Битва при Альменаре (1710)
| Битва при Альменаре | |||
| Основной конфликт: Испанское наследство | |||
 | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Битва при Альменаре (исп. Batalla de Almenar) — сражение, произошедшее 27 июля 1710 года близ города Альменар между испанскими войсками Филиппа V с одной стороны и войсками Священной Римской империи, Великобритании и Соединенных провинций с другой стороны. В этой битве испанцы потерпели поражение и вынуждены были отступить из Каталонии.
Весной 1710 года испанская армия вошла в Каталонию через Арагон. 3 мая к армии присоединился Филипп V. Им противостояла союзная армия из австрийских, английских и голландских войск. В июле генерал этой армии Гвидо фон Штаремберг получил подкрепление и решил атаковать испанцев. Он занял позицию на высотах Альменар. 27 июля прибыли войска ещё одного генерала союзной армии, Джеймса Стэнхоупа.
В начале битвы испанский генерал Франсиско дель Кастильо-и-Фахардо отправил вперед кавалерию, которая вначале успешно атаковала противника, но затем утратила инициативу, начав преследование групп бегущих врагов.
Тогда британская пехота напала на левое крыло испанской армии, солдаты которого побежали с поля боя, увлекая за собой вторую линию. Затем австрийские войска атаковали правое крыло испанцев, едва не захватив в плен Филиппа V.
Испанские войска были вынуждены отступить с поля боя и покинуть Каталонию. Они направились в Арагон, где 20 августа были разбиты при Сарагосе.
После того как войска под его командованием потерпели поражение при Альменаре, Франсиско дель Кастильо-и-Фахардо был отстранен от командования.
Напишите отзыв о статье "Битва при Альменаре (1710)"
Литература
- Lynn, John A. The Wars of Louis XIV, 1667—1714. Longman, (1999). ISBN 0-582-05629-2. р. 339.
Отрывок, характеризующий Битва при Альменаре (1710)
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
