состав войск

Франция

На поле боя французы многократно превосходили своих противников в числе, однако невозможно с точностью определить численность французских солдат, участвовавших в битве. Оценки современников значительно разнятся: хроники дают разные цифры от 10 000 до 150 000 солдат и выше. Последние цифры сильно завышены, так как хронисты скорее желали произвести впечатление на потомков и подчеркнуть значимость события, чем установить историческую правду, однако оценочно численность французского воинства могла достигать пятикратного превосходства.

До 60 % французской армии составляли тяжеловооружённая конница, состоявшая из рыцарей, а также эсквайров, сержантов и лиц неблагородного происхождения. При необходимости рыцари были способны сражаться и в пешем строю, однако отсутствие дисциплины и неповоротливость примитивных феодальных построений не оставляла полководцам шансов для проведения сложных манёвров. Остальные силы были представлены воинами, набранными из гарнизонов крупнейших французских городов и крепостей, наёмниками из городов Северной Италии, а также призванными в армию рекрутами. Помимо тяжёлой конницы, армия включала также в себя подразделения лёгкой кавалерии.

Французы располагали огромным количеством пехоты, состоявшей, главным образом, из плохо обученных простолюдинов, набранных среди крестьян Пикардии, Артуа, Нормандии и Шампани. Эти воины, несмотря на свою многочисленность (по некоторым данным, их число доходило до 20 000 человек) были неэффективны против тяжёлой конницы противника и неспособны к сложным манёврам. Защита их состояла из простой кожаной куртки, изредка — кожаного или металлического шлема. Вчерашние крестьяне, эти воины в бою сражались различными модификациями сельскохозяйственных орудий, специально переделанных для рукопашного боя, примитивными мечами, ножами и короткими луками. В бою их использовали чаще всего в больших неповоротливых построениях для задержки продвижения противника. Помимо крестьян, французы располагали также хорошо обученными пехотинцами городских гарнизонов, а также профессиональными воинами, вооружёнными различными формами древкового оружия. В составе французской пехоты присутствовали и лучники, однако французы отдавали большее предпочтение арбалету. В пехоте сражались также и многочисленные наёмники, в основном генуэзские арбалетчики. Помимо всего прочего, французы задействовали в сражении также несколько артиллерийских орудий, однако они не оказали влияния на ход битвы.

Англия

В отличие от французской, английская армия состояла из большого количества профессиональных воинов, набранных на войну посредством системы воинских контрактов и специального отбора. Частично это было вызвано тем, что транспортные возможности английского флота были ограничены, поэтому на континент отправляли только лучших и проверенных воинов. В сражении большая часть английских пехотинцев была вооружена длинным луком, неоднократно доказавшим свою эффективность в многочисленных сражениях. Большинство стрелков почти не имело доспехов. Остальная часть пехоты сражалась копьями, пиками, алебардами и мечами. Часть стрелков была посажена на коней для придания войскам большей мобильности. Сравнительно небольшое количество тяжёлой кавалерии состояло, кроме «опоясанных» рыцарей, из многочисленных эсквайров, сержантов и прочих латников — выходцев из более низких сословий.

Построение французов

План предстоящего сражения был разработан французскими маршалом Бусико и коннетаблем Шарлем д’Альбре, в сражении командовавшим авангардом. Французы выстроились в 3 линии. Бургундский хронист Жан де Ваврин сообщает, что французская армия насчитывала 8000 тяжеловооружённых всадников, 4000 лучников и 1500 арбалетчиков в авангарде, на флангах — 600 и 800 тяжеловооруженных всадников, а в центре — крупные силы рыцарской конницы, эсквайров и лучников, численность которых совпадала с числом воинов в авангарде. Французский хронист и участник битвы Ангерран де Монстреле называет аналогичные цифры относительно численности войск в авангарде. Оставшиеся воины расположились в арьергарде. Напротив, Геральд Беррийский в своём сочинении называет совершенно иные цифры (4800 тяжеловооружённых воинов в первой линии, 3000 солдат во второй линии, усиленной отрядами по 600 воинов на флангах, а общую численность войск оценивает в 10 000 воинов).

Около 8000 тяжеловооружённых французских рыцарей было вынуждено спешиться. Их целью было достигнуть английских позиций и вступить в бой с англичанами, в котором французы имели бы подавляющее преимущество в живой силе. Несмотря на то, что в первоначальном плане сражения лучники и арбалетчики располагались перед тяжелой конницей, непосредственно перед сражением они оказались размещёнными позади построения и таким образом не приняли участия в сражении.

Тысячи воинов, главным образом прислуга и простолюдины, находились в арьергарде французской армии и не участвовали в битве, поскольку командование неохотно полагалось на них в предстоящем сражении. Напротив, решительные французские рыцари, подогреваемые жаждой мести за своих отцов и дедов, погибших в предыдущих битвах с англичанами, настояли на своем сражении в первых рядах боевого порядка. Во многом благодаря этому на передний край командующий французов Шарль Д’Альбре поставил тяжелую рыцарскую кавалерию. Войско построилось в колонну по 200 воинов в ряд. На тесном пространстве, зажатом между зарослями ивняка по одну сторону и болотами — по другую, рыцари и их дружинники были вынуждены встать исключительно плотно. Стрелкам и копейщикам, которым попросту не нашлось места, пришлось занять позицию позади рыцарских отрядов.

Сам Шарль Д’Альбре, равно как и многие опытные рыцари, был против подобного построения и предлагал выставить стрелков впереди кавалерии. Однако на нём настоял представитель короля, герцог Орлеанский. Во-первых, крестьяне и горожане («чернь», из которой набирались пехота и стрелки) не имели права первыми вступать в битву — это было «не по-рыцарски». Во вторых, рыцари были одеты в золото, серебро и бархат, а стрелки были одеты очень скромно, так что красота рыцарского войска могла бы быть испорчена. Таким образом, французы допустили первую ошибку уже при расстановке войск.

Построение англичан

Англичане расположились на узкой полоске земли шириной приблизительно в 750 ярдов (685 метров), ограниченной крупными лесными массивами. Английский историк и военный Альфред Бёрн высказал предположение, ставшее общепринятым, что Генрих V разместил свои главные силы в порядке, сходном с боевым порядком англичан при Креси: по его мнению, король выстроил войска в линию, состоявшую из отрядов тяжеловооружённых воинов, чередовавшихся «клиньями» лучников. Английская армия, по традициям того времени, была разделена на 3 крупных отряда, или баталии: авангард (Герцог Йоркский), основные силы и арьергард. Однако эта точка зрения не является единственной. Так, английский историк Джим Брэдбери придерживается совершенно иного мнения: по его предположению, лучники не входили в состав английского центра, а располагались на флангах, хотя часто выдвигались вперёд, чтобы эффективно вести огонь по наступающему противнику.

Воины центра располагались в линию 4 человека глубиной и 250—300 солдат шириной. На флангах были поставлены английские и валлийские лучники, укрепившие свои позиции рядами деревянных кольев, врытых в землю под острым углом к противнику. Эта тактика, новая для англичан, возможно появилась под влиянием успехов турок под Никополем, где османские лучники использовали деревянные колья для обороны от бургундской конницы. Построение англичан было удачным: узкое пространство сковывало действия французской конницы, в то время как глубокая грязь недавно вспаханного поля сильно затрудняла её маневренность.

Численность войск

Английский историк Анна Кюри, проведя анализ данных первоисточников и документов, сообщает о численности французов в 12 000 человек и англичан — в 9000 воинов. Напротив, историк Джульет Баркер (англ.) сообщает по меньшей мере о четырёхкратном превосходстве французов над своими английскими противниками, допуская также возможность и шестикратного превосходства. Энциклопедия Британника оценивает численность английских и французских войск в 6 и 20—30 тыс. человек соответственно.

Согласно переписи английской армии при посадке на корабли, её численность составляла 2000 «латников», 8000 лучников и 65 артиллеристов, кроме того, было большое число вспомогательного персонала (минимум 1200 человек только рабочих). Из них 900 латников и 1200 лучников были оставлены как гарнизон захваченной крепости Арфлер, некоторая часть была больна дизентерией и оставлены или отправлены в Англию. Практически вся артиллерия также была оставлена в Арфлере. Таким образом, к Азенкуру выступило около 6000 «полноценных» воинов, кроме того, несколько тысяч человек вспомогательного персонала.

Критика «классической» версии

Среди современных военных историков существует и мнение, что по численности французские войска не превосходили англичан, возможно даже уступали (Дельбрюк дает максимальную оценку в 6000 воинов).

1. Численность «арьер-бана», общего призыва вассалов французского короля, имела «списочный» состав 60.000 тысяч воинов (по Виллани, в XIV — начале XV века), но в условиях децентрализации власти и фактической гражданской войны собрать всех было невозможно.
2. При отсутствии центральной власти просто некому было объявлять массовый призыв ополчения, простых воинов из народа, поэтому в сражение пошли только феодалы со своими дружинами и наемниками. Французская армия находилась в движении, пытаясь перехватить английскую, поэтому призвать воинов из простого народа даже из ближайших провинций было проблематично, при тогдашних средствах связи и транспорте, кроме того, было просто неизвестно, куда направлять собираемых (ведь англичане были на марше).
3. Спеша преградить англичанам дорогу к Кале, французская армия проделала марши в 290 километров за 10 дней, причем в последние 4 дня скорость маршей превышала 30 км в сутки. При такой скорость передвижений, просто невозможно было призывать и вести с собой пехотное «ополчение» из крестьян и горожан.
4. Против англичан воевали войска только одной феодальной партии — «арманьяков»; после убийства герцога Людовика Орлеанского «бургиньоны» находились практически в состоянии войны с «арманьяками». «Бургиньоны» были на грани войны с партией дофина и «арманьяками» и потому не могли принимать участие в битве на стороне «арманьяков».
5. Часть феодалов, особенно с периферии, ещё не приняла сторону ни одной из партий, и потому не пришли со своими войсками.
6. Значительная часть французских королевских войск находилась в Гаскони, которая была английской провинцией, и вели войну там, потому не могли принимать участие в битве при Азенкуре.
7. Часть французской армии подошла к полю боя уже в самом конце сражения (так попал в плен герцог Антуан Брабантский), другие контингенты просто не успели к битве из-за высокой скорости марша обоих войск перед битвой, поэтому «арманьяки» не имели к началу сражения даже тех сил, на которые могли рассчитывать.
8. Французские военачальники пытались преградить англичанам дорогу и завязать оборонительное сражение — сначала на рубеже реки Сомма, а у самого Азенкура — в узине между лесами; такая тактика говорила скорее о численном превосходстве англичан.
9. В пользу меньшего числа пленных французов, чем в описании хронистов, говорит и описание их резни — 200 английских пехотинцев-лучников (остальная армия ещё продолжает сражаться и вести преследование) убивают несколько тысяч французов, среди которых сотни рыцарей в доспехах, профессиональных воинов, что выглядит весьма неправдоподобно.
10. Последующие сражения Столетней войны, даже победные для французов, характеризуются относительно небольшим числом воинов с обеих сторон — не более 10 тысяч.
11. Преувеличение численности французской армии среди хронистов-современников объясняется тем, что практически все источники происходили либо из англичан, либо с бургундской стороны.

Сражение

Завязка боя

Англичане построились и приготовились к атаке. Французы, вероятно, не атаковали сразу по причине излишней уверенности в победе и неразберихи в командном звене. В ожидании подкреплений французские войска оставались в бездействии. 3 часа после восхода солнца войска простояли на месте. Это позволило англичанам передислоцироваться в самое узкое место поля, на расстояние выстрела из лука. Несмотря на оборонительный характер своей тактики, английский король был вынужден пойти на этот рискованный шаг ввиду длительного бездействия. Лучники для защиты от атаки французов вкопали в землю колья, за которыми могли ощущать себя в большей безопасности. Если бы французы атаковали противника до того, как последний смог бы укрепить свои позиции, то данная атака могла бы иметь катастрофические последствия для англичан, что и было наглядно продемонстрировано в битве при Патэ. Однако, по всей видимости, выдвижение англичан ускользнуло из поля зрения французского командования. Тем временем английские стрелки открыли стрельбу. За несколько минут три первых рыцарских отряда были расстроены.

Атака французской конницы

Французская кавалерия, несмотря на отсутствие элементарного порядка и значительный недобор в своих рядах (по сообщению французского хрониста, многие рыцари разбрелись по местности или же кормили своих коней) тут же пришла в движение, но успешной атаке помешали некоторые факторы. Во-первых, сказалась слабая дисциплина французских рыцарей. Во-вторых, особенности местности не позволяли обойти англичан с фланга. В-третьих, грязь значительно замедляла скорость лошадей.

При построении пехоты французы поставили арбалетчиков и лучников за войсками ближнего боя, и французские стрелки просто не могли увидеть англичан, так что не могли и повлиять на ход сражения. Всадники, добравшиеся сквозь град стрел до кольев, губили коней и вылетали из сёдел к ногам лучников, которые добивали всадников. Французам удалось добиться некоторого успеха лишь на одном участке, где колья выпадали из подсохшей земли. Французы не выдержали обстрела английских стрелков и стали отступать. При этом отступающие рыцарские отряды смяли собственную пехоту, шедшую в авангарде.

Главная атака

Вскоре после первой неудачи сам коннетабль возглавил атаку спешенных французских рыцарей численностью около 5000 воинов на английские позиции. Разгромленная конница, смешавшись с наступавшей пехотой, вызвала полнейший беспорядок в рядах последней, однако рыцари, несмотря ни на что, продолжили наступление, так как рыцарская честь обязывала их скрестить оружие с противником. Вооружившись специально укороченными для пешей схватки рыцарскими копьями, воины быстро утратили былой порыв из-за усталости и физического истощения. Под градом английских стрел французы в тяжёлых доспехах вынуждены были преодолеть по вязкой, затруднявшей перемещение грязи расстояние в 300 ярдов, прежде чем вступить в рукопашную схватку. При этом с сокращением расстояния росла эффективность стрельбы английских лучников: потери французского войска росли по мере сближения с врагом. Достигнув вражеских позиций, французские воины вступили в рукопашный бой с англичанами. Английские лучники же продолжали стрельбу из своих длинных луков, а когда все стрелы были израсходованы, побросали луки и вступили в рукопашную схватку, длившуюся около трёх часов. Несмотря на незначительные потери от вражеских стрел, наступающие рыцари были физически истощены пешим переходом, а потому с трудом обращались со своим оружием. Вооружённые топорами и мечами, легковооружённые английские лучники имели преимущество перед уставшими, закованными в броню французскими рыцарями. На помощь лучникам пришли английские рыцари и воины. Рыцари, падавшие на землю, от усталости уже не имели сил подняться на ноги. Тем не менее, бой был невероятно ожесточённым, и англичане понесли существенные потери: так, в схватке с противником, погиб герцог Йоркский, его участь чуть было не разделил и сам король.

Заключительная фаза боя

Через некоторое время в бой вступила вторая линия французских войск, однако узкая полоска земли, на которой разыгрывалась битва, не позволяла французам эффективно использовать своё численное превосходство. Сам английский король Генрих V принял участие в сражении, с его шлема было срублено несколько золотых венцов.

Хотя считается что в этой битве было продемонстрировано превосходство английского лука над французским арбалетом, однако, согласно проверкам современных энтузиастов, наконечник стрелы не мог пробить доспехи французского рыцаря, следовательно, были возможны ранения только в щели и неприкрытые участки доспехов, а также в лошадей. Однако таких стрел выпускалось до 30 тыс. в минуту. Рыцари, потеряв коней, спешились и, наступая в пешем строю, увязали дорогими сапогами и стальными ножными доспехами в грязи (пехота и лучники англичан была обута в тканевые обмотки, которые, как ни странно, не завязли в грязи на поле), где становились лёгкой добычей английских пехотинцев. До этого черни не принято было нападать на рыцарей, но теперь, находясь в безвыходном положении, они сбрасывали всадников с помощью деревянных молотов на длинной рукоятке (2-3 метра) и использовали очень широкие ножи типа заостренных кухонных тесаков. Всё это, вместе с эффектом бутылочного горлышка, нарушало боевые порядки французского рыцарства и делало их уязвимыми для нападения.

Рыцари тысячами погибали на поле боя. После трёх часов боя французы понесли тяжёлые потери, погибли многие командующие обеих линий построения, многие рыцари были захвачены в плен англичанами. При этом, согласно мнению современных историков, предполагается, что потеряв коней от множества летящих стрел, многие рыцари предпочитали сдаваться в плен королю для последующего выкупа, чем драться пешими.

Воины третьего отряда французов, с ужасом наблюдая гибель своих войск в ожесточённой схватке, оставались в бездействии. Многие, кто были верхом, покинули свои позиции и бежали. Многие рыцари, сражаясь в первой и второй линии, также сумели спастись благодаря своим слугам, вовремя приведшим лошадей. В сражении погибли или попали в плен все командующие французской армии. Англичане, несмотря на ощутимые для них потери, сражались стойко и одержали полную победу.

Нападение на английский обоз и резня пленных французов

Единственным успехом французов в сражении был фланговый удар по английской позиции отряда местного сеньора, Изембера д’Азенкура. Д’Азенкур в сопровождении нескольких воинов и отряда из 600 крестьян, вероятно, атаковал английский лагерь по собственной инициативе. Отряд предпринял нападение на плохо охраняемый английский обоз, в котором, помимо всего прочего, находились личные драгоценности английского короля, включая его корону. Атака, скорее всего, имела место в конце сражения, причем её неожиданность заставила англичан подумать о нападении французских войск в тыл английских позиций. Помимо этого, имело место ещё одно непредвиденное для англичан событие: несколько французских рыцарей из третьего отряда, собрав 600 конных воинов, предприняли контратаку, которая, судя по сообщениям Монстреле, закончилась так же плачевно, как и предыдущие.

Эти события повлекли за собой уничтожение пленных французов — английский король, всерьез опасаясь перемены в ходе сражения, а также того, что огромное количество плохо охраняемых пленных рыцарей могло обратить оружие против победивших англичан, приказал перебить пленных своим рыцарям, но те отказались терять богатый выкуп. Поэтому отряду из 200 лучников под командованием одного из сквайров пришлось взять этот труд на себя. Когда чернь из пехоты стала убивать пленных французских рыцарей, это было нечто немыслимое по понятиям тех времён, но сопротивляться связанные французы не могли. Когда чуть позднее Генрих, оценив обстановку, отменил свой первоначальный приказ, тот не успел прийти вовремя, и большинство пленников было убито.

Потери

Ввиду скудости достоверной информации из первоисточников невозможно с точностью определить потери противоборствующих сторон в этом сражении. Достоверно известно, что англичане, несмотря на то что они находились в меньшинстве, потеряли значительно меньше людей, чем разгромленные французы. Французские источники упоминают о 4-10 тысячах погибших с французской стороны и 1600 погибших с английской. Самые скромные и заниженные цифры свидетельствуют о не менее чем шестикратном превосходстве французских потерь по сравнению с английскими.

Английские источники разнятся в оценках, называя цифры от 1500 до 11 000 убитых французов и около 100 убитых с английской стороны. Историк Джулия Баркер на основе анализа источников утверждает о не менее чем 112 погибших с английской стороны, среди которых именитый герцог Эдуард Норичский, внук короля Эдуарда III. По данным английского историка Альфреда Берна, у французов погибло 90 представителей высшей знати и 1560 обычных рыцарей, о числе погибших простых воинов ничего не известно (вероятно, в 2-3 раза больше).

Как бы то ни было, французы понесли огромные потери в сражении. В битве погибли 3 герцога, по меньшей мере 8 графов, один виконт и архиепископ, не говоря уже о десятках погибших представителей более мелкой французской знати. Франция потеряла значительное число высших представителей военного командования: погибли коннетабль, адмирал, командир арбалетчиков и маршальский прево. Погибли бальи девяти крупнейших северных французских городов.

Количество пленных оценивается в 700—2200 человек, среди которых — Герцог Орлеанский. Почти все пленные были представителями именитой знати, так как все менее знатные пленники были уничтожены англичанами. Ниже представлен список наиболее известных французских и английских государственных и военных деятелей, погибших при Азенкуре:

• Антуан Бургундский, герцог Брабанта (1384—1415)
• Филипп II, граф Неверский (1389—1415)
• Шарль д’Альбре, коннетабль Франции
• Иоанн I, герцог Алансонский
• Эдуард Норичский, 2-й герцог Йоркский, внук английского короля Эдуарда III

Последствия

Несмотря на то, что в военном отношении английский король одержал уверенную победу, политические последствия сражения были весьма сложными. В ближайшем будущем оно не привело к немедленному росту экспансии английской короны в пределах Французского государства, так как вскоре после победы Генрих V вернулся в Англию, где 23 ноября с триумфом был встречен населением Лондона. Тем не менее, его победа закрепила легитимный характер Ланкастерской монархии и, как следствие — законный характер дальнейших завоеваний короля во Франции как справедливой борьбы за свои права и привилегии. Однако битва имела и другие последствия. Сразу же после сражения рухнуло хрупкое перемирие между враждовавшими домами Бургундцев и Арманьяков. Последние понесли тяжёлые потери в сражении, чем не замедлили воспользоваться бургундцы, немедленно собравшие войска и двинувшиеся на Париж.

Отсутствие единства в раздираемой усобицами стране позволило английскому королю основательно подготовиться к новой кампании против Франции. Начавшись в 1417 году, она протекала значительно легче для англичан ввиду огромного ущерба, причинённого сражением всем военным и гражданским структурам Нормандии. После нескольких лет военных действий английский король сумел добиться всех поставленных целей: по условиям договора в Труа 1420 года он был признан регентом и наследником французского престола. Это было закреплено браком Генриха V с дочерью французского короля Карла VI Екатериной Валуа.

Согласно классической версии военной науки — эта битва продемонстрировала превосходство английского лука над французским арбалетом. Однако, согласно проверкам современных энтузиастов, наконечник стрелы не мог пробить доспехи французского рыцаря, следовательно, были возможны ранения только в щели и неприкрытые участки доспехов, а также в лошадей. Хотя это приводило к тому, что рыцари, потеряв коней, спешивались и увязали в пешем строю дорогими сапогами и стальными ножными доспехами в грязи.

В произведениях культуры и искусства

• Описано в трилогии Жан-Франсуа Намьяса «Дитя всех святых» (фр. L'enfant de la toussaint, 2006).
• Находится в центре повествования книги английского писателя Бернарда Корнуэлла «Азенкур» (англ. Agincourt, 2008).
• Занимает одно из центральных мест в пьесе Вильяма Шекспира «Генрих V».
• Фигурирует в качестве среды тренировки будущих офицеров ВКС в «Истории полковника Федмана Кассада» романа Дэна Симмонса «Гиперион».
• Неоднократно упоминается в телесериале «Тюдоры» королём Генрихом VIII, мечтающем повторить успех Генриха V.
• А. Дюма «Изабелла Баварская».
• Сражению посвящена одна из одиночных миссий компьютерной игры Age of Empires II: The Conquerors, а также «историческое сражение» в игре Medieval 2: Total War.
• Неоднократно упоминается в романе Джулии Берд «Грёзы Любви»

См. также

• Битва при Пате

Первоисточники

• [www.deremilitari.org/RESOURCES/SOURCES/agincourt.htm Enguerrand de Monstrelet. Battle of Agincourt, 1415]
• [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/France/XV/1400-1420/Plan_Azenkur/text.htm План сражения для Азенкурской кампании (1415 г.)]

Статьи и книги

• Beck, Steve (2005) [www.militaryhistoryonline.com/hundredyearswar/agincourt.aspx The Battle of Agincourt]
• Grummitt, David. (Oxford University), [www.deremilitari.org/REVIEWS/review8.htm A review of Agincourt 1415: Henry V, Sir Thomas Erpingham and the triumph of the English archers] ed. Anne Curry, Pub: Tempus UK, 2000 ISBN 0-7524-1780-0. Accessed 15 April 2008.
• Anne Curry (2000). The Battle of Agincourt: Sources and Interpretations. The Boydell Press. ISBN 0-85115-802-1.
• Anne Curry (2005). Agincourt: A New History. Pub: Tempus UK. ISBN 978-0-7524-2828-4
• Trevor N. Dupuy (1993). Harper Encyclopedia of Military History. Pub: New York: HarperCollins. ISBN 978-0-06-270056-8
• Barker, Juliet (2005). Agincourt: The King, the Campaign, the Battle (U.S. Title: Agincourt : Henry V and the Battle That Made England.) London: Little, Brown. ISBN 978-0-316-72648-1.
• Mortimer, Ian (2009). 1415: Henry V’s Year of Glory. London: Bodley Head. ISBN 978-0-224-07992-1.
• Rothero, Christopher The Armies of Agincourt London: Osprey Publishing ISBN 0-85045-394-1
• Bennett, Mattew Agincourt 1415; triumph against the odds Osprey Publishing (1994) ISBN 1-85532-132-7
• Мэттью Беннет, Джим Брэдбери и др. Войны и сражения Средневековья — Эксмо,2006 — 264с. — ISBN 5-699-15647-X
• Берн А. Битва при Азенкуре. История Столетней войны с 1369 по 1453 год. — Москва: Центрполиграф, 2004. — 352 с. — ISBN 5-9524-1263-7.
• Cornwell, Bernard.(2008) Agincourt. A novel. January 2009

Отрывок, характеризующий Битва при Азенкуре

Ростов вышел опять в сени и заметил, что на крыльце было уже много офицеров и генералов в полной парадной форме, мимо которых ему надо было пройти.
Проклиная свою смелость, замирая от мысли, что всякую минуту он может встретить государя и при нем быть осрамлен и выслан под арест, понимая вполне всю неприличность своего поступка и раскаиваясь в нем, Ростов, опустив глаза, пробирался вон из дома, окруженного толпой блестящей свиты, когда чей то знакомый голос окликнул его и чья то рука остановила его.
– Вы, батюшка, что тут делаете во фраке? – спросил его басистый голос.
Это был кавалерийский генерал, в эту кампанию заслуживший особенную милость государя, бывший начальник дивизии, в которой служил Ростов.
Ростов испуганно начал оправдываться, но увидав добродушно шутливое лицо генерала, отойдя к стороне, взволнованным голосом передал ему всё дело, прося заступиться за известного генералу Денисова. Генерал выслушав Ростова серьезно покачал головой.
– Жалко, жалко молодца; давай письмо.
Едва Ростов успел передать письмо и рассказать всё дело Денисова, как с лестницы застучали быстрые шаги со шпорами и генерал, отойдя от него, подвинулся к крыльцу. Господа свиты государя сбежали с лестницы и пошли к лошадям. Берейтор Эне, тот самый, который был в Аустерлице, подвел лошадь государя, и на лестнице послышался легкий скрип шагов, которые сейчас узнал Ростов. Забыв опасность быть узнанным, Ростов подвинулся с несколькими любопытными из жителей к самому крыльцу и опять, после двух лет, он увидал те же обожаемые им черты, то же лицо, тот же взгляд, ту же походку, то же соединение величия и кротости… И чувство восторга и любви к государю с прежнею силою воскресло в душе Ростова. Государь в Преображенском мундире, в белых лосинах и высоких ботфортах, с звездой, которую не знал Ростов (это была legion d'honneur) [звезда почетного легиона] вышел на крыльцо, держа шляпу под рукой и надевая перчатку. Он остановился, оглядываясь и всё освещая вокруг себя своим взглядом. Кое кому из генералов он сказал несколько слов. Он узнал тоже бывшего начальника дивизии Ростова, улыбнулся ему и подозвал его к себе.
Вся свита отступила, и Ростов видел, как генерал этот что то довольно долго говорил государю.
Государь сказал ему несколько слов и сделал шаг, чтобы подойти к лошади. Опять толпа свиты и толпа улицы, в которой был Ростов, придвинулись к государю. Остановившись у лошади и взявшись рукою за седло, государь обратился к кавалерийскому генералу и сказал громко, очевидно с желанием, чтобы все слышали его.
– Не могу, генерал, и потому не могу, что закон сильнее меня, – сказал государь и занес ногу в стремя. Генерал почтительно наклонил голову, государь сел и поехал галопом по улице. Ростов, не помня себя от восторга, с толпою побежал за ним.


На площади куда поехал государь, стояли лицом к лицу справа батальон преображенцев, слева батальон французской гвардии в медвежьих шапках.
В то время как государь подъезжал к одному флангу баталионов, сделавших на караул, к противоположному флангу подскакивала другая толпа всадников и впереди их Ростов узнал Наполеона. Это не мог быть никто другой. Он ехал галопом в маленькой шляпе, с Андреевской лентой через плечо, в раскрытом над белым камзолом синем мундире, на необыкновенно породистой арабской серой лошади, на малиновом, золотом шитом, чепраке. Подъехав к Александру, он приподнял шляпу и при этом движении кавалерийский глаз Ростова не мог не заметить, что Наполеон дурно и не твердо сидел на лошади. Батальоны закричали: Ура и Vive l'Empereur! [Да здравствует Император!] Наполеон что то сказал Александру. Оба императора слезли с лошадей и взяли друг друга за руки. На лице Наполеона была неприятно притворная улыбка. Александр с ласковым выражением что то говорил ему.
Ростов не спуская глаз, несмотря на топтание лошадьми французских жандармов, осаживавших толпу, следил за каждым движением императора Александра и Бонапарте. Его, как неожиданность, поразило то, что Александр держал себя как равный с Бонапарте, и что Бонапарте совершенно свободно, как будто эта близость с государем естественна и привычна ему, как равный, обращался с русским царем.
Александр и Наполеон с длинным хвостом свиты подошли к правому флангу Преображенского батальона, прямо на толпу, которая стояла тут. Толпа очутилась неожиданно так близко к императорам, что Ростову, стоявшему в передних рядах ее, стало страшно, как бы его не узнали.
– Sire, je vous demande la permission de donner la legion d'honneur au plus brave de vos soldats, [Государь, я прошу у вас позволенья дать орден Почетного легиона храбрейшему из ваших солдат,] – сказал резкий, точный голос, договаривающий каждую букву. Это говорил малый ростом Бонапарте, снизу прямо глядя в глаза Александру. Александр внимательно слушал то, что ему говорили, и наклонив голову, приятно улыбнулся.
– A celui qui s'est le plus vaillament conduit dans cette derieniere guerre, [Тому, кто храбрее всех показал себя во время войны,] – прибавил Наполеон, отчеканивая каждый слог, с возмутительным для Ростова спокойствием и уверенностью оглядывая ряды русских, вытянувшихся перед ним солдат, всё держащих на караул и неподвижно глядящих в лицо своего императора.
– Votre majeste me permettra t elle de demander l'avis du colonel? [Ваше Величество позволит ли мне спросить мнение полковника?] – сказал Александр и сделал несколько поспешных шагов к князю Козловскому, командиру батальона. Бонапарте стал между тем снимать перчатку с белой, маленькой руки и разорвав ее, бросил. Адъютант, сзади торопливо бросившись вперед, поднял ее.
– Кому дать? – не громко, по русски спросил император Александр у Козловского.
– Кому прикажете, ваше величество? – Государь недовольно поморщился и, оглянувшись, сказал:
– Да ведь надобно же отвечать ему.
Козловский с решительным видом оглянулся на ряды и в этом взгляде захватил и Ростова.
«Уж не меня ли?» подумал Ростов.
– Лазарев! – нахмурившись прокомандовал полковник; и первый по ранжиру солдат, Лазарев, бойко вышел вперед.
– Куда же ты? Тут стой! – зашептали голоса на Лазарева, не знавшего куда ему итти. Лазарев остановился, испуганно покосившись на полковника, и лицо его дрогнуло, как это бывает с солдатами, вызываемыми перед фронт.
Наполеон чуть поворотил голову назад и отвел назад свою маленькую пухлую ручку, как будто желая взять что то. Лица его свиты, догадавшись в ту же секунду в чем дело, засуетились, зашептались, передавая что то один другому, и паж, тот самый, которого вчера видел Ростов у Бориса, выбежал вперед и почтительно наклонившись над протянутой рукой и не заставив ее дожидаться ни одной секунды, вложил в нее орден на красной ленте. Наполеон, не глядя, сжал два пальца. Орден очутился между ними. Наполеон подошел к Лазареву, который, выкатывая глаза, упорно продолжал смотреть только на своего государя, и оглянулся на императора Александра, показывая этим, что то, что он делал теперь, он делал для своего союзника. Маленькая белая рука с орденом дотронулась до пуговицы солдата Лазарева. Как будто Наполеон знал, что для того, чтобы навсегда этот солдат был счастлив, награжден и отличен от всех в мире, нужно было только, чтобы его, Наполеонова рука, удостоила дотронуться до груди солдата. Наполеон только прило жил крест к груди Лазарева и, пустив руку, обратился к Александру, как будто он знал, что крест должен прилипнуть к груди Лазарева. Крест действительно прилип.
Русские и французские услужливые руки, мгновенно подхватив крест, прицепили его к мундиру. Лазарев мрачно взглянул на маленького человечка, с белыми руками, который что то сделал над ним, и продолжая неподвижно держать на караул, опять прямо стал глядеть в глаза Александру, как будто он спрашивал Александра: всё ли еще ему стоять, или не прикажут ли ему пройтись теперь, или может быть еще что нибудь сделать? Но ему ничего не приказывали, и он довольно долго оставался в этом неподвижном состоянии.
Государи сели верхами и уехали. Преображенцы, расстроивая ряды, перемешались с французскими гвардейцами и сели за столы, приготовленные для них.
Лазарев сидел на почетном месте; его обнимали, поздравляли и жали ему руки русские и французские офицеры. Толпы офицеров и народа подходили, чтобы только посмотреть на Лазарева. Гул говора русского французского и хохота стоял на площади вокруг столов. Два офицера с раскрасневшимися лицами, веселые и счастливые прошли мимо Ростова.
– Каково, брат, угощенье? Всё на серебре, – сказал один. – Лазарева видел?
– Видел.
– Завтра, говорят, преображенцы их угащивать будут.
– Нет, Лазареву то какое счастье! 10 франков пожизненного пенсиона.
– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
– И как вы можете судить, что было бы лучше! – закричал он с лицом, вдруг налившимся кровью. – Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя!
– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.
– Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и всё, – заключил он.
– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.



В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.


По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809 м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».
Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»

Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.


Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
«Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
В девять часов утра, в назначенный день, князь Андрей явился в приемную к графу Аракчееву.
Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.