Битва при Асландузе

Битва при Асландузе
Основной конфликт: Русско-персидская война 1804—1813
Схема боя у Асландуза
Дата	19 (31) октября — 20 октября (1 ноября) 1812
Место	Закавказье
Итог	Победа России
Противники
Российская империя Российская империя Персидская империя
Командующие
Пётр Котляревский Аббас-Мирза
Силы сторон
2221 (в том числе 511 казаков) по другим данным 1422 пехоты 485 казаков 5 орудий 30 000 12 орудий (по английским данным: 14) 50 фальконетов
Потери
28 убитых (в том числе 1 офицер) 99 раненых (в том числе 2 офицера) Всего: 127 чел. 1200 убитых (по др. сведениям 9000-10 000 уб.) 537 пленных (в том числе 17 офицеров). Всего: 1737 чел. 12 орудий 36 фальконетов 6 знамён

Битва при Асланду́зе — 2-х дневное сражение между русской и персидской армией, 19 (31) октября—20 октября (1 ноября) 1812 года, произошла в ходе Русско-персидской войны 1804—1813 годов. Шах Персии Фетх-Али направил в Закавказье 30-тысячную армию под предводительством наследника персидского престола Аббаса-Мирзы. Русский отряд, возглавляемый харизматичным генерал-майором Петром Котляревским, используя фактор внезапности, наголову разбил персов и вскоре перешёл к штурму Ленкорани.

Предыстория

В марте 1812 года посол Великобритании в Персии сэр Гор Оусли подписал договор, по которому Англия, фактически, выступала союзницей Персии в войне с Россией. Оусли также обещал, что добьётся от России возвращения под власть Фетх-Али-шаха Грузии и Дагестана.

В июне 1812 года в Персидскую империю прибыл английский генерал сэр Джон Малькольм с 350 британскими офицерами и унтерами. На кораблях они доставили шаху 30 000 ружей, 12 орудий и сукно на мундиры для сарбазов. Предоставляя всё это шаху бесплатно, Британия так же финансировала Персию на 3 года войны с Россией (по 200 туманов в год).

Россия, находившаяся в катастрофическом положении в войне с Великой армией Наполеона, пыталась начать мирные переговоры с Персией. Кавказский генерал-губернатор Н. Ф. Ртищев отправил в ставку Аббас-мирзы майора Попова и надворного советника В. И. Фрейганга, однако встретил их сэр Гор Оусли. Кроме того, что послы вернулись ни с чем, с ними прибыл секретарь Гора Оусли шотландец Роберт Гордон, который передал, что шах требует возврата Грузии.

В августе 1812 года в Закавказье развернулись боевые действия. Аббас-мирза, продвигаясь вперёд, занял Ленкорань (Талышское ханство вновь переходило к Ирану). Со взятием крепости Аркиван открывались дороги на Ширван и Баку. Малочисленные русские отряды отступали.

В конце сентября Ртищев отправил к Аббас-мирзе для переговоров Ф. И. Ахвердова. Россия шла на уступки. Предлагалось сделать Талышское ханство независимым государством, то есть нейтральной территорией между двумя империями, однако уполномоченный Аббас-мирзы, мирза Абд-уль-Касим, отверг все мирные предложения.

Между тем политика Великобритании кардинальным образом была изменена на европейской арене, и она выступала союзницей России в войне с Наполеоном. Оусли, бывший ранее сторонником решительных действий против России на Кавказе, резко изменил свою политику и стал настаивать на мире. Английские офицеры отзывались из персидской армии, но по настоятельной просьбе Аббас-мирзы в персидском лагере оставались капитан Ч. Кристи, капитан Г. Линдсей, лейтенант У. Монтейт и 30 унтер-офицеров. Россия же, в свою очередь, была вынуждена направить все основные силы на Западную Двину и Неман, защищая свои пределы в Отечественной войне 1812 года.

Накануне битвы

Персидская армия

10 (22) октября 1812 года Аббас-мирза со всей своей армией, численностью около 30 тыс. человек подошёл к р. Аракс близ брода у Асландуза. Персидская пехота была им размещена на левом берегу Дарав-Юрд. На правом берегу Аракса, на возвышенности, расположилась конница. Несмотря на заверения английских офицеров о необходимости выслать за Аракс конные разъезды и выставить вдоль реки пикеты, этого так и не было сделано, а бдительность незначительных постов была усыплена уверенностью о пассивности малочисленных русских сил перед многочисленной армией самого Аббас-мирзы. Персидский историк Р. К. Хедаят сообщает:

«В ночь, предшествовавшую нападению русских, часовые лагеря до такой степени были охвачены рукою сети беспечности, что ни один из них не дал вовремя знать об угрожающей опасности».

— Tarikh-e Rozata-os-Safā-ye Nāseri R. Q. Hedāyat

Русский отряд

18 (30) октября харизматичный Котляревский обратился к своим солдатам:

«Братцы! Нам должно идти за Аракс и разбить персиян. Их на одного десять, но каждый из вас стоит десяти, а чем более врагов, тем славнее победа. Идём, братцы, и разобьём!»

В тот же день Котляревский издал два письменных приказа:

1. Распоряжение в случае своей смерти

«Старшему по мне штаб-офицеру. Предприняв атаковать персиян за Араксом, я сделал распоряжения, о которых вам известно; в случае смерти моей, Вы должны принять команду и исполнять по оным. Если б случилось, что первая атака была неудачна, то Вы непременно должны атаковать другой раз и разбить, а без того не возвращаться и отнюдь не отступать. Когда неприятель будет разбит, то стараться перевести на сию сторону кочующие близ Аракса народы, потом возвратиться. По исполнении сей экспедиции, Вы должны донести об этом прямо главнокомандующему и представить диспозицию мою и приказ, отданный в отряде 18 октября 1812 года.  — Генерал-майор Котляревский».

2. Диспозиция к атаке

«Диспозиция к атаке. 1-е и 2-е каре составляют батальоны Грузинского гренадёрского полка, что бы фузилёрные [стрелковые] роты составили шестивзводное каре: взводы гренадер становятся по правую сторону 1-го фаса, а взводы стрелков по левую, таким образом, 1-й фас делается для лучшего напора в штыки из 4-х взводов. 3-е каре составляет рота Грузинского гренадерского полка, 200 человек Севастопольского и карабинерная рота 17-го Егерского полков; последняя ставится при этом каре, так как гренадерские при первых двух каре. Орудиям каждого каре быть в первом фасе; одному между взводом гренадер, а другому между взводом стрелков; в каждом к орудиям нарядить по 20 человек самых надёжных людей при офицере и унтер-офицере, которые должны быть неотлучно от оных. 2 роты егерей с майором Дьячковым выстраиваются вправо от правого каре, а рота с майором Лентовским, влево от 3-го каре, и составляют фланги. В походе две роты егерей впереди; за ними рота гренадер 1-го каре, потом 2 орудия; за ними колонна из середины, после сего в таком же порядке другие 2 каре, а за оными рота егерей. По переправе через Аракс, тотчас выстраиваются каре, и как оные должны идти, приказано будет. Казачьи полки идут в авангарде, отделив 50 человек в арьергард; а по переправе через Аракс выстраиваются: Краснову вправо от 1-го каре, а Попову между 1-м и 2-м, равняясь с задними фасами. При приближении к лагерю, 3-е каре и рота егерей атакуют левый фланг неприятеля; а 1-е и 2-е каре стараются, как наипоспешнее пробежать к тылу лагеря неприятеля и атаковать середину, где расположена их пехота и артиллерия; 2 роты егерей с майором Дьячковым должны пробежать и мгновенно атаковать палатку Шах-заде, для чего даётся проводник. Казачьи полки оба выстраиваются в тылу неприятеля; там, где ударит 1-е каре, колют и рубят всех бегущих. Атаковав в штыки как можно быстрее, и тогда 3-й фас остаётся при орудиях, где и знамёна. Всем приказывается стрелять как можно реже, чтоб никто не стрелял вверх и сзади; а когда пойдут в штыки, тогда никому не стрелять кроме орудий, и то разве [когда] откроются им толпы неприятеля. Главный порядок атаки этой, в случае малых каких отмен по обстоятельствам, о том будет особое приказание. За порядок и исполнение всего, здесь в приказе пояснённого, отвечают господа штаб-офицеры.  — Генерал-майор Котляревский. Октября 18-го дня 1812 года».

Отряд выдвинулся в режиме «лёгкого похода», то есть, без шинелей, с 4-х дневным запасом сухарей и 40 патронами на человека (вместо 60 положенных)

Численный состав русского отряда при Асландузе

На Кавказе оставалось заведомо недостаточное количество войск. Согласно ведомости, приложенной к донесению Ртищева князю Горчакову от 22 ноября (4 декабря) 1812г., в отряде Котляревского, выступившем за Аракс, находилось:

подразделение	шт.-оф	об.-оф.	унт.-оф.	муз.	ряд.	итого
17-й егерский полк	2	11	24	9	306	352
Севастопольский пехотный полк (Троицкий мушкетёрский)	1	5	10	7	192	215
14-й Грузинский гренадерский полк	3	30	71	30	924	1058
20-я артиллерийская бригада	—	2	6 фейер.	1	76	85
[www.museum.ru/1812/Army/Kalinin1/p088.html Донской казачий З. Л. Краснова 3-го полк]	1	7	7 уряд.	—	268	283
[www.museum.ru/1812/Army/Kalinin1/p093.html Донской казачий Д. В. Попова 16-го полк]	1	7	3 уряд.	—	217	228

Итого: 2221 человек (включая самого Котляревского).

Ход битвы

 — 19 октября

В ночь на 19 (31) октября, используя проводника, карабахца Мурад-хана, русский отряд форсировал р. Аракс в 15 верстах выше Асландузского брода в обход персидских караулов.

Изначально отряд имел 6 орудий, однако при переправе одно из орудий со всей запряжкой свалилось с обрыва и солдаты тщетно пытались его вытащить. Котляревский же сказал:

«Эх, братцы, если будем хорошо драться, то и пятью орудиями побьём персиян, и тогда, вернувшись, вытащим это, а если не вернёмся, то оно нам и совсем не нужно».

— из рассказов Э. В. Брюммера

В это время капитан Линдсэй с группой всадников отправился на охоту в сторону Аракса. Не доходя реки, Линдсэй со своей группой спешились и неожиданно увидели, как из зарослей у русла реки появился выдвигающийся в спешном порядке большой отряд. Линдсэй, впрочем, как и другие, не мог даже сразу предположить, что «это враг». Вскоре, поняв, что это русские, Линдсэй и его группа тут же вскочили на коней и бросились во весь опор в лагерь.

Тем временем русский отряд тройным каре, с расположенной между ними кавалерией и с растянутыми передовыми фасами, атаковал персидскую конницу и сбросил её с командной высоты. Туда же в спешном порядке была подтянута артиллерия, которая начала обстрел персидской пехоты. Аббас-Мирза, чтобы остановить движение русских, двинул свою пехоту к Араксу, в обход высоты, однако Котляревский предугадал манёвр и ударил персидской пехоте с фланга. Персы, не имея представления о численности русских, обратились в бегство. Аббас-мирза отступил к р. Дарав-Юрд и разместился в построенном у Асландузского брода укреплении.

Днём Котляревский дал отдохнуть своим солдатам. Вечером ему доставили русских пленных солдат, бежавших из персидского лагеря. Они сообщили, что Аббас-Мирза собирает свои разрозненные отряды. Не давая персам восстановиться, Котляревский предпринял ночную атаку. Перед боем было наказано пленных не брать. Колоть всех, кроме Аббаса.

 — 20 октября

В ночь на 20 октября (1 ноября) гренадеры и егеря в глубочайшей тишине подошли вплотную к расположениям персов и с криками: «Ура!» с трёх сторон бросились в штыковую атаку. Казачьи отряды отсекали отступление. В ночной темноте персы начали стрелять друг в друга и вновь были обращены в беспорядочное бегство. Аббас-мирзе с 20 всадниками удалось бежать к Тавризу. В сражении также погибли англичане. Майор Кристи, до конца пытавшийся удержать порядок, был ранен в шею, и больше половины батальона полегло, пытаясь его вытащить с поля боя. Утром раненого английского майора обнаружил русский отряд и хотел оказать ему помощь, но Кристи, не желавший сдаваться в плен живым, ударил ножом офицера, пытавшегося помочь ему встать, и оказал яростное сопротивление солдатам; в итоге он был застрелен казаком.

Трофеями русского отряда оказались 12 (из 14) английских орудий, 36 фальконетов, все сокровища и провиант.

Существует предположение, что на месте битвы оставалось до 9000 убитых персиян, но Котляревский в докладе написал 1200, сказав:

Напрасно писать 9000 — не поверят.

Последствия

Персия утратила военную мощь. До окончания Русско-персидской войны 1804—1813 она больше не представляла для России серьёзной угрозы. Выделенные Англией средства не оправдали себя. Было предотвращено вторжение в Шекинское ханство, откуда персидская армия могла свободно вторгнуться в Грузию, и в дальнейшем поддержать восстание в Кахетии и на Северном Кавказе. Последним персидским оплотом в Закавказье была крепость Ленкорань, которая, несмотря на численный перевес персидского гарнизона (4000 человек), 1 (13) января 1813 года после жестокого штурма была взята. Благодаря решительным действиям Котляревского, Аббас-мирза не успел прийти к ней на помощь. Далее последовал Гюлистанский мирный договор, по результатам которого уже Персия шла на уступки России.

Ссылки

• Qāʾem-maqāmī J. [www.iranicaonline.org/articles/aslanduz-or-aslanduz-a-small-village-in-the-northeast-of-the-iranian-province-of-east-azerbaijan-dehestan-of-m Āṣlāndūz] (англ.). Encyclopædia Iranica. Проверено 30 июля 2013. [www.webcitation.org/6IwTYpLfD Архивировано из первоисточника 17 августа 2013].
• Стёпкин В. П. [slovar.dn.ua/index.php?option=com_content&view=article&id=63:2011-09-26-18-29-12&catid=36:2010-05-04-12-58-41&Itemid=59 Пётр Степанович Котляревский — «Кавказский Суворов»] (рус.). Донецко-русский словарь. Проверено 30 июля 2013. [www.webcitation.org/6IwTZhjBs Архивировано из первоисточника 17 августа 2013].

Отрывок, характеризующий Битва при Асландузе

Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.


Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.


Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.
Мари».


В середине лета, княжна Марья получила неожиданное письмо от князя Андрея из Швейцарии, в котором он сообщал ей странную и неожиданную новость. Князь Андрей объявлял о своей помолвке с Ростовой. Всё письмо его дышало любовной восторженностью к своей невесте и нежной дружбой и доверием к сестре. Он писал, что никогда не любил так, как любит теперь, и что теперь только понял и узнал жизнь; он просил сестру простить его за то, что в свой приезд в Лысые Горы он ничего не сказал ей об этом решении, хотя и говорил об этом с отцом. Он не сказал ей этого потому, что княжна Марья стала бы просить отца дать свое согласие, и не достигнув бы цели, раздражила бы отца, и на себе бы понесла всю тяжесть его неудовольствия. Впрочем, писал он, тогда еще дело не было так окончательно решено, как теперь. «Тогда отец назначил мне срок, год, и вот уже шесть месяцев, половина прошло из назначенного срока, и я остаюсь более, чем когда нибудь тверд в своем решении. Ежели бы доктора не задерживали меня здесь, на водах, я бы сам был в России, но теперь возвращение мое я должен отложить еще на три месяца. Ты знаешь меня и мои отношения с отцом. Мне ничего от него не нужно, я был и буду всегда независим, но сделать противное его воле, заслужить его гнев, когда может быть так недолго осталось ему быть с нами, разрушило бы наполовину мое счастие. Я пишу теперь ему письмо о том же и прошу тебя, выбрав добрую минуту, передать ему письмо и известить меня о том, как он смотрит на всё это и есть ли надежда на то, чтобы он согласился сократить срок на три месяца».