Битва при Аль-Фуле
| Битва при Аль-Фуле | |||
| Основной конфликт: Крестовые походы | |||
 Изреельская долина, по которой перемещались войска крестоносцев и сарацин | |||
| Дата |
сентябрь 1183 года | ||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
неопределенный | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Битва при Аль-Фу́ле — сражение между армией сарацинов под командованием Салах ад-Дина и войсками Иерусалимского королевства во главе с Ги де Лузиньяном в районе деревни Аль-Фуле (ныне — Афула) в 1183 году. Битва свелась к перестрелке, не выявившей победителя.
Предыстория
В мае 1182 года Салах ад-Дин вторгся в Иерусалимское королевство со стороны Эйлата и Галилеи. В летнее время ему успешно противостоял король Балдуин IV Иерусалимский в кампании у замка Бельвуар, однако земли крестоносцев сильно пострадали от набегов сарацин. К сентябрю 1183 года измученный проказой Балдуин IV Иерусалимский уже не мог управлять государством. Регентом был назначен муж сестры короля Сибиллы Ги де Лузиньян.
Кампания
24 августа 1183 года Салах ад-Дин вернулся в Дамаск, покорив Алеппо и несколько городов в Месопотамии. В сентябре он начал новое масштабное вторжение в Иерусалимское королевство. Перейдя реку Иордан, Салах ад-Дин разграбил заброшенный город Байсан. Двигаясь на запад до Изреельской долины, Салах ад-Дин разместил свою армию около колодцев примерно в 8 км к юго-востоку от деревни Аль-Фуле. В то же время мусульманский лидер отправил отряды для разграбления окрестностей. Налётчики уничтожили деревни Дженин и Афрабала, напали на монастырь на горе Фавор и уничтожили гарнизон Керак, пытавшийся присоединиться к армии крестоносцев.
Ожидая нападения, Ги де Лузиньян собрал войско крестоносцев у Сефории. Когда дозорные сообщили о движении сарацин, Ги де Лузиньян отправил армию к небольшому замку в Аль-Фуле (La Fève). Его армия была увеличена за счет паломников и итальянских моряков до 1 300 всадников и более 15 000 пехотинцев. Это была крупнейшая крестоносная армия «на памяти живущих»[2].
Битва
Мусульманские летописцы упоминают, что мамлюки Салах ад-Дина во главе с Джордуком ан-Нури и Джавили столкнулись с неожиданной атакой крестоносцев, но они укрепились у подножия горы и заставили крестоносцев отступить.
«Мусульмане преследовали стрельбой из лука и изматывали постоянными атаками; франки были вынуждены перейти к маршу, и поэтому перестрелка так и не стала сражением»[3]
Будучи не в состоянии остановить врагов или спровоцировать их на открытое сражение, Салах ад-Дин увел свою армию вниз по течению реки Иордан. Франкская армия разбила лагерь вокруг колодцев (на месте бывшего лагеря сарацин) и оставалась пассивной в течение восьми дней, отказываясь принимать бой. Сарацины пытались провоцировать франков, перехватывая их конвои снабжения. Вскоре ситуация с провизией стала критической. По счастью крестоносцы обнаружили немалое количество рыбы в Айн-Тубауне, что позволило им избежать голода в условиях блокады[3].
Затем Салах ад-Дин двинулся к горе Фавор, надеясь заманить франков в засаду. Вместо этого Ги де Лузиньян отступил к Аль-Фуле. Во время этого движения армия сарацин развернулась и снова набросилась на крестоносцев, но они были не в состоянии остановить или сорвать движение. Салах ад-Дин, также испытывавший проблемы со снабжением, решил закончить кампанию. После этого Ги де Лузиньян вернулся к главной базе в Сефории.
Последствия
Ги де Лузиньян успешно сорвал вторжение Салах ад-Дина, сохранив нетронутой свою армию. Но, как и в 1182 году, сарацинские набеги причинили значительный ущерб сельскохозяйственным культурам и деревням. Регента подвергли резкой критике за нерешительность, однако некоторые бароны, такие как Раймунд III, поддержали его осторожную стратегию. Они отметили, что армия Салах ад-Дина размещалась на пересеченной местности, непригодной для франкской тяжелой кавалерии. Вскоре после этой битвы Ги де Лузиньян лишился поста регента. Когда Ги де Лузиньян командовал армией крестоносцев в следующий раз, ему напомнили о том, сколь серьёзной критике он был подвергнут, избегая сражения в 1183 году[4]. В итоге он пошёл на необдуманные шаги, приведшие к полной катастрофе в битве при Хаттине в 1187 году.
Напишите отзыв о статье "Битва при Аль-Фуле"
Литература
- Reston, James, Jr. Warriors of God. New York: Anchor Books, 2001. ISBN 0-385-49562-5
- Smail, R. C. Crusading Warfare 1097–1193. New York: Barnes & Noble Books, (1956) 1995. ISBN 1-56619-769-4
Примечания
См. также
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Битва при Аль-Фуле
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“
Так думал князь Андрей, слушая толки, и очнулся только тогда, когда Паулучи позвал его и все уже расходились.
На другой день на смотру государь спросил у князя Андрея, где он желает служить, и князь Андрей навеки потерял себя в придворном мире, не попросив остаться при особе государя, а попросив позволения служить в армии.
