Битва при Аркадиополе (970)
| Битва при Аркадиополе | |||
| Основной конфликт: Русско-византийская война 970—971 годов | |||
| Дата |
970 г. | ||
|---|---|---|---|
| Место |
недалеко от крепости Аркадиополь | ||
| Итог |
Победа Византии согласно византийским источникам; победа русов согласно русским источникам. | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Битва при Аркадиополе — сражение между войсками русского князя Святослава и его союзников, вторгшимися через дунайскую Болгарию во Фракию, и византийской армией под предводительством Варды Склира, в ходе русско-византийской войны 970—971 годов.
Предыстория
Восстановив в 969 году[1] контроль над Болгарией, Святослав в ответ на предложение новым византийским императором вознаграждения за набег на Болгарию (в соответствии с договорённостью Святослава с предыдущим императором Никифором Фокой) увеличил свои требования, запросив дань за оставление всех захваченных городов и выкуп за пленных. В случае несоблюдения данного требования Святослав предложил византийцам отказаться от их владений в Европе. В ответ на напоминание о прежних договорах Руси с Византией и о печальной судьбе отца Святослава русский князь сообщил о своём намерении дойти до Константинополя.
Зимой 969/970 годов Иоанн Цимисхий собрал отряд «бессмертных», которым приказал находиться при нем, расположил во Фракии переброшенные из Азии войска во главе с Вардой Склиром и патрикием Петром. В занятые русскими области византийцы засылали переодетых в скифское платье, владеющих обоими языками людей, чтобы они узнавали о намерениях неприятеля.
В 970 году (весной[2]) Святослав с частью своих сил, болгарами, а также своими венгерскими и печенежскими союзниками преодолел Балканы и двинулся к крупному византийскому городу Адрианополю. По одной из версий[3], битва с войском Варды Склира произошла именно у стен этого города, однако, более распространена версия о битве у крепости Аркадиополь, вблизи которой расположилась армия Святослава[4].
Соотношение сил
Численность войска Святослава русская летопись определяет в 10-20 тыс.чел., Лев Диакон — в более чем 30 тыс.чел. (то есть примерно как половину всех сил, участвовавших в войне). Численность византийского войска Лев Диакон определяет в почти 10 тыс.чел., Иоанн Скилица — в 12 тыс.чел.[5]
Битва
Варда Склир выслал в сторону неприятеля авангард под предводительством Иоанна Алакаса, который должен был вступить в соприкосновение с противником и организованно отступить к месту расположения главных сил, которые Варда Склир разделил на три части по фронту, причём фланговые отряды укрыл в лесах для неожиданного удара по противнику.
Войско союзников было также разделено на три части: основные силы в составе русских и болгар, отдельно — печенеги и венгры, располагавшиеся на флангах[3]. Перед битвой Святослав произнёс знаменитую речь, приводимую русской летописью:
«Нам некуда уже деться, хотим мы или не хотим — должны сражаться. Так не посрамим земли Русской, но ляжем здесь костьми, ибо мертвые сраму не имут. Если же побежим — позор нам будет. Так не побежим же, но станем крепко, а я пойду впереди вас: если моя голова ляжет, то о своих сами позаботьтесь.»[6]
Авангард византийцев завязал бой с печенегами, отступил, после чего печенеги столкнулись с главными силами византийцев, фланговый отряд ударил из засады, и печенеги были разгромлены. Главные силы союзников двигались двумя линиями: впереди конница (в том числе венгры), за ней пехота. Итоги сражения освещаются в византийских и русских источниках прямо противоположным образом. Согласно Льву Диакону, византийцы окружили противника и одержали полную победу, потеряв всего 55 человек убитыми против 20 тысяч у Святослава. Русская летопись сообщает об успехе русского воинства, дальнейшем наступлении и разорении городов. По версии Сюзюмова М.Я. и Сахарова А.Н.[2], сражение, о котором рассказывает русская летопись и в котором русские одержали победу, было отдельным от битвы под Аркадиополем. Оно также произошло в 970 году, византийским войском командовал не упоминаемый при Аркадиополе патрикий Пётр, а противостояла ему та часть русского войска, которая не сражалась вместе с союзниками под Аркадиополем.
Последствия
Согласно греческим источникам, после битвы под Аркадиополем корпус Варды Склира был переброшен в Малую Азию на подавление мятежа, возглавленного родственником убитого Цимисхием императора Никифора — Вардой Фокой Младшим. В Адрианополе велась подготовка к предстоящему походу в Болгарию против Святослава, чьи войска продолжали набеги на Македонию.
Согласно русской летописи, Святослав получил дань на своих воинов, включая убитых, прекратил наступление на Константинополь и заключил с Цимисхием мирный договор, положивший конец войне. Его текст, приведённый в «Повести временных лет» под 6479 (971) годом, считается полным текстом русско-византийского мирного договора, заключённого в июле 971 года после осады Доростола.
Напишите отзыв о статье "Битва при Аркадиополе (970)"
Примечания
- ↑ По датировке русской летописи все события происходили в 971 году.
- ↑ 1 2 [historic.ru/books/item/f00/s00/z0000050/index.shtml Сахаров А.Н. 'Дипломатия Святослава' - Москва: Международные отношения, 1982 - с.240]
- ↑ 1 2 Разин Е.А. [militera.lib.ru/science/razin_ea/2/02.html История военного искусства]
- ↑ Иоанн Скилица [nehrist.at.ua/page/doc_skilitsa.htm О войне с Русью]
- ↑ Оценки русской летописью византийского войска (100 тыс.чел.) и Иоанном Скилицей — русского (308 тыс.чел.) признаются безусловно завышенными.
- ↑ «Преподобного Нестора Российский летописец», СПб. 1863
Ссылки
- [www.bibliotekar.ru/rus/2.htm «Повесть временных лет»]
- Лев Диакон [krotov.info/acts/10/lev_diak/leo_6.htm История]
Источники
- Каргалов В.В. "Исторические портреты: Святослав, Дмитрий Донской, Михаил Скопин-Шуйский." М.: ООО "Издательство Астрель": ООО "Издательство АСТ": ООО "Транзиткнига", 2004. - 507 с.
- Разин Е.А. "История военного искусства VI-XVI вв." С.-Пб.: ООО "Издательство Полигон"; 1999. - 656 с.
- Шефов Н. А. "Самые знаменитые войны и битвы России. -М.: Вече, 2000. - 528с.
Отрывок, характеризующий Битва при Аркадиополе (970)
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.
Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.
Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
