Битва при Баграде (240 до н. э.)
| Битва при Баграде | |||
| Основной конфликт: Восстание наёмников в Карфагене | |||
 Река Баграда (ныне Меджерда) в районе Тестура | |||
| Дата |
осень 240 года до н. э. | ||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
победа карфагенян | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Битва при Баграде (около 240 до н. э.) — сражение в ходе восстания наёмников в Карфагене.
Содержание
Предыстория
После неудачных действий карфагенской армии под командованием Ганнона под Утикой карфагенский совет решил сменить главнокомандующего. Новым главнокомандующим в войне с наёмниками стал ветеран первой Пунической войны Гамилькар Барка. Под его командованием находилось около 10 тысяч человек (наёмники, карфагенское ополчение) и около 70 слонов. Его первой задачей стало разблокирование карфагенской столицы[1].
Наёмники контролировали перешеек, связывающий Карфаген с континентом, перекрыв все дороги в предгорьях вершин Аммара и Нахли, подступавших к городу с запада. Также один из вождей повстанцев Матос удерживал единственный мост через реку Баграду (ныне Меджерда, Полибий называет её Макарой), открывающий путь на Утику. Гамилькар заметил, что при определённом направлении ветра (скорее всего, восточном), устье реки заносится песком и получался брод[2].
Битва
Однажды ночью Гамилькар вывел войска из Карфагена, переправился через Баграду и повёл свою армию к лагерю мятежников у моста. Узнав об этом, повстанцы двинулись наперехват Гамилькару двумя отрядами — 10 тысяч от моста и 15 тысяч из Утики. Повстанческие армии соединились и пошли в наступление. Карфагеняне сделали вид, что отступают, мятежники бросились в погоню. В этот момент Гамилькар остановил отступление и развернул армию к повстанцам. Те, не ожидавшие такого развития событий, попятились назад. Ряды мятежников были расстроены, и карфагеняне двинулись в атаку. Около 6 тысяч повстанцев было убито, 2 тысячи взято в плен, остальные бежали[3][2].
Итоги
Это был первый ощутимый успех карфагенян, который несколько повысил их боевой дух[2]. Однако для них положение оставалось угрожающим. Матос по-прежнему осаждал Гиппакрит, а Спендий и галл Автарит действовали против Гамилькара, избегая открытых столкновений[3].
Напишите отзыв о статье "Битва при Баграде (240 до н. э.)"
Примечания
- ↑ Родионов, 2012, с. 145.
- ↑ 1 2 3 Лансель, 2002, с. 47.
- ↑ 1 2 Родионов, 2012, с. 144.
Литература
- Лансель С. Ганнибал. — М.: Молодая гвардия, 2002. — 356 с. — (Жизнь замечательных людей).
- Родионов Е. Римские легионы против Ганнибала. Карфаген должен быть разрушен!. — М.: Яуза : Эксмо, 2012. — 608 с. — (Легионы в бою. Римские войны).
Отрывок, характеризующий Битва при Баграде (240 до н. э.)
В самом счастливом состоянии духа возвращаясь из своего южного путешествия, Пьер исполнил свое давнишнее намерение заехать к своему другу Болконскому, которого он не видал два года.
Богучарово лежало в некрасивой, плоской местности, покрытой полями и срубленными и несрубленными еловыми и березовыми лесами. Барский двор находился на конце прямой, по большой дороге расположенной деревни, за вновь вырытым, полно налитым прудом, с необросшими еще травой берегами, в середине молодого леса, между которым стояло несколько больших сосен.
Барский двор состоял из гумна, надворных построек, конюшень, бани, флигеля и большого каменного дома с полукруглым фронтоном, который еще строился. Вокруг дома был рассажен молодой сад. Ограды и ворота были прочные и новые; под навесом стояли две пожарные трубы и бочка, выкрашенная зеленой краской; дороги были прямые, мосты были крепкие с перилами. На всем лежал отпечаток аккуратности и хозяйственности. Встретившиеся дворовые, на вопрос, где живет князь, указали на небольшой, новый флигелек, стоящий у самого края пруда. Старый дядька князя Андрея, Антон, высадил Пьера из коляски, сказал, что князь дома, и проводил его в чистую, маленькую прихожую.
Пьера поразила скромность маленького, хотя и чистенького домика после тех блестящих условий, в которых последний раз он видел своего друга в Петербурге. Он поспешно вошел в пахнущую еще сосной, не отштукатуренную, маленькую залу и хотел итти дальше, но Антон на цыпочках пробежал вперед и постучался в дверь.
– Ну, что там? – послышался резкий, неприятный голос.
– Гость, – отвечал Антон.
– Проси подождать, – и послышался отодвинутый стул. Пьер быстрыми шагами подошел к двери и столкнулся лицом к лицу с выходившим к нему, нахмуренным и постаревшим, князем Андреем. Пьер обнял его и, подняв очки, целовал его в щеки и близко смотрел на него.
– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.
